Когда конференция закончилась, Браун, просматривая в канцелярии у Зайченко протоколы, вдруг сказал по-русски:
- Здравствуйте. Вы узнали меня?
Это был "деревянный афганец". Зайченко оглянулся. Канцелярия была пуста.
- Да, конечно... Сразу, как только вы приехали, - ответил он.
- Когда за границу? - спросил Джемс, улыбаясь. Он теперь говорил по-русски, по-прежнему несколько коверкая язык, с некоторыми усилиями, но вполне прилично.
- Я помню: вы желали отдыхать?.. Пожалуйста, когда изволите?
Зайченко воспринял эти слова как шутку. Но острота этого тайного разговора привела его в неслыханное возбуждение, подхлестнула его. Он тоже улыбнулся и спросил Джемса:
- Каким путем?
- Слушайте Фрадкина... Надо кое-что сделать, а потом он направит вас в Самарканд... Там будут ждать вас и поведут на границу.
- Что же я должен делать?
- Немного...
- Подумаю, - ответил Зайченко.
- Когда решите, скажите Фрадкину.
- От вашего имени?
- Я теперь Браун, - спокойно проговорил Джемс.
В канцелярию вошли аспиранты, и Джемс, как ни в чем не бывало, принялся за корректуру своего выступления на конференции, ничем не выдав себя.
За эти годы он привык ко многому. Министры разных стран теперь принимали его частным образом у себя на дому, - он стал лицом, с которым они советовались и, надо думать, советов которого слушались...
31
После конференции в одном из новых клубов Ташкента был назначен банкет.
Союз работников народного питания выделил для этого случая лучших своих официантов и поваров. Из складов были отпущены самые редкие продукты, закуски, прекрасные сыры, икра, рыба. Кондитеры изощрялись над замысловатыми печеньями. В городских погребах отбирались редкие вина. Городская оранжерея прислала цветы. С утра уже трудились полотеры, натирая паркеты. Обойщики и декораторы украшали залу и гостиные.
Ташкент решил блеснуть.
Число участников банкета определялось строгим списком. В него были включены участники конференции, съехавшиеся со всего Союза, а также иностранные гости и власти города. Был слух, что банкет посетит кто-нибудь из правительства Узбекистана.
Зайченко на банкет не попал... Фрадкин не включил его в список.
За час до начала празднества он вызвал Зайченко и отправил его к Джемсу, в гостиницу "Регина". Джемс забыл подписать протоколы конференции, и так как завтра утренним поездом он выезжал из Ташкента, то все эти формальности необходимо было выполнить сегодня, до банкета.
- Не на банкете же заниматься подписями! - сказал Фрадкин.
Зайченко ничего не оставалось, как только подчиниться распоряжению Фрадкина. Он собрал все бумаги и отправился в гостиницу.
32
Джемс обрадовался приходу Зайченко. Зайченко тоже был рад этой встрече. От прежней враждебности между ними и следа не осталось, как будто время все стерло. Джемс достал бутылку виски, папиросы, усадил Зайченко в кресло. Зайченко так долго был угнетен, что даже ничтожные обычные знаки внимания польстили ему. Разговор шел по-французски. Видимо, Джемса все-таки стеснял русский язык.
- Ну, как вы прожили эти годы? - спросил Джемс.
- Как вам сказать? Могло быть хуже... - ответил Зайченко. - Я отделался легко.
Джемс засмеялся и похлопал Зайченко по плечу, приговаривая:
- "Мы еще отдохнем, отдохнем..." Самый модный драматург в Лондоне Чехов.
- Ну, как дела? Вы теперь в Лондоне? Все та же в Лондоне программа россиебоязни? - пошутил Зайченко, намекая на приезд гостя.
- Что делать? - улыбаясь, ответил Джемс. - Ведь Индия - азиатская империя, триста пятьдесят миллионов...
- И ненадежных! - вставил Зайченко.
- Пожалуй... - уклончиво согласился гость. - Не будет Индии - не будет Британии... Индия - это ее военная база... Без Индии нет Британской империи.
- Ого! - воскликнул Зайченко. - Вы теперь стали откровенны.
Джемс свистнул, наливая в стаканчики виски.
- Что вас удивляет? - весело сказал он. - Англичане говорят об этом открыто уже двадцать лет. Еще лорд Керзон выступал на эту тему в печати!
Джемс прибавил с той же милой любезностью:
- В Индии есть более опасные штучки. Шестьдесят миллионов неприкасаемых...*.
_______________
* Н е п р и к а с а е м ы е - индийцы, не входящие ни в одну из традиционных индийских каст.
- Взрывчатый материал! - проговорил Зайченко.
- Несомненно! - заметил Джемс. - Недаром у вас и так и этак склоняют Индию. Есть о чем поговорить.
- Но Афганистан теперь не под английским влиянием? Надир-шах склонен к продолжению политики Амманулы как будто... Он ведь недавно договорился и с большевиками о нейтралитете.
- У шаха сын есть. Чудный мальчик, девятнадцати лет... Загир... Или тоже не подходит?.. А? - продолжал Зайченко, показывая свою осведомленность и уже откровенно издеваясь над Джемсом.
Джемс молчал и только морщился.
"Или сейчас, или никогда... - подумал Зайченко. - Я должен показать, что здешние дела мне известны не хуже, чем ему. Может быть, действительно он перекинет меня за рубеж?"
- Скажите, мистер Браун, или как вы сейчас называетесь... Бывший "деревянный афганец"... Это правда, что за последнее десятилетие там выстроено почти восемь тысяч километров железнодорожного пути? Как действуют новые линии? - спросил Зайченко.
- Прекрасно!.. Вы какие имеете в виду?
- Да вот все эти стратегические дороги, которые подведены теперь к границам Афганистана. Потом дорога через Хайберский проход. Мне говорили, что проложены рельсы до пограничного аванпоста, до Ланди-Хана? Не так ли? А воздушная магистраль до Карачи... Карача ведь недалеко от Афганистана? Английские аэродромы в Белуджистане, то есть у самой границы с Афганистаном. Это ведь военные линии?
- Это торговля! - сказал Джемс. - Главным образом... А вы поете все ту же песню... Как она вам не надоела?
Зайченко, набравшись наглости, хлопнул его по плечу:
- Не валяйте дурака, сэр... Хороша песня. Здесь будет драка! Зайченко постучал пальцем по столу. - Вот где нужны будут офицеры! Будущей армии машин тесно станет в Европе, на этом старом, изрытом снарядами клочке. - Зайченко взмахнул рукой. - В Азии. Вот плацдарм!
- Горный... Вы забыли? Это тяжело. Вы еще не утеряли способность увлекаться?.. - сказал Джемс, увидев воодушевление Зайченко. Потом посмотрел на часы и прибавил: - Простите, мне надо на банкет... Ну, как вы? Согласны на мое предложение?
Джемс хотел еще добавить, что главное его желание заключается в том, чтобы Зайченко успешно переправился через границу. Он намеревался дать ему ответственное поручение... Однако Джемс не любил до времени раскрывать карты. "Надо испытать человека. Прошли годы", - подумал он и поэтому сказал Зайченко с обычной для него уклончивостью и неопределенностью:
- Мы ценим вас. Сделайте из этого выводы. Я не понимаю, почему вы колеблетесь?
- Где гарантии? - спросил Зайченко. - Мне неприятно разговаривать с Фрадкиным.
Джемс пожал плечами и ответил:
- Мое слово - гарантия.
Трудно было себе представить двух столь противоположных людей, как все испытавший, образованный, иронически настроенный разведчик и однорукий ссыльный кондотьер, уже не веривший в свою звезду.
Предложение Джемса казалось Зайченко единственным выходом из тупика, в котором он ощущал себя.
- Попробую, - пробормотал он.
Джемс улыбнулся и протянул ему руку. У него была странная манера жать руку. Он несколько раз нажимал на ладонь, будто прощупывал ее. Уходя от Джемса, Зайченко снова почувствовал к нему ненависть. "Владыки мира! Не так уж хороши их дела, а важничают..."
Визит был короток. Слишком короток... Досадную горечь и унижение почувствовал Зайченко после этого свидания. Невольно он вспоминал свою первую встречу с "афганцем", в ставке Иргаша... "Там я был на коне... подумал он. - Хотя и там он держал марку... Негодяй!"
33
Зайченко вышел на улицу, проложенную невдалеке от гостиницы "Регина". Широкие каменные ее тротуары были заполнены народом. По краям тротуаров росли высокие, тенистые карагачи и тополи. Сквозь листву сквозил свет уличных фонарей, превращая кроны деревьев в черно-голубые кружевные облака. Всюду возле тротуаров раскинулись легкие палатки. Деревянные лотки их были завалены розами и плодами, обрызганными водой. Между бульваром и асфальтом журчали зажатые в камень арычки. На перекрестках прямых, как линейка, улиц стояли милиционеры в белых перчатках и старательно сигнализировали. Здесь еще не знали сплошного потока автомобилей. Однако в воздухе все-таки слышался отработанный сладковатый газ, и этот запах смешивался с чудесными запахами увядающего, сухого и горячего среднеазиатского лета.
По европейскому календарю была уже осень. Собственно, нашей осени, европейской, с дождем, холодом и слякотью, здесь не знают. Сырая, холодная погода начинается здесь только с декабря.
Зайченко осторожно пробирался среди толпы, представлявшей смесь европейских и азиатских одежд - шаровары и парусиновые брюки, кепки, пестрые тюбетейки, фетровые шляпы, легкие цветные газовые шарфы, дешевые изделия из соломы и хлопчатобумажных материй, широкие восточные одежды женщин и европейские блузки и юбки. Язык тоже мешался, узбекский с таджикским, с русским, с языками иных народов, и толпа была разноликая и разнохарактерная - шумливая и медлительная, спокойная и страстная. На углах важно восседали чистильщики сапог возле целого арсенала банок и бутылочек. Над их головой сверкали лампы. Стены были заклеены пестрыми бумажными афишами, в них на узбекском, русском, еврейском, армянском языках сообщалось о спектаклях, концертах, собраниях и лекциях Ташкента. Над парком вокруг трамвайного кольца стояла пыль. В парке были танцы, играли два оркестра, и молодежь, презрев законы Корана, веселилась в темных аллеях. Тут же, в двух шагах от праздника, неуклюжие и статуеподобные женщины, одетые в темно-синюю паранджу, скрывающую тело своими складками с ног до головы, с лицами, завешенными черным жестким чачваном, сплетенным из конского волоса, садились в трамвай, подбирая свои длинные подолы.