— Нужны еще какие свидетельства? — обратился Святослав к той части еврейского посольства, о чьем верховенстве в племени возвещал блеск разноцветных каменьев и золотой парчи.
Никто бы не сказал, что эти люди были слабы в притворстве, но сейчас, не смотря на очевидные усилия, они не успевали вежливыми полуулыбками стирать со своих лиц золу очевидной ненависти.
— Мне кажется, что все-таки надобно повторно… — неуверенно квакнул Свенельд.
— Нет-нет, — прикрыл морщинистыми розовыми веками дымящиеся от злобы глаза Нааман Хапуш, — мы считаем, что он, действительно, заслуживает самого сурового наказания. Однако мы хотели бы, чтобы Анания был отдан в наши руки. Его следует поркой довести до смерти.
— Ай-йа-йа-йа-йа-а… — то ли по-женски воя, то ли по-собачьи лая затянул Анания. — Ай-ай-ай…
— До смерти пороть? — покачал головой Асмуд и невольно поморщился. — Шибко странен ваш жидовский закон. С вредоносным человеком ли, зверем ли нать скоро покончить, — и вся тут. А терзать-то его зачем?
— Нет, это не по-нашему, не по-русски, — ввязался в разговор один из старейшин. — Сразу видно, что никто из вас в сече никогда не бывал. Витязю и в побоище такое противно.
Лицо у Наамана Хапуша сморщилось, съежилось, он стал наскоро прощаться с русским княжеством. По знаку его подхватили под руки, повели к стоящей в стороне повозке. И когда Правда звонким голосом бирюча провозгласила свое решение, притихший было мир приветствовал его слитным ревом одобрения, а удалявшееся еврейское посольство ответило на это только вздрогнувшими затылками.
Однако необыкновенное самообладание, какое показал на вече предводитель киевского еврейства, отнюдь не всегда было ему присуще.
— Навозные жабы! Недоумки!
Такие и им подобные слова произносил он весьма выразительным способом, наставляя уму-разуму своих сородичей на собрании немедленно созванном в кагальной избе. Эти грозные поношения предназначались прежде всего отличившемуся Анании (который, конечно, здесь не присутствовал) и его тестю Менахему, в паре с которым тот и обделывал все свои делишки.
— Из-за вас мы вынуждены были участвовать в гойском суде. Участвовать и согласиться с его решением! — кричал бледнея лицом, лапая себя за впалую грудь надзиратель еврейских душ Киева. — Вы знаете, что это подобно хулению?.. Подобно… наложению руки на весь закон Моисеев. И все из-за вас двоих! Или не понятно, что своей тупостью вы подвергаете опасности всех жителей нашей общины. И не только нашей. Всех кагалов и прикагалок… И не только в Русии. Повсеместно, докуда доползет слух о ваших безмозглых выходках!
Старик вновь схватился за сердце, и тотчас сразу несколько еврейских лекарей закружило вокруг него, протягивая выточенные из магических каменьев сулеи[479] с чудотворными бальзамами и вытяжками из лекарственных трав, замахали над ним смоченными водой утиральниками… Но это проявление заботливости лишь боле раздражило Хапуша. Он оттолкнул наиболее настырных и продолжал свою пламенную речь:
— Семнадцать народов существует в мире помимо избранного народа, и все они даны нам в употребление. Ибо все народы, кроме Израильского, произошли от нечистого духа, и все они, как животные, даны нам Господом… Самаэль им отец. Ну, скажи, — старик повернул голову к рабби.
— О прочих же народах, происшедших от Адама, ты сказал, что они ничто, но подобны слюне, и всё множество их ты уподобил каплям, каплющим из сосуда, — поддержал главу кагала мыслью из священной книги пастырь киевского еврейства.
— Еще.
— И будут их цари питателями твоими, и царицы их кормилицами твоими; лицом до земли будут кланяться тебе и лизать прах ног твоих, и узнаешь, что я Господь, что надеющиеся на меня не постыдятся.
— Еще.
— Будете пользоваться достоянием народов и славиться славою их…
— Вы слышали? Купили у кагала хазаку[480], и пользуйтесь достоянием их. Их имущество — это все равно, что озеро, всем нам принадлежащее: купи право — и ставь снасть. Но безобразить, портить сети соседние, своим людям мешать там же рыбу ловить — это никому не позволится!
Нааман закашлялся, но от шустрых заботников вновь отмахнулся.
— Народы и царства, которые не захотят служить нам, говорится в священной книге, должны быть истреблены, ибо дом Израилев должен усвоить себе прочие народы рабами и рабынями. Поэтому хазака дает нам право любыми средствами овладевать имуществом гоя, как и им самим. Выкупай его дом, заводи в нем торговлю, отнимай его землю, дай ему в рост деньги, разори, наложи на него цепи и продай в неволю… ибо подобен он тягловому скоту. Но что это за глупости с грабежами и убийствами?! Нет мозгов для того, чтобы облупить красиво?! Знаешь ли ты, помойка, сколько раз случалось в самых разных землях, что из-за таких как ты недоумков они уничтожали или выгоняли взашей всю общину, так что те, кому счастливилось унести ноги, потом вынуждены были искать новое пристанище и там долгие годы отстраивать наш дом? На царя нашего Иосифа надеяться стоит. Да только Хазария далеко, а гойские мечи — вот они.
Буро-красное блестящее лицо Менахема омылось бурными потоками слез. Как подкошенный стебель повалился долу виновник. Что-то косноязычно выхрюкивая сквозь неудержимые рыдания, Менахем принялся с неистовостью лобызать все подворачивающиеся его губам ноги замкнувшихся вокруг него кольцом соплеменников.
— Раскаиваюсь и покоряюсь! Расьюсьипоюсь… расьюсьипоюсь…
В необыкновенно жарко натопленной избе крепко пахло южным телом. Несколько десятков набившихся сюда людей все жаднее раздували ноздри, всасывая в себя остатки жизнедательного воздуха. И будто какие-то пока еще неразличимые слова нарождались на влажных горячих губах.
— Как мы его накажем? — с особенным страстным воодушевлением вопросил глава кагала.
— Наказать смертью! — закричали те, кто был беднее Менахема.
— Оторвать ему мезузу[481]! — поддержали их лукавцы, рассчитывавшие без сложностей заполучить собственность неудачника.
— Боже создатель, сокруши его! Господи, покори его! — летело со всех сторон.
— Нет, слишком суровые кары называете вы, — остановил восставшее было волнение Нааман Хапуш, — не забывайте, что он все-таки наш брат. Посему взыскание будет такое…
Казалось, все живое в кагальной избе, включая мышей и тараканов, замерло в ожидании главного слова.
— После того, как прочтет покаяние перед всем братством, он получит тридцать девять ударов сыромятными ремнями по спине. А кроме того мы на полгода запрещаем ему сожительство с женой. Она не будет допускаться к ежемесячному омовению, а значит всякое их соединение будет незаконным. И помни, Менахем, следить за каждым твоим шагом будут пристально. Впрочем, это ты прекрасно понимаешь. А еще ты соберешь приданое трем бедным девушкам, которых мы тебе назовем. Все твои доходы в течение этого полугода будут поступать в собственность кагала. Если же за этот срок ты хоть в чем-то посмеешь ослушаться, — херема[482] тебе не миновать.
Распластанное тело Менахема вздрогнуло.
— А сейчас поди и ляг на пороге, и пусть каждый, кто будет покидать собрание высшего надзора, переступит через тебя!
Когда же большинство стянувшегося сюда меньшинства с удовольствием или страхом представили друг перед другом свое презрение к просчитавшемуся собрату, перешагивая через него, лежащего ничком на пороге, отпуская при том пинки, а также пожелания желтухи, язв, помешательства, всяческих воспалений и отчаяния, после того внутренность кагальной избы точно расширилась вдесятеро. Старик Хапуш остался в окружении охраны да нескольких самых справных кагальных старшин.
— А теперь я спрошу вас, достойнейших из достойных, — затянув от усталости глаза розовыми пленками век и откинувшись на мягкие горбы подушек, со всех сторон, подоткнутых под его немощные члены, медленно заговорил глава кагала, заговорил тихо, протяжно, как бы смакуя приторную горчинку слов, — ответьте, как случилось, что Анания не был выкуплен у гоев? Мы должны делать все возможное, чтобы не допускать врагов наших судьями. Я говорю такие упрощенные вещи… таким умным людям… что мне просто неловко. Разве у нас нет на это денег?
— Почтенный Нааман, — отвечал дородный еврей пятидесяти с небольшим лет с неестественно белой кожей, на опухшем и блестящем лице которого черные брови смотрелись синими, — мы сделали все возможное… Но Ольга уже не в состоянии что-либо решать. Пока еще подарками и всякими одолжениями удается покупать помощь Свенельда и его людей. Но это возможно только при доверительных разговорах. Когда же история становится известна толпе, с обыкновенно рассеянным стадом приходится считаться…
