Федор Раскольников
Рассказ о потерянном дне
I
Под широким стеклянным куполом Таврического дворца в этот ясный морозный январский день с раннего утра оживленно суетились люди. Моисей Соломонович Урицкий, невысокий, бритый, с добрыми глазами, поправляя спадающее с носа пенсне с длинным заправленным за ухо черным шнурком и переваливаясь с боку на бок, неторопливо ходил по коридорам и светлым залам дворца, хриплым голосом отдавая последние приказания.
У железной калитки проверяет билеты отряд моряков в черных бушлатах, затянутых крест-накрест пулеметными лентами. Я вхожу в погребенный под сугробами снега небольшой сквер Таврического дворца. По широкой каменной лестнице мимо прямых беломраморных колонн прохожу в просторный вестибюль, раздеваюсь и по старинным извилистым коридорам, пахнущим свежей краской, направляюсь в комиссию по выборам в Учредительное собрание, где мне выдают подписанный Урицким продолговатый билет из тонкого зеленого картона с надписью «Член Учредительного собрания от Петроградской губернии».
Громадные залы дворца наполняются депутатами. Рабочие и работницы, пришедшие по билетам для публики, заранее занимают места на хорах.
В одном из больших залов собираются члены фракции большевиков. Здесь встречаю членов ЦК Сталина и Свердлова. Сплоченно держатся москвичи — Скворцов-Степанов, Бубнов, Ломов, Варвара Яковлева.
В ватном пальто с барашковым воротником и в круглой меховой шапке с наушниками быстрой походкой входит Ленин. На ходу раскланиваясь и торопливо пожимая руки, он застенчиво пробирается на свое место, снимает пальто и осторожно вешает его на спинку стула.
От зимнего солнца и ослепительно сверкающих за окнами мягких сугробов снега в комнате необычно светло.
Яков Михайлович Свердлов в черной лоснящейся кожаной куртке, положив на стол теплую меховую шапку, открывает заседание фракции.
Начинаются прения о порядке дня. Кто-то развивает план наших работ в расчете на длительное существование «учредилки». Бухарин нетерпеливо шевелится на стуле и, подняв указательный палец, требует слова.
— Товарищи, — возмущенно и насмешливо говорит он, — неужели вы думаете, что мы будем терять здесь целую неделю? Самое большее мы просидим три дня.
На бледных губах Владимира Ильича играет загадочная улыбка. Тов. Свердлов, держа в обеих руках лист бумаги с напечатанным на машинке текстом, медленно оглашает Декларацию прав трудового народа. Выразительно шевелятся его полные губы, окаймленные черными усами и черной остроконечной бородкой. Декларация прав, которая будет предложена Учредительному собранию, закрепляет все действия Советской власти в отношении мира, земли и рабочего контроля над предприятиями. Окончив чтение, Свердлов неторопливо садится и, протирая платком снятое с носа пенсне, доброжелательно обводит аудиторию живыми, слегка утомленными темными глазами.
После коротких прений большинство фракции голосует за то, что если Учредительное собрание не примет сегодня декларацию, то нам необходимо немедленно уйти.
Без прений принимаем решение не выставлять своей кандидатуры в председатели «учредилки», а поддержать Марию Спиридонову, кандидата фракции левых эсеров.
Кто-то докладывает, что во дворец явились в полном составе вожди правых эсеров: Виктор Чернов, Бунаков-Фундаминский и Гоц.
Мы поражаемся наглости Гоца, который руководил восстанием юнкеров, долго скрывался в подполье, а теперь вдруг неожиданно всплыл на поверхность. Тут же узнаем, что эсеры устроили демонстрацию, которая с антисоветскими лозунгами движется к Таврическому дворцу.
Вскоре сообщают, что на углу Кирочной и Литейного демонстрация рассеяна красными войсками, стрелявшими в воздух.
На бронзовом циферблате стрелка подходит к четырем часам. Нас торопят, зовут, говорят, что депутаты уже собрались, нервничают и даже хотят самовольно открыть заседание. Мы прерываем совещание и направляемся в зал заседаний.
II
Огромный амфитеатр со стеклянным потолком и широкими белыми колоннами полон народу. Пустуют лишь места на левом фланге. Наш сектор составляет треть всего зала. В центре и справа разместились эсеры. Вот в первом ряду, закинув голову и широко улыбаясь, разговаривает с друзьями Виктор Чернов. Напряженно разглядывая что-то сквозь пенсне, сидит Бунаков-Фундаминский с длинными, зачесанными назад волосами. Округлое лицо желающего казаться спокойным Гоца дышит внутренним возбуждением и тревогой. Битком набитые хоры пестрят черными суконными блузами и косоворотками из цветного сатина.
Среди разговоров и шуток, хлопая пюпитрами, мы неторопливо рассаживаемся по местам. Вдруг в центре зала, где расположились эсеры, подымается узкоплечий субъект и голосом, полным досады и раздражения, нетерпеливо заявляет:
— Товарищи, уже четыре часа. Предлагаем старейшему из членов открыть заседание Учредительного собрания.
Очевидно, эсеры подготовились к торжеству и распределили между собой роли. Как по сигналу, на высокую кафедру с трудом и одышкой подымается дряхлый старик, обросший длинными волосами и длинной седой бородой. Это — земский деятель, бывший народоволец Швецов. Товарищ Свердлов, который должен был открыть заседание, где-то замешкался и опоздал.
Старчески трясущейся рукой Швецов берется за колокольчик и неуверенно трясет им.
Эсеры хотели открыть Учредительное собрание независимо от Советской власти. Напротив, нам было важно подчеркнуть, что Учредительное собрание открывается не путем самопроизвольного зачатия, а волею ВЦИКа, который отнюдь не намерен передавать «учредилке» свои права хозяина Советской страны.
Видя, что Швецов всерьез собирается открыть заседание, мы начинаем бешеную обструкцию: кричим, свистим, топаем ногами, стучим кулаками по тонким деревянным пюпитрам. Когда все это не помогает, мы вскакиваем со своих мест и с криком «долой!» кидаемся к председательской трибуне. Правые эсеры бросаются на защиту старейшего. На паркетных ступеньках трибуны происходит легкая рукопашная схватка. Швецов растерянно звонит в колокольчик и беззвучно, беспомощно шевелит бледными трясущимися губами. Своим шумом мы заглушаем его слабый старческий голос. Вдруг рядом с осанистым рыхлым Швецовым на председательском возвышении вырастает узкоплечий и худощавый Свердлов в черной кожаной куртке. С властной уверенностью берет он из рук оторопевшего старца светлый никелированный колокольчик и осторожным, но твердым жестом хладнокровно отстраняет Швецова.
Неистовый шум, крики, протесты, стук кулаков по пюпитрам несутся со скамей взволнованных эсеров и меньшевиков. Но Свердлов, как мраморный монумент, с невозмутимым спокойствием застыл на трибуне и с вызывающей насмешкой глядит на противников сквозь крупные овальные стекла пенсне. Он хладнокровно звонит в колокольчик и делает широкий повелительный жест худой волосатой рукой, безмолвно призывая собрание восстановить тишину. Когда постепенно шум смолкает, Свердлов с необыкновенным достоинством, громкой и внятной октавой на весь зал возглашает:
— Исполнительный комитет Советов рабочих и крестьянских депутатов поручил мне открыть заседание Учредительного собрания.
— Руки в крови! Довольно крови! — истерически завизжали меньшевики и эсеры, как собаки, которым придавили хвосты.
Бурные аплодисменты с наших скамей заглушают эти истерические стенания.
— Центральный исполнительный комитет Советов рабочих и крестьянских депутатов… — металлическим басом торжественно отчеканил товарищ Свердлов.
— Фальсифицированный, — тонким фальцетом тявкнул опять какой-то эсер.
— …Выражает надежду, — не смущаясь, по-прежнему твердым тоном продолжает товарищ Свердлов, — выражает надежду на полное признание Учредительным собранием всех декретов и постановлений Совета Народных Комиссаров. Октябрьская революция зажгла пожар социалистической революции не только в России, но и во всех странах.
На правых скамьях кто-то хихикнул. Яков Михайлович, смерив его уничтожающим, презрительным взглядом, повышает голос:
— Мы не сомневаемся, что искры нашего пожара разлетятся по всему миру и недалек тот день, когда трудящиеся классы всех стран восстанут против своих эксплуататоров так же, как в Октябре восстал российский рабочий класс и следом за ним российское крестьянство.
Как стая перелетных белых лебедей порывисто взметается к небу, так вырываются у нас восторженные аплодисменты.
— Мы не сомневаемся в том, — еще смелее и увереннее говорит председатель ВЦИКа, — что истинные представители трудящегося народа, заседающие в Учредительном собрании, должны помочь Советам покончить с классовыми привилегиями. Представители рабочих и крестьян признали права трудового народа на средства и орудия производства, собственность на которые давала возможность до сих пор господствующим классам всячески эксплуатировать трудовой народ. Как в свое время французская буржуазия в период великой революции 1789 года провозгласила декларацию прав на свободную эксплуатацию людей, лишенных орудий и средств производства, так и наша Российская социалистическая революция должна выставить свою собственную декларацию.
