Киссинджер, который только что побывал в Пекине, отметил, что московская архитектура ему знакома: в китайской столице он жил в таком же особняке. Различие состояло в том, что в Китае гостевые дома находятся в большом парке со множеством озер и из одного дома виден другой, хотя проходы между ними охраняются часовыми. На Ленинских горах каждая резиденция окружена высокой стеной, ворота всегда закрыты.
В одной из комнат стоял огромный старый сейф, гостям посоветовали хранить в нем секретные бумаги. Но американцы не доверяли хозяевам. Сотрудники Киссинджера заподозрили, что внутри сейфа находится движущийся механизм, нечто вроде кухонного лифта, с помощью которого ночью документы можно спускать вниз, где хозяева могли бы с ними познакомиться… Все документы они держали в большом цинковом ящике, который днем охранял агент секретной службы. Ночью ящик ставили между кроватями в комнате, где спали двое агентов.
Американцы боялись, что их подслушивают, и пользовались так называемым беблером – запускали магнитофонную ленту, на которой записана неразборчивая речь, что-то вроде одновременной болтовни десятков людей. Когда Киссинджер хотел посоветоваться со своими сотрудниками, они включали беблер и раговаривали вполголоса. Вашингтонские контрразведчики уверили Киссинджера, что никакая техника подслушивания не позволяет распознать голоса на фоне какофонии, записанной на пленке.
Но американцы старались как можно реже прибегать к помощи беблера – от этого бормотания можно было сойти с ума. Так что в основном писали друг другу записки. Или выходили на улицу. Но и там беседовали вполголоса, потому что охранники западногерманского канцлера Вилли Брандта предупредили американцев, что подслушивающие устройства могут быть и на деревьях. Киссинджер в шутку сказал Громыко, что в парке есть одно странное дерево, ветки которого склоняются в его сторону, куда бы он ни шел…
В мае 1972 года в роли президента Соединенных Штатов Ричард Никсон впервые прилетел в Москву, и это было огромное событие для Брежнева. Впрочем, для американцев тоже. Прежде отношения между двумя странами развивались от кризиса к кризису.
В 1970 году руководитель аппарата Белого дома и будущий государственный секретарь Александр Хейг приехал к Добрынину в здание советского посольства на Шестнадцатой улице в Вашингтоне. Они уединились в кабинете посла, окна которого из соображений безопасности всегда были закрыты ставнями. Хейг угрожающим тоном изложил суть президентского поручения.
Американская разведка обнаружила, что Советский Союз строит в Сьенфуэгосе, на южном побережье Кубы, базу для атомных подводных лодок. Появление на острове советских подлодок с ядерным оружием было бы нарушением договоренностей, достигнутых Кеннеди и Хрущевым после Карибского кризиса.
Александр Хейг от имени президента Никсона предъявил ультиматум: строительство должно быть прекращено. Хейг, повысив голос, сказал:
– Либо вы сами ликвидируете базу в Сьенфуэгосе, либо мы это сделаем за вас.
Лицо Добрынина помрачнело от гнева. Ледяным тоном посол заявил, что считает этот демарш неприемлемым. Но в Москве не хотели устраивать новый ракетный кризис, поэтому все уладилось. Через некоторое время Добрынин сказал Хейгу, что Громыко поручил ему сообщить следующее:
– У нас нет базы подводных лодок на Кубе, и мы не создаем там военно-морских сооружений. Мы будем строго придерживаться договорености 1962 года.
Советские подводные лодки продолжали время от времени заходить на Кубу, но база как таковая не создавалась…
Многие члены политбюро либо совсем ничего не понимали в мировых делах, либо находились в плену каких-то фантастических мифов. Сложные чувства советские лидеры испытывали в отношении американцев – уважение и презрение, зависть и пренебрежение. В Москве всегда тяжело переживали президентские выборы в Соединенных Штатах, не зная, как наладятся отношения с новым человеком.
Протокольные вопросы обсуждали на заседании политбюро, вспоминал Черняев. Брежнев озабоченно говорил:
– Никсон в Китае ходил по Великой китайской стене с мадам. А у нас всюду мадам будет ходить одна. А вместе – только на «Лебединое озеро». Удобно ли? Не надо селить сопровождающих Никсона в гостинице. Там за ними Андропову не уследить. Надо их всех – в особняки на Ленинские горы. Заодно и контактов будет меньше. Встреча на аэродроме. Обычно у нас машут флажками и кричат «Дружба!». Сейчас это не подойдет. Но надо пятерых-шестерых ребят подготовить, чтобы что-нибудь по-английски сказали президенту, пожелали, скажем, успеха в переговорах…
Подгорный предложил показать Никсону оркестр народных инструментов Осипова и ансамбль песни и пляски Александрова.
Брежнев отмахнулся:
– Это не то, чем мы можем блеснуть.
Суслов посоветовал сводить Никсона в Алмазный фонд.
– Не то! Мы с Николаем (Подгорным) видели в Иране такой фонд, что наш на его фоне просто жалкий.
Подгорный сказал, что лучше представить Никсону дипломатический корпус не в аэропорту, а в Кремле. И эта идея не понравилась Брежневу:
– Голо будет на аэродроме. И вообще не надо походить на китайцев. Вон Чжоу Эньлай: пришел в своих широких штанах, угрюмый, и повел Никсона внутрь аэровокзала. Это не годится. Мы – культурные люди…
22 мая 1972 года Никсона встречали Подгорный и Косыгин. Брежнев, соблюдая протокол, в аэропорт не приехал.
Гостя разместили в роскошных покоях в Кремле. Но секретная служба предупредила президента, что все комнаты наверняка оборудованы аппаратурой подслушивания. Пользоваться беблером Никсон отказался – этот шум выводил его из себя. Поэтому все секретные проблемы обсуждались внутри американского лимузина, который круглосуточно охранялся.
Переговоры проходили в Екатерининском зале Кремля. Брежнев много шутил. Сказал, что если отношения будут развиваться, то американской стороне придется выделить Советскому Союзу кредиты в три-четыре миллиарда долларов сроком на двадцать лет из расчета двух процентов годовых. Косыгин тут же заметил, что в таком случае Советский Союз сможет поставлять в Соединенные Штаты настоящую русскую водку, а не ту, которую делают эмигранты. Брежнев тут же предложил, чтобы Косыгин и Киссинджер основали фирму по экспорту русской водки…
Переговоры вела вся руководящая тройка. Брежнев произнес вступительное слово, но, как отметили американцы, старательно делал вид, что нуждается в согласии коллег. Подгорный выступал невнятно. Косыгин говорил на экономические темы, в отсутствие Брежнева занимал председательское кресло.
Иногда переговоры шли в кремлевском кабинете Брежнева. Американцы были поражены размерами его письменного стола и панелью телефонного селектора с таким количеством кнопок, что, казалось, с ними может управиться только опытный органист.
