Александра встала, подошла к Роберто и нежно погладила его седую голову.
– Это не ваша вина, папа. Вы ни в чем не виноваты. Вы не должны винить себя.
Он прижал ее руку к своей щеке.
– Mia cara, – его глаза увлажнились от слез, – ты не можешь попытаться их понять?
– Нет, папа, это невозможно.
Он тяжело вздохнул. Потом медленно, с трудом поднялся и вышел из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь.
– Пожалуй, тебе следует побыть с ним немного, – холодно сказала Александра Андреасу.
– Али, ради всего святого…
– Мне ты больше ничего не можешь сказать, так что даже не пытайся.
– Мама, ну неужели ты не можешь хотя бы…
– Нет, – отрезала Александра. – Я ухожу.
– Куда ты пойдешь? – в смятении спросила Бобби.
– Али, прошу тебя! Останься здесь, – умоляюще попросил Андреас. – Давай поговорим, давай все обсудим вместе!
– Зачем? Ты уже слышал, что сказала наша дочь. У тебя есть возражения? Разумеется, нет, откуда им взяться! Ведь ты получил все, о чем мечтал!
Она решительно направилась к двери и распахнула ее.
– Мам, ну пожалуйста, скажи нам хотя бы, куда ты идешь! – В голосе Бобби слышалась неподдельная тревога. – Ты же не собираешься вернуться во Францию?
Александра так резко обернулась, что едва устояла на ногах.
– А это имеет значение?
Она с громким стуком захлопнула за собой входную дверь и закрыла глаза.
«Одна дверь закрывается, – подумала она с горечью, – а другая захлопывается».
53
– Ты не против того, что я вернулась?
– Неужели об этом нужно спрашивать?
– Вообще-то нет.
Даниэль и Александра сидели у пруда с кувшинками в «Розовой шляпе» на белых садовых стульях с мягкими подушками. Было шесть часов пополудни, солнце стояло еще высоко в небе, согревая их.
– Мне бы хотелось познакомиться с Клодом Моне, – задумчиво произнесла Александра. – Знаешь, он провел свое детство в Нормандии.
Даниэль улыбнулся.
– Чего бы тебе еще хотелось? Или хочется?
– Ничего особенного. – Она пожала плечами и вздохнула. – А может, очень многого. Наверное, мне бы хотелось обрести хоть немного покоя. Как у Моне.
– Как тебе работается в последнее время?
– Неплохо. Думаю, Онфлер пошел мне на пользу. – Она зевнула и потянулась. – С тех пор, как я там поселилась, мне совершенно расхотелось писать портреты. Природа куда более естественна, чем люди. Она все принимает как должное. Когда наступает время увядания, она умирает с достоинством.
– Ты когда-нибудь рисовала Бобби?
– Очень часто. Особенно когда она была помладше.
Даниэль пошевелил траву босой ногой.
– Я помню написанный тобой портрет Андреаса. Он показывал его мне.
– Сильверстоун, Англия, – улыбнулась Александра. – Этот портрет нас и свел.
– В нем было что-то драматическое и в то же время загадочное. Помню, как ты изобразила автомобиль: словно живое, дышащее существо. Он казался неотделимой частью Андреаса.
– Так я их и воспринимала: один казался продолжением другого.
Даниэль немного помедлил.
– Но Бобби ты так не воспринимаешь.
Она подняла на него немного обиженный взгляд.
– Только не начинай, Дэн. Неужели и ты тоже против меня?
Он покачал головой.
– Нет, Али, ты меня не так поняла. Я просто спросил, не пыталась ли ты увидеть ее в таком свете.
– Он и она – это не одно и то же.
– Да, ты права. – Он немного помолчал, потом все-таки спросил: – Почему ты была так расстроена, когда вернулась сюда из города?
– Я бы не хотела об этом говорить, Дэн, – ответила она с болью, – если ты не против.
– Конечно, нет.
До них донеслось тихое мяуканье. Из-под навеса плакучих ив появился маленький черный котенок. Он подошел к Даниэлю и грациозно вспрыгнул к нему на колени.
– Это кто? – спросила удивленная Александра.
Даниэль улыбнулся.
– Это Клод. Один из сыновей Кота. – Он пощекотал котенка под подбородком, и тот принялся довольно мурлыкать. – Он так же умен, как и его отец.
– А давно умер Кот?
– Скоро будет два года.
– А почему ты назвал его отпрыска Клодом?
– В честь Моне. Мы с Котом оба решили, что он свое уже отгулял, когда перебрались сюда. Но стоило ему увидеть этот сад, как он стал назначать здесь свидания своим подружкам.
– Вот как, – улыбнулась Александра.
Даниэль внимательно посмотрел на нее.
– Как видишь, это весьма романтическое место.
Она ничего не ответила.
Посреди ночи, когда «Розовая шляпа» и весь Ист-Хэмптон были погружены в сон, Александра поднялась с постели в гостевой спальне и подошла к окну.
Подсветка была выключена, но полная луна заливала небо холодным, серебристым сиянием. Александра закрыла глаза; боль и тоска вдруг сделались невыносимыми. Как она позволила всему этому случиться? Как могла она, всегда так гордившаяся своим здравомыслием и широтой взглядов, подойти так близко к тому, о чем все они страстно мечтали, и в последний момент дать мечте ускользнуть, оборваться, скатиться в тартарары?
Александра резко повернулась спиной к прекрасному ночному виду и вышла из комнаты. Пройдя по коридору, она вошла в ту часть дома, где размещались личные апартаменты Даниэля. Никаких колебаний не было. Она подняла руку, негромко, но отчетливо постучала по двери и открыла ее. Комната оказалась просторной и почти совершенно темной, но Александра сразу почувствовала, что он тоже не спит и ждет ее прихода.
Он лежал на боку, опираясь на локоть, его темные глаза были открыты и следили за ней. Александра опустилась на колени у кровати, наклонилась к нему и поцеловала его в губы. Не веря своему счастью, Даниэль обнял ее свободной рукой за плечи.
– Ты совсем замерзла, – прошептал он. – Ложись в постель.
Он отодвинулся, давая ей место. Она быстро легла и укрылась одеялом.
– Ты не против? – прошептала она в смятении.
– Против? – Он приглушенно и горько рассмеялся.
Это было то, о чем он мечтал, о чем молился, зная, что его мечта никогда больше не сбудется.
Она скользнула в его объятия, как сладко пахнущий шелк, как теплая волна, сбившая его с ног. Он зарылся лицом в ее густые волосы и вдохнул запах ее кожи.
– Али, дорогая, я так рад…
Она преследовала его восемнадцать лет, эта удивительная женщина. Воспоминание о ней было глубоко похоронено, но все-таки не забыто. Хоть это и казалось невероятным, она стала как будто еще прекраснее, ее красота расцвела, созрела и превратилась в совершенство. Он был тронут до слез печалью в ее глазах и мечтал прогнать эту печаль, увидеть, как она сменяется спокойствием и счастьем.
– Дэн, – прошептала она.
– Да, любовь моя?
