— Законы наши суровы, — заключил начальник НКВД. — За сдачу в плен причитается до десяти лет.
— А где находятся те, кому удалось спастись? — спросил Рокоссовский.
— Бывший начальник отряда Муц работает у нас начальником отдела образования, а Казимир Волк — в Радошковичах директором школы.
— Андрей с ними встречался? — уточнил маршал.
— Да, встречался, — ответил начальник НКВД. — Они ему ничем помочь не могут — Белозеров был пленен без свидетелей.
— Я его забираю с собой, — сказал Рокоссовский. — Документы готовы?
— Пожалуйста, распишитесь, — произнес начальник тюрьмы, положив перед маршалом бумаги.
После оформления документов Рокоссовский попросил привести к нему Белозерова.
— Есть, — проговорил начальник тюрьмы и, странно ухмыльнувшись, вышел. Маршалу показалось, что он хотел что-то сказать, но потом передумал.
Вскоре, припадая на правую ногу, в кабинет вошел Белозеров. Худой, в помятом солдатском обмундировании, со свинцовым лицом и лихорадочным блеском в глазах, он выглядел, как человек, держащийся только на нервах и готовый взорваться в любую секунду.
— Андрей! — Рокоссовский вышел ему навстречу и обнял за плечи.
Белозеров, сжав губы, стоял совершенно неподвижно и, к удивлению маршала, никаких эмоций не выказал.
— Что с тобой? Ты что такой ершистый? — спросил Рокоссовский, пожимая обе его руки. Он с недоумением посмотрел узнику в глаза. — Андрей, ты не рад нашей встрече?
— Не надо, маршал, не надо, — хриплым голосом сказал Белозеров. — Дайте команду, пусть вернут меня в камеру.
— Ты что, Андрей, белены объелся? — опешил Рокоссовский. Он впился взглядом в лицо друга. Маршала поразили его глаза — одно бездонное горе, одна боль, одно отчаяние, ни капли надежды, ни искры радости.
— Я прошу оставить нас одних, — сказал Рокоссовский и усадил Белозерова на стул. Когда они остались одни, Рокоссовский подвинул свой стул и сел напротив.
— Андрюша, дорогой, что случилось?
— Тюрьма — мое пристанище. Я хочу сдохнуть здесь! — Глаза Белозерова блестели, на щеках появился нездоровый румянец.
— Жалею, что меня не добили фашисты… Написали бы «пал смертью храбрых». Хотя писать некому… Но все равно было бы приличней…
Многое еще наговорил Белозеров, но Рокоссовский терпеливо слушал его и не перебивал. Он знал, что после этого ему станет легче.
— Тысячи людей попали в плен не по своей воле, — продолжал говорить Белозеров, и его голос дрожал. — Они тоже добывали победу… За это их надо упрятать в каталажку и там добить. — Он со слезами на глазах смотрел на Рокоссовского. — Скажи, Костя, где есть еще такая страна, которая бы так методично уничтожала своих людей? Скажи, где?..
Не дождавшись ответа, Белозеров болезненно улыбнулся и произнес:
— Шаг вправо, шаг влево рассматривать как побег! Меня постоянно будет тянуть в сторону, так как правую ногу мне укоротили. Вот там за побег и закончит русский человек, Андрей Белозеров, свой земной путь… Я уже себя приучил к этой мысли, Костя, и мне не надо другой судьбы.
— У тебя все? — тревожным голосом спросил Рокоссовский.
Образовалась длинная молчаливая пауза.
— Андрей, в тебе накопилось слишком много злобы, — произнес наконец маршал. — Это мешает рассудку.
Рокоссовский потратил более часа, чтобы уговорить Белозерова покинуть тюрьму. Но все равно он категорически отказался ехать с ним в Москву и заявил, что останется здесь, в Белоруссии.
Пока Андрей переодевался в костюм, который по просьбе маршала где-то купил начальник военного гарнизона. Рокоссовский и представитель НКВД посетили бывшего начальника отряда Муца. Он при них подписал приказ: Белозерова Андрея Николаевича назначить преподавателем немецкого языка в среднюю школу г. Радошковичи.
Этот небольшой старинный городок находился на большаке на самой середине между Молодечно и Минском. На машине предстояло проехать чуть больше тридцати километров. Уже солнце собиралось уйти за горизонт, когда машина вышла из города. Березы, стеной стоявшие по обочинам, прикрывали дорогу тенью и создавали прохладу. После городской жары здесь легче дышалось. Они одну за другой обгоняли тарахтевшие по дороге телеги, на которых сидели женщины и пожилые мужчины. Подъезжая к селу Красное, они увидели несколько десятков женщин с косами на плечах. Чтобы не поднимать пыль, машина сбавила скорость. Женщины шли босиком и пели песню, мелодичную, на тягучий, берущий за душу лад. Что-то надрывно-печальное слышалось в их голосах, отчего у Рокоссовского заныло сердце.
— Белорусский народ настрадался от войны больше всех, — сказал Белозеров.
— Да и прошлые войны не обходили его стороной, — охотно поддержал его Рокоссовский. У него появилась надежда, что его друг постепенно начал приходить в себя.
— Смерть здесь поработала усердно, переходя из дома в дом, — вновь заговорил Белозеров. — Напировавшись в одном селе, она шла в соседнее. Почти нет домов ни в селе, ни в городе, которые бы она не опустошила.
Когда машина проскочила поворот на деревню Лоси, Белозеров рассказал маршалу о партизане Жуковском, мечтавшем воевать с фашистами под знаменами армий Рокоссовского.
Вскоре машина повернула влево. Перед заходом солнца Радошковичи открылись сначала новыми деревянными домами, а затем старыми, вросшими в землю жилищами, помнившими не только Первую мировую войну, но и войска Наполеона. Два ряда изб глядели маленькими окнами друг на дружку так, словно это им давным-давно надоело.
На небольшой площади машина остановилась. Белозеров пошел уточнять, где проживает директор школы, а маршал, открыв дверцу, щелкнул портсигаром, закурил. Увидев военного с большой звездой на погонах, его обступили прохожие. А когда уточнили, что это сам Рокоссовский, расспросам не было конца. К нему протиснулся библейского вида старик.
— Сынок, кажуть, что ты маршал Рокоссовский.
— Точно, дедуля, на самом деле так, — улыбнулся он. — Закурите?
— Не откажуся, — произнес старик, протягивая руку к портсигару. — Скажи мне, скора наши хлопцы придуть з вайны?
— Скоро, дедуля, скоро, — сказал Рокоссовский, взглянув на подошедшего Белозерова. Он протянул руку старику. — Всего вам хорошего.
Машина проехала мост, вскоре повернула направо и мимо полуразрушенного белокаменного костела, из окон которого торчала потемневшая солома, спустилась вниз и подошла к дому, стоявшему в окружении деревьев.
Пассажиры вышли из машины, постояли минуту-другую, оглядевшись по сторонам. Правее дома, упираясь в длинный обитый досками сарай, тянулся огород с яблоневым садом. Слева к реке, поросшей ивняком, спускалась тропа. По ней, оживленно разговаривая на своем языке, поднимались к дому гуси.
В просвете деревьев полыхал закат.
Из сеней вышел высокий, светловолосый мужчина, одетый по-деревенски. Он присмотрелся к приезжим.
— Андрей, ты? — услышали незваные гости радостный голос.
— Да, Казимир, это я! — сказал Белозеров, распахнув объятья.
Рокоссовский познакомился с хозяином, рассказал ему о цели их приезда и, убедившись, что Андрей в надежных руках, собрался уезжать в Минск. Но Казимир Викторович Волк, директор здешней средней школы, не мог допустить, чтобы маршал уезжал, не побывав у него в гостях. Это могло нанести большую обиду хозяину, и Рокоссовский вынужден был согласиться переночевать.
Не прошло и двух часов, как был накрыт деревенский стол. Дымящаяся белая картошка, гусятина, сало, соленые огурцы, маринованные грибы — все это источало такой необычный аромат, что гости не могли дождаться, когда же их усадят за стол.
Лицо Казимира победно сияло от радости, когда он колдовал вокруг стола. Жена с детьми уехала в деревню к родственникам, и он делал все сам.
— Прошу за стол, дорогие гости, — сказал Волк, зашел в кладовку, принес оттуда две бутылки самогона, поставил их на стол и, смутившись, произнес: — Товарищ маршал, извините, другого у нас ничего не водится.
— И это роскошь, — рассмеялся Рокоссовский, вслед за Белозеровым садясь за стол.
Директору школы было лестно, что он, простой деревенский интеллигент, бывший партизан, встречает знаменитого на всю страну гостя. Он гордился и не скрывал этого ни от самого гостя, ни от своего друга Белозерова. Он с радостью встретил весть, что Андрей назначен в его школу учителем, еще больше ликовала его душа за то, что Белозерова выручил Рокоссовский и тот избежал несправедливого наказания.
Вначале разговор за столом не очень клеился. Казимир время от времени поглядывал на большие звезды маршала, и видно было, что он чувствует себя скованно. Заметив это, Рокоссовский повесил китель на спинку стула.
— Казимир Викторович, пусть вас эти звезды не смущают — за столом мы все равны.
