— Да я на ее месте вообще бы в истерику впал, — раздался знакомый голос, и Алёна сквозь слезы увидела Андрея, который вошел в зал, поддерживая Виталия. — Я ведь все слышал, пока из сугроба выбирался, слышал, как она время тянула, разговоры с этой тварью разговаривала, чтобы я успел выбраться и помощь позвать. Жуть! Надо же, пуля прямо в горло попала, поглядел он на убитую. — Лихо стреляете!
— Она сама себя убила, — сказал Александр Викторович. — Выстрелила в меня, но промахнулась, пуля срикошетила от стены. Так что мои руки в данном случае чисты, хотя совесть бы меня не слишком мучила по отношению к этой особе.
— Да, — пробормотал Андрей, — понимаю, что о мертвых вроде бы… того-этого… но, по мне, собаке собачья и смерть!
Овчарка возмущенно залаяла и зарычала на Андрея.
— Извините, — сказал он испуганно. — Я совершенно даже не вас имел в виду, это просто… — Он замялся в поисках слова.
— Фигура речи, — сквозь слезы подсказала Алёна.
— Вот именно, — кивнул Андрей. — Так что извините!
Овчарка перестала рычать.
— Ага! — обрадовался Александр Викторович. — Если речь пошла о фигурах речи, значит, все не так страшно. Ты как, получше? — заглянул он в лицо Алёне и вдруг совершенно бесцеремонно коснулся губами ее виска. — Знаешь, я так перепугался… когда мы нашли таксиста из «Сатурна» и он показал, где тебя высадил, а потом Сильва взяла твой след и повела нас какими-то немыслимыми зигзагами, — то к Университету, то на обрыв, то под Окский мост, а потом к водокачке, я просто чувствовал, что с тобой беда. Данила тоже испереживался…
Он кивнул в сторону парня в сером пальто. Тот стащил черную шапочку, и Алёна даже ахнула, убедившись, до какой степени та меняла знакомое лицо.
Данила! Так это он следил за ней в парке и переулке Клитчоглоу! Вот это да… А у Алёны он все время настолько ассоциировался с курткой, пахнущей скипидаром, что она оказалась просто не способна узнать его переодетым.
Значит, он не трус, значит…
Она только головой покачала.
— Мы оба все время думали и о его брате, и о Константине, — продолжал Александр Викторович. — О том, что с ними случилось. Эта компания на все способна… А ведь они из переулка Клитчоглоу исчезли, мы ночью туда налетели, но никого не нашли, кроме этой продавщицы из «Клеопатры», Авдеевой, ее матери, — покосился он в сторону мертвой. — И она твердила, что ни о чем не знает, не представляет, где может быть ее дочь.
— У нее своя квартира была, где-то на улице Сусловой, — пробормотала Алёна. — Я так думаю, они именно там мучили Виталия, а Ира, наверное, до сих пор там.
— Там, — хрипло выдохнул Виталий. — Что они с нами делали… И все из-за этого Костиного письма! Если бы Ирка его не прочитала…
— Если бы я его у вас не выманила, — виновато опустила голову Алёна.
— Да я сам вам его отдал, — благородно сказал Виталий.
— На улице Сусловой? — воскликнул Данила. — В Лапшихе! Мне же говорил Костя! А я забыл… Хотя Костя так сам запутался, когда правду говорил, а когда врал, что мне вообще было не разобраться. Я ему не слишком-то верил…
— Почему же вы тогда потащились так безрассудно ночью в переулок Клитчоглоу? — сердито просила Алёна.
— А вы что там делали? — усмехнулся Данила.
— Хотела вас предупредить об опасности, о том, что Константин погиб.
— А я-то голову ломал… — пробормотал Александр Викторович. — Неужели и правда дело в стриптизере…
— В стриптизере? — изумленно повторил Данила и вытаращился на Алёну: — Ой, это были вы? А я вас тогда не узнал… Но, честно, я представления не имел, как этого парня зовут. Мне просто показалось, что вы огорчитесь, если…
— Вы оба с ума сошли, о каких стриптизерах вы говорите? — возмутилась Алёна. — Ни одного из них не знаю! Мне просто нужен был предлог, чтобы… короче, вы мне не вовремя попались в «Зергуте», — сказала она Даниле. — А вы мешали мне пойти в переулок Клитчоглоу, — это адресовалось Александру Викторовичу, — ну, я и наврала что попало. Конечно, там было просто невыносимо страшно, и когда вылез этот жуткий Вейка… если бы не собака, которая там откуда-то взялась…
— Ха! — обиженно сказал Александр Викторович. — Откуда-то, главное! Ты слышала? — повернулся он к овчарке, и только теперь до Алёны дошло.
Неужели это та самая Сильва?! Снегурочкина?! Вернее, Снегурочкиного чересчур занятого дядюшки…
И правда, собака на Сильву очень похожа, ну прямо одно лицо, вернее, одна морда…
Так что, получается, перед ней именно этот дядюшка? И он таксист? С пистолетом?!
И ходит Гамле́т с пистолетом,И хочет кого-то убить,И стоит вопрос перед Гамле́том:Быть или не быть! —
чуть не пропела Алёна студенческую песенку и только головой покачала: Гамле́т, вероятно, может ходить с пистолетом, но таксист… которого не знают диспетчеры из его парка, который очень вовремя очутился там, где убили Костю, который потом оказался около «Зергута», а ни одной другой машины якобы не было в обозримом пространстве… у которого что-то билось и грохотало в багажнике… а потом внезапно возникшая собака, которую в другой раз Алёна в переулке не нашла… таксист, который знает ее псевдоним и профессию… вспомнились слова Данилы о том, что у его девушки по имени Любаша дядюшка связан с Интерполом, и случайно услышанное во дворе дома, где убили Константина: «Все это очень похоже на то, о чем говорил Шамрай в связи с его интерполовскими делами…»
— Привет, Сильва, — улыбнулась Алёна собаке. — Как Любаша поживает? Не скучно ей без тебя в парке Пушкина гулять? Итак, мне все понятно, кроме одного: как товарищ Шамрай — или, поскольку вы работаете в Интерполе, вас следует называть все же господином? — удостоила она его небрежного взгляда, — оказался в белом «Ниссане», принадлежащем «Новому такси»? Взмахнув пистолетом, остановили машину, выкинули таксиста и… А почему вы ко мне привязались?!
Выражение лица Шамрая и Данилы могло бы заставить от души, громко, презрительно, с издевкой, с величайшим торжеством расхохотаться любого другого человека, но, конечно, не Алёну Дмитриеву с ее снисходительным, незлобивым, великодушным характером, с ее умением прощать другим слабости, с ее изумительной скромностью! Поэтому она всего-навсего улыбнулась, и лишь под очень сильной лупой можно было разглядеть в ее улыбке толику ехидства.
— Да уж, теперь я понял, почему Лёва Муравьев про вас с таким придыханием говорит, — пробормотал Шамрай, почему-то — видать, от восхищения! — снова переходя на «вы». — Это ж надо… и правда что детективщица! Все угадала, главное!
— Почти все, — уточнила Алёна. — Как вы оказались… а впрочем, нет, не рассказывайте, я сама знаю! Вас вызвали на место происшествия на Ковалиху. Вы поехали, но то ли у вас машины своей не было, то ли она сломалась…
— Горячо, — буркнул Шамрай.
— Сломалась, значит, и вы поймали первое попавшееся такси. Сильва, я так понимаю, вас всюду сопровождала… Правда, вы очень немилосердно запихнули ее в багажник… Таксист, который вас вез, собак боялся, что ли? Но потом вам это очень кстати пришлось. Доехали до дома, но к подъезду подъезжать не стали, потому что там стояла толпа и перекрывала дорогу во двор. Вы остановили машину и начали расплачиваться с водителем. И вдруг увидели, как идут два милицейских чина, потом одна из женщин в толпе что-то такое говорит, показывая на другую, — и эта другая вдруг срывается с места и ударяется в бега. Вы вежливо попросили таксиста освободить водительское место в связи с производственной необходимостью… правда, он оказался не слишком сознательным и какое-то время еще бежал за своей машиной… и подхватили меня, привезли в «Зергут»…
Тут Данила как-то странно кхекнул, но на это никто не обратил внимания.
— Пока я пыталась там найти адрес сестры Данилы, вы утрясли конфликт с таксопарком, все объяснили и сделали так, чтобы на мой вызов прислали именно вас. О дурной славе переулка Клитчоглоу вы, видимо, тогда еще не знали, но забеспокоились о том, куда я иду, и послали на выручку Сильву… Спасибо огромное, очень может быть, что ты мне жизнь спасла, — с чувством сказала Алёна, гладя собаку. Та лизнула ей руку.
— Ну, вы правильно сказали, что Сильву на выручку послал я, — сказал Шамрай. — Так что и я заслуживаю вашей благодарности.
— Ну… спасибо большое, — сказала Алёна растерянно и попыталась подняться. — Сейчас встану и вас как следует поблагодарю…
— Ничего, лежите, — сказал Шамрай, по-прежнему прижимая ее к себе, — мне так больше нравится.
После этих слов он наклонился и поцеловал Алёну в губы.
Дела давно минувших дней
Жив я остался чудом.
То, что вызвало обвал, то меня и спасло. Попади я в обыкновенный оползень, уже давно задохся бы, засыпанный землей. Но я провалился в заброшенный коллектор… уж кто недосмотрел при строительстве станции, не знаю, но мысленно слал ему проклятия. Его разгильдяйство едва не стало причиной моей гибели! Не знаю, как уж так вышло, что коллектор не забило доверху землей, когда потом выравнивали площадку, видать, подмостья там какие-то оставались, которые потом съехали, подмытые дождем, а теперь они громоздились надо мной, грозя вот-вот обвалиться и погрести меня под слоем земли, который они еще удерживали.
