Этот договор явится величайшей победой Вашего правления, основой мира и силы объединенных королевств нашего острова. Он навсегда разорвет союз между Францией и Шотландией, заключенный почти триста лет назад. Вас будут воспринимать как защитницу протестантизма. Никогда еще я не был так доволен и счастлив, как сейчас.
Да благословит Господь Вас и Ваше потомство, ибо без этого ни мир, ни война не принесут нам долговременной выгоды.
Уильям Сесил написал сие
четвертого июля 1560 года,
в Эдинбургском замке.
Сесил торжествовал. Он предотвратил войну, разрушил давнишний союз между французами и шотландцами, сумел представить Елизавету как нового и могущественного игрока на европейском политическом поле. Сейчас он прогуливался по садику Эдинбургского замка и наслаждался вечерней прохладой, любуясь невысокими деревцами благородного лавра и прихотливыми узорами из цветных камней на дорожках.
Слуга, прибывший из Лондона, не сразу разглядел в сумерках, где находится его господин.
Сесилу пришлось поднять руку, тогда гонец поспешил к нему и доложил:
– Письмо от ее величества.
Сесил кивнул, взял послание, но сразу вскрывать не стал. Королева знала, что он близок к подписанию договора. Скорее всего, она решила поблагодарить его за усилия, пообещать свою любовь и достойное вознаграждение. Уж ей ли не знать, что Англия находилась на грани краха? Войну с французами за Шотландию практически нельзя было выиграть. Королева не сомневалась в том, что никто, кроме Сесила, не сумел бы склонить противника к мирному соглашению.
Уильям уселся на садовую скамейку. Он смотрел на серые стены замка, на черные силуэты летучих мышей и на ранние звезды, перемигивающиеся в небе. Давно он не ощущал такого покоя в душе. Потом Сесил открыл письмо и стал читать.
Поначалу он сидел тихо, снова и снова проглядывая текст. Первой мыслью Сесила было: королева сошла с ума. Должно быть, не выдержала многодневных волнений, страхов и помешалась. Если прежде она до смерти боялась войны, то теперь безумие сделало ее совсем иной. Похоже, Елизавета была готова к новой схватке с французами. Это каким же нечеловеческим терпением нужно обладать, чтобы служить женщине, способной мгновенно превращаться изо льда в пламень, и наоборот?
Постепенно Сесилом начало овладевать раздражение.
Он стал рассуждать вслух, что делал крайне редко:
– Боже милостивый, да как можно заключить продолжительный и почетный мир, когда твоя правительница велит предъявить недавним противникам новые претензии? Как ей могло взбрести в голову требовать сейчас у французов возврата Кале? А это еще что? Убрать геральдических леопардов с герба Марии Шотландской! Но потешнее всего – сумма репараций. Почему бы заодно не потребовать луну с неба и охапку звезд?
От недавнего благодушия не осталось и следа. Сесил распалялся все сильнее.
– Нет, как это вам нравится? Написать в конце письма такое! Если требования не будут удовлетворены, прекратить все переговоры и вернуться к военным действиям! Как она это себе мыслит? Заставить воевать нищую армию? Французам-то что! Они мигом займут прежние боевые позиции. Но как при этом мы будем выглядеть в глазах всей Европы?
Сесил скомкал письмо, бросил на землю и что есть силы поддал ногой. Бумажный шарик взлетел в воздух и скрылся за маленькой живой изгородью в середине сада.
«Сумасшедшая девка! – мысленно крикнул разъяренный Сесил, который все же был осторожен и не позволял себе произносить подобное вслух. – Слабая, тщеславная, взбалмошная, своевольная! Упаси меня Господь когда-нибудь назвать тебя спасительницей нашей страны, тратить время и силы, служа твоим прихотям! Уж лучше я буду возделывать свой сад в Бургли, чем служить твоему безумному и самодовольному двору!»
Он ходил взад-вперед по дорожке, не зная, как погасить накопившуюся ярость. Затем здравый смысл и привычная осторожность взяли над ним верх. Такие письма нельзя было оставлять в саду, ибо это чревато большими бедами. Он разыскал бумажный шарик, разгладил измятый лист и еще раз перечитал послание Елизаветы.
Внимание Сесила привлекли две особенности, упущенные им до этого. Во-первых, дата. Письмо было написано третьего июля, а пришло через пять дней после подписания соглашения и объявления о мире. Слишком уж долго послание Елизаветы добиралось до Эдинбурга. Вдвое медленнее обычного. Оно пришло слишком поздно и не могло оказать какое-либо влияние на переговоры.
Сесил окликнул слугу, доставившего письмо.
– Слушаю, сэр Уильям.
– Почему ты целых шесть дней вез мне письмо королевы? Оно датировано третьим числом, значит, должно было попасть ко мне еще три дня назад. Почему ты задержался?
– Сэр, так мне приказала королева. Она сказала, что не хочет тревожить вас, пока вы не закончите важные дела. Ее величество велела мне выезжать из Лондона немедленно, чтобы все при дворе это видели, а по дороге задержаться на три дня. Повторяю, сэр Уильям, это был приказ королевы. Надеюсь, я его выполнил.
– Само собой, повеления королевы надобно выполнять, – прорычал Сесил.
– Она сказала, что не хочет отвлекать вас, – повторил слуга. – Почему-то королеве было нужно, чтобы письмо попало к вам уже после того, как вы обо всем договоритесь с французами.
– Хорошо. Ступай, – произнес Сесил, погружаясь в раздумья.
«Думай, – мысленно велел себе Уильям. – Допустим, днем или вечером ей взбредает в голову приказать мне, чтобы я, в свою очередь, потребовал от французов то и се, пятое и десятое. Елизавете это свойственно. Мало того что я предотвратил опустошительную войну, так нет, ей подай еще и Кале, и запрет на изображение этих чертовых леопардов на гербе, и полмиллиона крон. Допустим, тот же идиот Дадли нашептал королеве, что это возможно, мол, французы теперь согласятся на все. Хуже, если она пообещала придворным добиться от французов дополнительных уступок. Нет. Елизавета взбалмошна, но не глупа. Запал проходит, и она понимает всю нелепость своих требований. Что делать? Написать мне, изложить все эти глупости, подписать и запечатать бумагу, а дальше?.. У нее остается единственная возможность ничего не испортить – сделать так, чтобы письмо запоздало. Я должен успеть окончательно договориться с французами, подписать соглашение и уже потом получить ее нелепое послание».
Размышления несколько успокоили Сесила. Он снова вышел в сад, сел и продолжил рассуждать.
«Итак, она показала себя решительной королевой, заботящейся о благе страны. Я балансировал, как канатный плясун, уламывая этого Рандана. Мы с нею оба делали то, что вынуждены были. Потом, желая показать, что все эти решительные требования не более чем сотрясание воздуха, не имеющее никакой силы, она говорит моему слуге, что я могу просто отмахнуться от всех этих требований, если ее письмо запоздает. Естественно, так оно и вышло. – Сесил вздохнул и отер вспотевший лоб. – Хорошо то, что хорошо кончается. Королева потешила свое тщеславие, а я выполнил свой долг. Если что и пострадало, так только моя радость и надежды на то, что королева будет мне признательна. – Он убрал измятое письмо во внутренний карман, усмехнулся и продолжил свои рассуждения: – Щедрой хозяйкой ее не назовешь. Во всяком случае, по отношению ко мне. Письмо она написала, чтобы потрафить кому-то другому. Уж не знаю, как Елизавета будет потом выпутываться из всего этого. Но здесь я ей не помощник. Пожалуй, ни в одной стране, ближней или дальней, ни у кого из королей не было слуги вернее и исполнительнее, чем я у нее. За это ее величество вознаграждает меня… ловушкой. – Сесил встал и направился в замок. – Скорее всего, это не она сама. Было бы несправедливо упрекать ее в отсутствии щедрости. Едва ли ей хотелось испортить мне настроение в момент моего величайшего триумфа. Но у кого-то было такое желание, и я даже знаю этого человека. Роберт Дадли! Готов побиться об заклад собственной жизнью. Это он. Позавидовал моему успеху!.. Его бы сюда, на переговоры с Ранданом. Тогда мы точно получили бы войну с французами. А так, пока я вдали от Лондона, почему бы не принизить меня в ее глазах? Этому Дадли вечно мало того, что он имеет. Ему нужно все больше и больше. Это он заставил ее написать письмо с невыполнимыми требованиями, а она решила ублажить чертова лошадника. Хорошо хоть ума хватило придумать трюк с задержкой. Женская глупость, иначе не назовешь. Идти на такой риск, чтобы сделать приятное этому красавчику. – Сесил хотел было посмеяться над уступчивостью Елизаветы, когда ему в голову пришла совсем другая и весьма тревожная мысль: – А почему это она позволяет ему лезть в политические дела, да еще такие сложные и запутанные? Может, письмо вообще было написано под его диктовку? Замечательно! Он ведь даже не член Тайного совета. Всего-навсего королевский шталмейстер! Интересно, куда еще успел влезть этот субъект, пока меня нет в Лондоне? Каких успехов добился? Боже милостивый, неужели Дадли приобрел над ней такую власть?»
