При этой насмешке сэр Вильям побледнел от ярости, и когда увидал, что его брат, принявший все происшедшее за шутку, улыбнулся, то кинулся на него и всадил ему в сердце кинжал с восклицанием:
— Я не дам тебе торжествовать!
Едва совершилось ужасное дело, как преступник раскаялся в нем, оцепенев от ужаса.
— Вот кто убийца! — вдруг указал он на графиню. — Она обманула меня! — и сотрясся в диком хохоте, так как безумие поколебало его рассудок.
С того дня графы Лейстеры не вступали больше в замок; графиня содержалась там в заточении до самой смерти, и толкуют, будто ее призрак бродит в полночь по заброшенному замку.
— Лет восемнадцать назад, — продолжал свой рассказ Ламберт, — сын графа Отто, третьего брата и наследника графства, прибыл сюда. Он заблудился на охоте и решил остановится у меня, чтобы не входить в замок. Он увидал мою Бэтси, привлек к себе ее сердце, уговорил ее встречаться с ним тайком от меня и, дав девушке священный обет жениться на ней после смерти своего отца, отнял у нее девичью честь в том проклятом замке. Бэтси верила ему, пока не узнала, что лорд сделал несчастными и других девушек, пока не убедилась, что он изменил ей. Тогда она с отчаяния нашла смерть в здешнем пруду. Однако граф Отто не избег проклятия, тяготевшего над его домом и заслуженного им самим низостью: он также пал от руки родного брата, когда отнял у него любовь одной женщины. Весь графский род вымер, будь он проклят! Новый граф, который теперь носит имя Лейстеров, домогался руки шотландской королевы и в то же время прислал вас сюда, в Кэнмор-Кастл, где было посеяно проклятие и где оно взошло, а мне, отцу несчастной Бэтси, вверяет свою жертву. Доверяете ли вы любви лорда? Думаете ли вы в самом деле стать леди Лейстер, или хотите, чтобы новое преступление в Кэнмор-Кастле породило проклятие для нового поколения?
Филли с трепетом слушала этот рассказ, зловещий страх проник ей в душу, но чистосердечное доверие одержало верх над сомнением; она схватила руку Ламберта, пожала ее, точно желая уверить его в искреннем сочувствии, и знаками стала показывать, что Лейстер ее не погубит.
— Господь да благословит вашу веру, но да укрепит также и вашу силу, леди! — печально пробормотал Ламберт, поняв, что Филли ему хотела сказать. — Я не знаю еще графа, но предостерег вас на всякий случай!
В замке были приготовлены комнаты для Филли. Кингтон прислал двух горничных, однако немая гостья не нуждалась в них. Тони предупреждала все ее желания. Молодые девушки подружились, и Ламберт как будто ожил, видя, как горячо привязалась Тони к новой подруге, которая с каждым днем становилась все милее и ему самому.
III
Протекло несколько недель без всякого известия от графа Лейстера, тревоги Кингтона, что Филли будут разыскивать, также казались совершенно неосновательными, потому что никто еще не покушался нарушить замкнутость Кэнмор-Кастла непрошеным посещением.
Но вот в один холодный зимний день зазвенел колокольчик у ворот парка, и когда Ламберт отворил, то увидал перед собою Пельдрама. Он сообщил, что на днях, вероятно, явятся двое мужчин, которые, с разрешения графа, приступят к поискам Филли, однако сэр Кингтон надеется, что ее не отыщут, и просит Ламберта вспомнить о последствиях, угрожающих ему в противном случае. От самого графа, по словам Пельдрама, не было никаких известий.
— Не беспокойтесь, — заверил Ламберт, — в потайных ходах старого замка не найдут никого, кто вздумает там спрятаться. Однако довольно странно, что граф дает разрешение производить обыск и желает, чтобы никого не нашли.
Пельдрам, пожав плечами, сказал с хитрой усмешкой:
— Не знаю, но причину, кажется, не трудно отгадать. Леди, пожалуй, должна исчезнуть навсегда после того, как надоест графу, а в таком случае придется очень кстати, что замок предварительно обыщут и не найдут в нем никого.
Ламберт вздрогнул и невольно сжал кулаки.
— Ну, тогда, может быть, найдется и неожиданный мститель! — проворчал он про себя, запирая за Пельдрамом ворота.
Несколько часов спустя раздался новый звонок, у ворот остановился одинокий всадник. Он был закутан в черный плащ, и только по золотым шпорам можно было признать в нем рыцаря.
— Отворите! — нетерпеливо крикнул он, хотя управляющий уже отодвигал железные засовы. — Это вы Джон Ламберт?
— Я, господин, а что вам угодно?
— Я — граф Лейстер. Ведите меня к леди, которая спряталась здесь.
— Вы ошибаетесь, господин, здесь нет никакой спрятанной леди. Кроме того, чем вы можете доказать, что вы действительно граф Лейстер?
— Знаком ли вам герб Лейстеров? — спросил Дэдлей, показывая Ламберту свой перстень. — Это — моя печать. Еще раз, где леди?
— Милорд, она в замке.
— Ведите меня к ней, я тороплюсь.
Управляющий повиновался строгому приказанию. Он не смел сомневаться, что видит перед собою лорда, — кольцо было настоящим; кроме того, все сомнения рассеялись у него, когда Филли при входе графа кинулась в его объятия.
— Ступайте! — сказал Лейстер Ламберту, заметив его у дверей. — Зачем это вы обнажили кинжал?
— Чтобы поразить вас, если бы вы оказались мнимым владельцем Кенмор-Кастла!
— Вы — надежный страж и будете награждены мною за вашу верность.
— Вознаградите за это вашу невесту, милорд, она завоевывает сердца успешнее вашего золота.
Угрюмый Ламберт придал слову «невеста» особое ударение, и Лейстеру показалось, будто угроза промелькнула в его суровом взгляде. Он подал ему знак удалиться, после чего сказал Филли, все еще прижимавшейся к его груди и не выпускавшей его из объятий:
— Я вижу, что ты, несмотря на свою немоту, сумела расположить к себе этого нелюдима. Да и как могло быть иначе? — любовался он ею. — Ты так прекрасна, как все королевы на свете, взятые вместе.
Дэдлей сбросил плащ и сел на диван, он хотел привлечь к себе Филли, но она тихонько отстранила его и села на ковер у его ног.
— Зачем не хочешь ты прильнуть к моему сердцу? Филли, теперь я твой. Теперь я могу вполне упиваться твоею любовью. Еще одна кратковременная отлучка — мне надо побывать при лондонском дворе для того, чтобы сложить с себя придворное звание и откланяться Елизавете, — и тогда я буду твоим нераздельно, тогда ничто не разлучит нас больше. Я велю распахнуть настежь ворота этого замка и покажу всем возлюбленную моего сердца. Но ты сегодня холодна и неласкова? Почему уклоняешься ты от моих объятий? Ах, ты пылаешь и заставляешь меня томиться? Неужели я должен изнемогать от жажды?
Дэдлей хотел насильно привлечь к себе разгоревшуюся девушку, но она отбежала прочь. Робкая, трепещущая, с пылающим лицом, готовая бежать, как лань, вспугнутая охотником, стояла она перед ним, и тревога ее сердца как будто взывала: «Пощади меня!» Граф с досады топнул ногой.
— Что это значит, Филли? Уж не сделалась ли ты кокеткой? Разве ты не хочешь принадлежать мне и нарочно прикидываешься недотрогой теперь, когда меня привело сюда страстное желание обнять тебя перед отъездом в Лондон? Филли, неужели тебе вздумалось рассердить меня? Должен ли я подумать, что ты разлюбила меня и потеряла ко мне доверие?
Дэдлей простер объятия и опять хотел силой привлечь к себе девушку, но она упала на колени и смотрела на него с такой мольбой, что граф, с удивлением уставившись на нее, не смел к ней прикоснуться. Вся пылая, Филли как будто молила с трепетом о пощаде; томление, любовь, тоска, преданность, но вместе с тем смертельный страх и испуг отражались в ее взоре.
— Ты боишься меня? — спросил Дэдлей. — Разве не по твоей воле похитил я тебя? Неужели ты раскаиваешься, что подарила мне свое сердце?
Она вскочила и, кинувшись к столу с письменными принадлежностями, стала выводить старательно буквы пером на бумаге.
— Ты научилась писать? — удивился Дэдлей.
Зардевшись от стыда, Филли протянула ему листок бумаги и убежала.
«Я готова пожертвовать ради тебя своей жизнью; позволь мне быть твоей служанкой, но пощади мою честь!» — было написано на листке.
— Проклятие! — проворчал Дэдлей, комкая бумагу, и в его чертах отразилось разочарование. — Ее, очевидно, научили расчету. Ах, она держится за полученное обещание и напоминает мне о нем! Это уже расчетливая любовь, а не беззаветная преданность невинного сердца — единственное, что могло пленить меня в этой девушке, что заставляло забывать ее происхождение и убожество и обольщало меня мечтами об идиллическом счастье. Невинному простодушию я принес бы любую жертву, пренебрег бы ради него и своим честолюбием, и будущностью, и знатностью. Хорошо, что ты еще вовремя сбросила маску, Филли, и это образумит меня!
Раздосадованный, граф мерил шагами комнату, и у него уже мелькала мысль велеть оседлать лошадь и двинуться в дальнейший путь, как вошла Филли, чтобы накрыть на стол и принести угощенье. Она двигалась робко и боязливо, и Дэдлей заметил, что она смотрит на него издали и украдкой. Сочтя это новым ухищрением кокетства, он отвернулся от нее в сторону.
