– Ты совершенно прав, – улыбнулась Александра. – Спасибо за приглашение.
Обед из пяти блюд растянулся надолго, к концу вечера у Александры уже гудела голова от разницы во времени, усталости и страха перед тем, что ей еще предстояло сделать до окончания вечера. Вспоминая о письме, лежащем у нее в сумке, она ощущала тошноту от отвращения к себе.
– Андреас, ты отвезешь меня в отель?
– С удовольствием.
«А ведь он говорит искренне», – подумала она с растущим чувством вины.
Сидя в «Мерседесе» у входных дверей «Пьера», Александра знаком дала понять швейцару, подошедшему открыть дверь, что его услуги не требуются.
– Полагаю, ты слишком устала и не захочешь выпить на посошок? – спросил Андреас.
– Просто смертельно устала. – Александра заставила себя продолжать, хотя это требовало от нее невероятных усилий. – Кроме того, – добавила она тихо, – после того, как ты услышишь, что я хочу сказать, вряд ли тебе самому захочется пить со мной.
В его глазах тотчас же появился испуг, резанувший ее ножом по сердцу. «Но ведь все это его вина, – настойчиво напомнила она себе. – Если бы только он сдержал свое обещание не подвергать Бобби опасности, ничего бы этого не случилось».
Александра все еще пыталась утихомирить отчаянно бьющееся сердце и смотрела прямо перед собой сквозь ветровое стекло, не в силах взглянуть ему в лицо.
– Я знаю, – сказала она.
– Что?
– О твоих планах.
– О каких планах? – спросил Андреас, но она почувствовала, как он напрягся.
– О твоих планах снова участвовать в гонках вместе с нашей дочерью. – Она повернулась к нему. Его лицо было непроницаемым. – Это правда?
– Да.
Александра опять отвернулась.
– Я этого не позволю.
Он ничего не ответил.
– Я не могу этого позволить. Я уверена, это опасно для вас обоих. Я не могу помешать тебе делать что тебе вздумается, у меня нет на это права. Но как мать Бобби я имею полное право удостовериться, что она отдает себе отчет в том, во что ввязывается.
– Что ты имеешь в виду, Али?
Александра заставила себя продолжать: открыла сумку и извлекла пухлый конверт.
– Я написала ей письмо. – Она с трудом перевела дух. – Больше, чем письмо. Всю историю. Полный отчет. Здесь все сказано.
Андреас промолчал.
– Я могу не отдавать ей письмо, – отчетливо проговорила Александра. – Это зависит от тебя. От твоего решения.
– Шантаж? Вообще-то это не твой стиль.
– Да, не мой.
– Тогда почему?
– И ты еще спрашиваешь? – Александру била дрожь. – Я в отчаянии, Андреас.
Его лицо окаменело.
– И ты считаешь, что поступаешь правильно?
– Правильно? – вдруг вскричала она. – Ничего тут правильного нет! А разве с твоей стороны было правильно лгать мне?
– Я никогда тебе не лгал.
– Черта с два ты не лгал! – Голос у нее задрожал. – Ты обещал, что, если у нее нет способностей, ты ее остановишь.
– А кто сказал, что у нее нет способностей?
– Да практически все так говорят! – Ей уже было все равно, она больше не боялась причинить ему боль: ведь речь шла о Бобби, о ее жизни и безопасности. – Я знаю, Руди считает, что у нее нет способностей. Даже Люсьен беспокоится о ней. Он хотел ехать с ней на пару, чтобы уберечь ее от ошибок. И еще я знаю, что большинство людей считают твой план возвращения в большой спорт полным безумием. Они считают, что ты…
– Мне бы следовало догадаться, – с горечью перебил ее Андреас. – Как я мог так обмануться, как мог предположить хоть на минуту, что ты мне поверишь? Мне надо было предвидеть, что ты будешь шпионить за мной.
– Называй как хочешь, – ответила Александра. – Но дай себе время немного подумать, и, возможно, ты поймешь, что это называется любовью.
– Любовью?
– Да.
– Ты называешь уничтожение всего, что нам с Бобби удалось наконец построить, «любовью»?
– Нет, это я называю трагедией. Я бы весь мир отдала, чтобы этого избежать. Но если ты не оставишь мне иного выбора, Андреас, мне придется это сделать. – Она спрятала конверт обратно в сумку и взялась за ручку дверцы. – Я подожду, пока вы оба не вернетесь в город. Хочу, чтобы у тебя было время обо всем подумать хорошенько.
– Как это мило с твоей стороны.
– Пожалуйста, постарайся понять, – умоляюще произнесла она, чувствуя, что силы покидают ее, и открыла дверцу. – Если захочешь поговорить со мной, ты знаешь, где меня найти.
Александра быстро обогнула машину, прошла мимо швейцара, мимо мраморных колонн и вошла в отель. Она не оглянулась, но услыхала, как завизжали шины, до нее донесся даже запах паленой резины, когда «Мерседес» сорвался с места по Пятой авеню и скрылся в темноте.
52
Для Даниэля четыре дня, проведенные Александрой в «Розовой шляпе», стали сладкой пыткой. Она чувствовала его боль, понимала всю остроту его сожаления. Просто удивительно, размышляла она, как некоторые чувства живут годами, а другие тускнеют, забываются, уходят из памяти. Теперь она знала, что какой-то частью души Даниэль всегда был влюблен в нее, но она предпочла этого не замечать из-за своей любви к Андреасу. Это никак не сказалось на его чувствах к бедной милой Барбаре, которая дала бы ему только счастье и радость, подарила бы ему его собственного ребенка. Если бы Барбара не умерла, любовь Даниэля к Александре постепенно превратилась бы в дружескую привязанность, согревающую душу, и не более, но теперь, много лет спустя, любовь опять ожила, терзая душу, заставляя его недоумевать и страдать. Он страдал, зная, что она по-прежнему любит Андреаса, и недоумевал, потому что считал себя больше не способным на подобные чувства: он думал, что они умерли вместе с Барбарой и их ребенком.
«Мы соединены друг с другом, – поняла Александра, – все трое. Мы переплетены так, что разорвать эту связь невозможно».
Все это окончательно стало ясно для нее лишь тогда, когда она описала всю историю для Бобби.
«Развод ничего не значит; время ничего не значит; точно так же, как все эти годы, проведенные вдали друг от друга, ничего не значили для Даниэля и Андреаса».
На пятый день ее пребывания в «Розовой шляпе», когда завтрак в самой солнечной комнате дома с дверями, распахнутыми в розовый сад, уже подходил к концу, горничная позвала Александру к телефону.
Звонил Андреас.
– Я вернулся, – сказал он. – И Бобби вернется завтра утром.
Александра почувствовала, как время остановилось.
– Ты принял решение?
– Принял.
Она ждала.
– Я не уступлю шантажу, эмоциональному или любому другому.
Боль ударила ее с такой силой, что она не могла говорить. Она была так уверена, так твердо убеждена, что он прислушается к голосу разума и уступит.
