в темное, заклеенное бумагой стекло.
Тишина.
Он снова осторожно постучал, в этот раз чуть-чуть громче, на всякий случай проверяя пути отступления.
Оконная рама с тихим скрипом поднялась вверх.
В грудь Броку уверенно смотрело дуло дамского питбуля с потенцитовым гасителем отдачи. За револьвером пряталась Клер. Сейчас у Брока ни капли сомнения в том, что она девушка, не было — тонкая ночная рубашка и накинутая на неё шаль мало что скрывали.
— И что ты тут делаешь? — вместо приветствия спросила Клер, все же опуская револьвер и ставя его на предохранитель.
Брок честно сказал:
— Пытаюсь не упасть с третьего этажа.
— Меня это должно волновать?
— Нет, — вздохнул мужчина, признаваясь: — я сейчас без эфира: если упаду, то что-нибудь обязательно сломаю себе. А еще я могу не сдержать крик, и тогда тебе придется выходить за меня замуж. Пустишь?
Кажется, замуж она не спешила — Клер отошла от окна, позволяя забраться в комнату. Брок тихо закрыл за собой окно и плотно зашторил окна:
— Меня никто не видел, так что злые языки не коснутся тебя.
Он осмотрелся — это была спальня, он не промахнулся. Отделанная обоями с золотым теснением, с изящной мебелью красного дерева, с огромной кроватью под балдахином — роскошно, удобно, достойно.
— Меня это мало волнует. — Клер обошла небольшой круглый стол, стоящий по середине спальни, словно защищаясь от Брока, положила питбуль на столешницу перед собой, запахнулась в шаль. Ни сама ни села, ни Броку не предложила, да он бы и не сел, когда лера стоит. Если только под дулом пистолета… — Зачем ты пришел, Жабер?
— Брок. — поправил он её, так и оставаясь у окна, чтобы не пугать и не смущать — стол между ними подсказал, что она не очень-то хочет оказаться слишком близко с ним.
— Не вижу смысла… — качнула она головой. Ночной чепец она не надела, и волосы не прибрала. Значит, локоны у неё свои или она делает укладку модной ныне паровой плойкой. Клер криво улыбнулась, совсем как раньше, и грубо, как Малыш, спросила: — Че надо?
— Клер, прошу, без этого жуткого портового говорка. Я пришел…
Она оборвала его:
— Чтобы проверить, женщина ли я?
— Ммм… — говорить, что её рубашка просвечивает даже в тусклом свете одинокой свечи, горевшей на столе, показалось Броку опрометчивым. Питбуль как бы намекал, что лучше без глупостей.
Клер все поняла иначе. Она сложила руки на груди, совсем как мальчишка, и вскинула вверх подбородок:
— А как ты это сделаешь? Глазам своим не веришь, документам тем более. Позовешь доктора? Так я же подкупить его могу. Попробуешь сам? Закончишь, как Грыз. Что-то еще?
Брок тихо сказал:
— Я знаю, что ты девушка. Тебе снова недавно поставили печать.
— О… Не подумала, да, — она как-то быстро растеряла свой боевой задор — видимо, поняла, кто проболтался о печати, и подумала о том, что адер Дрейк еще мог поведать о ней.
— И я знаю, что на самом деле ты Элизабет Агнес… — продолжил Брок.
— Она мертва.
Брок отрицательно качнул головой:
— Она сейчас стоит передо мной, и ты до сих пор моя невеста.
Кажется, это было не то, что она хотела услышать. Клер сгорбилась и все же опустилась на стул, тяжело облокачиваясь на столешницу и пряча глаза за длинными свободными прядями волос:
— Я освобождаю тебя от клятвы, которую ты даже не приносил. Ведь все было решено без тебя, причем даже не твоим королем. Хочешь земли и титул — получи невесту в довесок.
— Я давал слово и причем слово давал тебе — Малышу. Клер ли ты, Клермон, Малыш или лера Элизабет — я тебе давал клятву. Не имени. Я обещал заботиться о тебе — от клятвы не отказываюсь. И я должен извиниться перед тобой за свое поведение. И за то, как вел себя днем, и за то, как вел себя с Малышом…
Она еле слышно рассмеялась, и худые плечи заходили ходуном:
— Ты знаешь, что с извинениями приходят днем с цветами и конфетами? И извинения приносят совсем не так, как ты сейчас?
— Ммм… Я боялся, что днем ты меня не пустила бы на порог. — он испытывающе посмотрел на Клер. — Ведь так?
Она согласилась с его предположением:
— Не пустила бы.
— Вот видишь! А мне важно извиниться перед тобой… Слово чести, все будет — букеты, конфеты, лучшие кондитерские и вечер на мосту князей — только дай мне шанс все исправить.
— Нет смысла, Брок. Я послезавтра уезжаю, и мы больше никогда не увидимся…
Сердце Брока ухнуло куда-то в живот — он знал, каким упертым бывает Малыш. Только и отступать нельзя, он себе не простит, если с Клер что-то случится:
— Напиши мне из Вернии, прошу… И, как только война закончится, я приеду к тебе.
— Я не вернусь в Вернию.
— Но ты так рвалась домой… О… — он замер, все понимая. — Я тебя подвел… Прости, я не хотел. Я отчаянно непонятливый и неудобный жених.
— Я знала твой характер, так что тебе не за что извиняться. Ты сделал свой выбор — я его приняла. Ты не обещал возвращаться в Вернию со мной.
— Тебя без меня некому было там защитить…
Она пожала плечами, словно это было неважно:
— Я привыкла сама себя защищать, просто в Вернии мне больше нечего делать — у меня новое имя и новая жизнь. Мир большой — где-нибудь есть и мой дом. Только я тебя туда не позову. Прости.
— Клер… Пожалуйста…
Она чуть громче, чтобы он точно её услышал, сказала:
— Брок! Зачем тебе моя жизнь, зачем тебе знать, где я обоснуюсь? У тебя своя жизнь, у меня теперь своя.
— Клер…
Она обиженно возмутилась:
— Ты даже не просишь меня остаться! Ты как надоедливый призрак: я навещу тебя потом… Зачем, Брок?! Думаешь, тебя тут бросят, и ты… Поедешь залечивать раны ко мне? Зачем тебе это…
Брок не совсем понял, кто тут его мог бросить, но решил промолчать — потом все объяснит про неру Моро, если Клер про неё, конечно же. Он просто пояснил:
— Я не прошу тебя остаться тут со мной по одной простой причине — тут опасно.
Клер долго смотрела на него, пытаясь что-то понять. Даже губу прикусила, совсем как Виктория. Тишина нарастала, она давила на плечи Броку и пугала будущим одиночеством — Клер уперлась, Клер не простит его. Она в своем праве, но до чего же он идиот!!!
Наконец, Клер что-то поняла или решила. Она тихо сказала:
— Прости, я не подумала. У
