богатые подарки от ГПУ и был де-факто, если не де-юре, советским агентом влияния[5]. С Черчиллем Дейвис, естественно, общего языка не нашел. Все еще веря в доброго дядю Джо, Дейвис предложил, чтобы на Потсдамской конференции переговоры велись наедине между Трумэном и Сталиным.
435
Черчилль взорвался. Возмущенный советским поведением и террором, Черчилль говорил об угрозе захвата Советским Союзом всей Европы, если американцы выведут из Европы свои войска. Дейвис свалил все с больной головы на здоровую, обвинив Черчилля в своем рапорте Трумэну в разжигании вражды и угрозы войны. Правота Черчилля подтверждалась все более страшными вестями из-за «железного занавеса». В Болгарии летом 1945 года было официально осуждено и расстреляно около 2 тысяч политических деятелей, университетских профессоров и журналистов плюс от 15 до 20 тысяч расстрелянных без суда. Аналогичная картина наблюдалась в Албании и Румынии, и чуть в меньшей степени в остальных восточно-европейских странах, не говоря уж о сталинском терроре в СССР, особенно в тех областях, которые были оккупированы немцами во время войны. Сталин консолидировал свою власть единственным ему понятным методом — террором.
Американцы были наивны не только в отношении Советского Союза, но и в отношении обустройства послевоенной Европы. Так, для послевоенной Германии у них был приготовлен план советника президента Рузвельта по экономическим вопросам Генри Моргентау, назначение которого было предотвратить на веки вечные возможность развязывания Германией войны. План предлагал разрушить до основания всю немецкую тяжелую промышленность и превратить Германию в страну землепашцев. Естественно, если бы этот план проводился в жизнь систематически, добрая половина немцев вымерла бы с голоду, поскольку страна с плотностью населения более 200 человек на квадратный километр, к тому же не имеющая чернозема, не могла бы прокормить 70-миллионное население. Нацисты использовали этот план для запугивания немецких граждан повальным голодом, который-де уготовили Германии западные союзники. Как считает Рой
436
Даглас, план Моргентау только усилил немецкое военное сопротивление и, возможно, затянул войну на какое-то время, а когда союзники столкнулись с реальным положением вещей, им пришлось от него отказаться не только из гуманных соображений, но и ввиду необходимости существования промышленно динамичной Германии для общего экономического здоровья Европы. Наконец отношения с Советским Союзом так быстро и бесповоротно портились, что крепкая и экономически динамичная Германия была необходима как важное звено будущего оборонительного союза Европы[6].
Естественно, на Потсдамской конференции отношения были гораздо более натянутыми, чем в Ялте. Трумэн советской стороне сразу не понравился своей прямотой. Известны слова Молотова о том, что если бы Рузвельт был жив, споры в отношении Восточной Европы не достигли бы такой остроты. Такого же рода высказывания можно найти и в мемуарах Хрущева. Что они имели ввиду, — это, конечно, уступчивость Рузвельта советской стороне и его слова в Ялте о послевоенном уходе войск США из Европы. В этом смысле Потсдам поставил Сталину заслон. Не имело успеха и поразившее англичан и американцев предложение Сталина в Потсдаме предоставить Советскому Союзу колонию в Африке. Естественно, это предложение Сталина осталось без ответа. Американский историк Крокатт считает, что даже если бы Рузвельт и дожил до Потсдамской конференции, вряд ли это что-нибудь изменило. Ведь уже в письмах Рузвельта Черчиллю после Ялты звучат нотки разочарования в Сталине, хотя он и предлагает Черчиллю не заострять «советскую проблему», а в его последнем письме Сталину содержится резкая критика Сталина из-за нарушения им обещаний, данных в Ялте, в отношении демократии в Польше. Ко времени Потсдамской конференции накопилось уже столько информации об ужасах за «железным занавесом», что вряд ли Рузвельт занял бы более мягкую позицию, чем Трумэн[7].
437
Итак, признаки холодной войны были налицо еще до окончания войны. Выдающийся историк-аналитик Джордж Лихтгейм в своей «Истории XX века» считает, что холодная война началась (или, если пользоваться хронологией Фонтейна, возобновилась) к концу Крымской конференции в споре о Польше из-за ее коммунизации вопреки обещаниям Сталина не распространять коммунистическую систему на Польшу. Дело в том, что, поскольку восточноевропейские страны были уже оккупированы советской армией, у дипломатии западных союзников не было иных рычагов, способных остановить процесс насильственной коммунизации восточно-европейских стран, кроме как применением военной силы, что было невозможно хотя бы потому, что без психологической готовности к этому граждан западных демократий начинать войну демократии не могли. Знаменитый французский политический мыслитель Алексис де Токвиль писал, что демократическим государствам требуется много времени, чтобы начать или закончить войну. Он имел ввиду необходимость считаться с общественным мнением, необходимость больших усилий и пропаганды, чтобы склонить общественное мнение либо в пользу войны, либо в пользу мира. В случае с Советским Союзом значительное большинство граждан западных стран и до войны имело некоторое представление о гонениях на веру в СССР и о кровавых чистках. Поэтому потребовались очень большие пропагандистские усилия, чтобы склонить общественное мнение Великобритании и США к союзу с СССР. Тут и приезд в СССР в 1943 году высокой делегации Англиканской церкви с последующей затем дезинформацией британской общественности со стороны ее участников о свободе вероисповедания в Советском Союзе[8], и статьи Дюранти в американских газетах о «добром дяде Джо» и о том, что он подлинный друг Америки, да вот только в его Политбюро есть враги Запада, с которыми Сталину приходится считаться. В этих статьях американскую
438
публику убеждали, что Верховный Совет аналогичен западным парламентам и т.д. Как же вдруг объяснить общественности, что Сталин совсем не друг Запада, что советский режим кровав и бесчеловечен? Путь изменения отношения западной общественности к Советскому Союзу в сторону его осуждения был на Западе очень постепенным и окончательно восторжествовал только после распространения на Западе так называемой «тайной речи» Хрущева на XX партсъезде весной 1956 года. Но тогда у власти в СССР был уже улыбчивый и «миролюбивый» диктатор, игравший в ленинскую «демократию» и провозглашавший мирное сосуществование. Куда уж тут отвоевывать Польшу или Чехословакию! Удержать бы только Западный Берлин, который Хрущев не раз обещал захватить силой.
Итак, у нас уже две возможных отправных точки начала холодной войны — ноябрь 1917 и февраль 1945. Однако традиционно собственно холодную войну считают следствием следующего ряда событий 1947-1948 годов. Это, во-первых, знаменитая статья Джорджа Кеннана в самом влиятельном американском политологическом журнале «Форейн Афферс» под псевдонимом «X», в которой без обиняков говорилось о Советском Союзе и вообще коммунизме как врагах демократических государств, но в качестве палиатива предлагалась система сдерживания агрессии. Причем Япония и Филиппины были обозначены как зона защиты Америки, в то время как Китай Чан Кайши
