зашелестело на другом краю отсека — там сворачивалось защитное поле, открывались тяжёлые двери. Огден стоял на пороге, и его взгляд уже не был таким холодным.
— Хорошо, — кивнул Гедимин на беззвучные слова Амагалана. — Вечером. Придут, не бойся. Все. Может быть.
Кесса пыталась по губам прочесть, что говорит сын Гедимина, но получалось неважно. Сама же Речница никак не могла сдержать улыбку — она так и растягивала губы до ушей. Боги великие! Да никто и никогда не видел детей сарматов — сам Халан о них только легенды слышал, а ведь он столько бывал на разных станциях!
— Бывай, — кивнул Древний Амагалану и повернулся к Кессе. У него тоже было странное лицо, и глаза искрились золотом.
— Я отведу тебя обратно, знорка. Ты первая из своей расы, кого видел Амагалан. Ему полезно видеть разных существ. Спасибо, что пришла. Жаль, Фриссгейн всё пропустит.
— Жаль, — вздохнула Речница, ускоряя шаг, чтобы поспеть за сарматом. — Это очень большая честь для меня, Гедимин. Очень! Я… это ведь не опасно для него было, да?
— Разумеется, — отозвался Древний, останавливаясь у второй двери. Шлем снова скрывал его лицо, и тёмный щиток опустился на глаза, но в голосе сармата ещё чувствовалось что-то странное. Он как будто был растроган — и Кесса снова побагровела от смущения. «Никто не поверит,» — промелькнуло в голове. «Детёныш Гедимина! Вот Фрисс обрадуется…»
— Держись, знорка, — Древний осторожно постучал по стене, и она налилась изнутри зеленоватым светом и тихо забулькала. — Верну тебя на вашу территорию.
Глава 39. Аста
Срезав последнюю прядь, Фрисс покосился в плошку с водой, вздохнул и нахлобучил на лоб широкую повязку. Со дна посудины на него смотрела скуластая обветренная рожа цвета тёмной меди, безбровая и покрытая мелкими щербинами. «Вылитый сармат,» — покачал головой Речник. «Ещё бы напялить скафандр да научиться хоть какому-нибудь ремеслу…»
— Фрисс, держи. Смешал для тебя, может, пойдёт на пользу, — Некромант вручил ему чашку красновато-бурой жижи. Речник тяжело вздохнул.
— Побереги силы, Нецис. Нам ещё топать и топать…
Двухвостка под ним возмущённо всхрапнула и огрела седока хвостами по спине.
Давно скрылся за стеной высоченных деревьев и переплетениями кустарника медлительный канал Миакондо, где-то слева дышала прохладой большая река, и Фрисс поневоле поворачивался к ней лицом. Вокруг покачивались жёсткие колючие ветки. Папоротники обмякли, свесили листья, те, что понежнее, вовсе пожухли и лежали теперь под ногами. Вздыбленные корни торчали из засохшей грязи, и мох похрустывал под лапами Флоны, — вода ушла глубоко, и ему не дотянуться было до неё. Гигантские деревья ещё держались, запустив корни к подземным ручьям, буйная зелень поднималась там, где в тени листвы журчали крохотные ручейки — всё, что осталось от потоков, ещё год назад переполненных дождевой водой. Над макушками деревьев клубился белый пар, и перегревшиеся хасены, безвольно свесив щупальца, замерли под его покровом, дожидаясь ночной прохлады. У них уже не было сил ни на охоту, ни на скрытность.
Откуда-то слабо тянуло цветущим Кенриллом, и Фрисс долго крутил головой, высматривая пурпурные цветы. Для Кенрилла в начале осени не время, да и не растёт он тут…
Запах шёл от высокого дерева, подножье которого, как шуба, покрывала молодая поросль. На ветвях темнели маленькие сморщенные плоды, они же россыпью лежали на земле и хрустели, рассыпаясь в пыль под лапами Двухвостки. Речник сорвал сухой плод, с трудом отгрыз кусочек — сладкий песок заскрипел на зубах.
— Чинпа, — Нецис подобрал плод, повертел в пальцах и бросил в пасть Двухвостке. — Урожай этого лета. Когти Каимы, как же это мне не нравится…
— И мне, — шевельнул хвостом Алсаг. — Значит, этой осенью никто не прриготовит мвенгу?
«Беда-беда,» — хмыкнул про себя Речник. «Река моя Праматерь! Водоросли — не Чинпа, но что, если этим летом даже кислуху не сварили?!»
Фриссу никогда не нравилась темень, но сейчас он нарочно выбирал деревья потенистее и заросли погуще — лишь бы не видеть багрового шара в небесах и золота с медью, разлитых от горизонта до горизонта. Но и в лесном полумраке чувствовалась испепеляющая жара, и ветер забился в самое тёмное дупло, и воздух стал вязким, как смола.
Издалека донёсся вопль Квэнгина — визг, переходящий в заливистый вой, а затем — в сердитое шипение. Следом раздался треск ветвей, кто-то истошно заверещал. Снова завизжали, и кусты качнулись от ветра, поднятого огромным крылом. Тени скользнули по панцирю Двухвостки, вой и громкий треск раздались в стороне, за пожухшими папоротниками. Что-то рухнуло с неба, ломая ветки, и Флона, сердито всхрапнув, подалась в сторону. Алсаг зашипел, поднимая дыбом шерсть, и припал к панцирю Двухвостки, как будто намеревался прыгнуть. Фрисс положил руку ему на загривок — кот тихо зарычал.
Чёрные тени мелькали над поломанными кустами, кто-то хрипел, кто-то утробно рычал. Визгливые смешки послышались с ветвей. Здоровенный Квэнгин вылетел из зарослей и замер в воздухе, широко раскинув крылья. В его жёлтых глазах Фрисс не увидел мыслей — только голод.
— Тирикка! — крикнул Речник, подбрасывая на ладони трескучую молнию. От грохота, как показалось ему, качнулись деревья — и крылатые демоны, визжа от боли, взлетели и бросились врассыпную. Вслед им летел ослепительно-яркий луч, брошенный Алсагом. Кот расправил хвостовые перепонки, и они горели золотым огнём в лесном сумраке.
Речник спрыгнул на землю, раздвинул шевелящиеся кусты и подался назад. Среди поломанных веток раскинул дёргающиеся крылья огромный Квэнгин. Его шерсть выцвела, белые клочья торчали среди серых и чёрных, крылья странно выгнулись — его передние лапы будто винтом завились, так, что едва не хрустнули тонкие кости перепонок. Фрисс осторожно потрогал скрюченную кисть — она была каменно-твёрдой и едва тёплой. Крылья уже не вздрагивали, и кровь не текла из рваных ран. Квэнгин с разорванным горлом и истёрзанной мордой лежал неподвижно, мёртвый, как сухая земля под ним.
Нецис подошёл, пощупал мохнатую лапу, попробовал разогнуть пальцы и разворошил шерсть там, где крыло крепилось к руке.
— Хока, — сказал он коротко, указав на цепочку мелких язв.
Речник посмотрел мертвецу в лицо и поёжился — пасть Квэнгина была приоткрыта, губы растянулись в широкой ухмылке, обнажившей острые клыки. Нецис потрогал шею хеска и показал Фриссу язвы под подбородком.
— Та-а… Он умер раньше, чем его убили, — покачал головой Некромант, глядя на Квэнгина с холодным любопытством. — Обрати внимание на гримасу, на положение лап и крыльев. Это судорога хоки, то, что случается, когда эта болезнь убивает. Немногие, должно быть, доживают до такой смерти.
Фрисс недовольно покосился на Нециса, но не сказал ни слова.