— Ромул…
Юноша в изумлении взглянул на диктатора — тот открыл глаза.
— Да…
— Это ты… — В груди Цезаря заклокотало.
Ромул не заметил, как схватил его за окровавленную руку.
— Молчи, не говори, — лихорадочно шепнул он. — Мы позовем лекаря, тебя вылечат.
Губы Цезаря дернулись в подобии улыбки.
— Ты не умеешь врать, солдат, — прошептал он. — Надо было тебя послушать. И не приходить.
Ромул резко пригнул голову, пытаясь скрыть слезы. Все усилия — впустую…
Цезарь вдруг слабо сжал его ладонь.
— Ты славный легионер, Ромул, — выдохнул он. — Похож на меня… молодого…
Гордость, затопившая было Ромула от такой неслыханной похвалы, вдруг истаяла в тот же миг, лоб покрылся испариной. Юноша, охваченный сомнением, высвободил руку.
Цезарь, озадаченно хмурясь, попытался сесть — из ран вновь хлынула кровь, и он обессиленно опустился на мраморный пол. Глаза глядели отрешенно — так, словно перед диктатором уже маячил Элизиум. Или Гадес.
Ромул вспомнил Фабиолу. И то, почему она мечтала о смерти Цезаря. Пытаясь унять горе, он глубоко вздохнул. Осталось всего несколько мгновений, потом будет поздно.
— Двадцать шесть лет назад у Форума нобиль изнасиловал красивую девушку-рабыню, — прошептал он на ухо Цезарю и по лицу понял, что слова услышаны. Он вновь склонился к его уху. — Это был ты?
Не сводя глаз с Цезаря, он тщился увидеть хоть какую-то перемену в лице. Миг спустя он даже провел влажным пальцем у рта и ноздрей — дышит ли? На кожу повеяло легчайшим дуновением: значит, в истерзанном теле еще теплится жизнь. «Юпитер! — в последней надежде взмолился Ромул. — Не дай ему умереть без ответа! Я должен знать правду!» Он склонился над диктатором, мечтая, чтобы тот открыл глаза. Тщетно.
— Ты мой отец? — с усилием выговорил юноша.
Веки Цезаря, дрогнув, раскрылись, тело вдруг замерло.
Вглядевшись в распахнутые глаза, Ромул наконец увидел в них ответ.
— Боги всемогущие! Ты изнасиловал мою мать! — выдохнул он, едва не сгибаясь под тяжестью откровения. Фабиола была права. Сходство с Цезарем неслучайно — Ромул его сын.
Как к этому относиться? Чем была его любовь к Цезарю — солдатской преданностью или сыновним чувством? Ромул ничего не соображал, голова шла кругом. Увидев, что диктатор мертв, он сжался от горя и сам же не посмел себе в этом признаться. Как можно горевать о насильнике матери? При воспоминании о старой боли из глаз Ромула вновь хлынули слезы.
— Он не был законченным негодяем, — раздался вдруг голос Тарквиния. — Он ведь освободил тебя от рабства.
Гаруспик сжал его плечо, и юноша благодарно вздохнул.
— Ты знал?
— Подозревал. Издавна. А в последнее время — все больше.
— Почему ты не сказал?!
Тарквиний помрачнел.
— Я и без того слишком тебе навредил в прежние времена. Да и расскажи я тебе — что пользы? Быть сыном Цезаря сейчас опасно. А знай ты правду, неужели присоединился бы к Фабиоле?
Взглянув на простертое тело Цезаря, Ромул надолго задумался. Годами он мечтал, как наконец найдет отца. И какие мучения ему приготовит. Как Гемеллу… С которым при встрече все обернулось по-иному…
— Нет, — после долгого молчания ответил он.
— Почему?
— Любой насильник — злодей. Но его вина не оправдывает таких зверств. — Ромул дотронулся до изуродованного тела Цезаря. — К тому же мать этим не вернешь.
— К сожалению, — добавила Фабиола.
Ромул обернулся — девушка стояла рядом. Близнецы настороженно переглянулись, и Ромул не посмел утаить от нее истину.
— Ты была права, — признал он.
Фабиола радостно схватила его за руку.
— Он признался, что изнасиловал маму?
— Я его спросил. А он так взглянул в ответ… Он виноват. Точно.
— Я так и знала! — воскликнула Фабиола и, взглянув на окровавленное тело Цезаря, рассмеялась. — Мерзавец теперь за все заплатил! Хвала богам!
Ромул виновато отвел взгляд. Он вовсе не разделял счастья сестры.
Девушка словно почувствовала.
— Ты не рад?
— Не совсем, — не сразу найдясь с ответом, выдавил Ромул.
— Каких тебе надо доказательств? — выпалила Фабиола. — Чтобы мать встала из могилы и указала на насильника?
— Нет, конечно, — напряженно ответил Ромул. — Но все сложнее, чем ты думаешь. Он освободил меня от рабства. Убей ты его несколько лет назад, меня бы сейчас здесь не было. — Ромул знал, что без диктатора убийство носорога лишь отсрочило бы его смерть. — Меня ведь сделали ноксием. Если бы не Цезарь, мои кости уже тлели бы на Эсквилине.
Фабиола не ответила.
Со стороны входа принесся Маттий.
— Толпа собирается, — доложил он.
Ромул пришел в себя.
— Когда они увидят, что тут было, сразу захотят крови. Надо уходить.
Оставив Цезаря под статуей его главного врага, компания двинулась к выходу. Ромул и Фабиола молчали. Каждый силился осознать происшедшее, обоих мучила тяжесть невысказанных слов. Тарквиний не спускал с близнецов темных глаз, однако не вмешивался, Маттий же по юности ничего не замечал.
У порога двое стражников так и лежали без сознания, остальные разбежались. Вместе с сенаторами, не замешанными в убийстве, они уже наверняка разносили по Риму слух о гибели Цезаря. У подножия лестницы собиралась толпа. Не смея подняться и заглянуть в зал, зеваки лишь разражались криками и воплями, подталкивая один другого к входу. Ромул знал, что если толпу охватит безумие, ее не удержать: никто не поверит, что он хотел спасти Цезарю жизнь, его просто не станут слушать. И не пощадят даже Маттия.
— Держитесь ко мне вплотную, — велел он. — Ни на кого не смотрите. Тарквиний, ты замыкающий.
Угрожающе подняв меч, Ромул двинулся вниз по ступеням, остальные не отставали.
Толпа их тут же заметила, раздались злобные вопли.
— Это правда? — крикнул какой-то бородач в бедной тунике. — Цезаря убили?
— Правда, — ответил Ромул, не сбавляя шага.
В толпе поднялся гневный ропот, Фабиола отшатнулась.
— Не отставай! — прошипел Ромул.
— А кто убил? — крикнул бородач.
— Сенаторы. Вы их видели. Они выбежали в окровавленных одеждах.
— Я видел! — завопил кто-то.
— И я! — поддержал его другой голос. Лицо бородача перекосилось от ярости.
— А куда они побежали?
— Вон туда! — ответили из толпы.
Народ, тут же забыв о Ромуле и его спутниках, повернулся к боковой улице, ведущей к садам Помпея и дальше к городу.
— Догнать! — взревел бородач, и народ, потрясая над головой кто кулаками, кто оружием, послушно хлынул за ним.
— Да хранят боги тех, кто подвернется им под руку, — пробормотал Тарквиний.
