Старуха вдруг замолчала, настороженно прислушиваясь, и прижалась дрожащим телом к Джону:
– Я чувствую – они здесь! Они бродят за стенами яранги!
– Это наши друзья, – успокоил Кэлену Джон. – Не бойся.
Кэлена вскинула глаза на Джона, словно впервые увидела его.
– А правду ли ты говоришь? – подозрительно спросила она. – Ведь у тебя в глазах блестит лед…
– Ты же меня знаешь, – ответил Джон.
– Непонятные вы люди, – сокрушенно вздохнула Кэлена.
– Ты знаешь не только меня, но и детей моих, и Пыльмау, – напомнил Джон.
Удивительно, но упоминание имени Пыльмау сразу же успокоило старую шаманку, и она уже связно продолжала рассказ:
– Ходили они по тундре, орали свои громкие песни, обжирались, уходили на побережье и все требовали от Ильмоча чего-то. А он, бедняга, уже начинал жалеть, что принял их в свое стойбище, и даже приходил ко мне советоваться. Но какой совет может дать женщина? Ездили они на побережье, хотели переправиться на другой берег. Вернулись обозленные, мрачные… А Ильмоч мне сказал: кругом большевики, некуда деваться. Даже те, кто были просто чукчи, и те начали превращаться в большевиков… А ты, случаем, не большевик ли?
Кэлена уставилась на Джона и слегка отстранилась.
– Да нет, не большевик, – ответил Джон.
– Худо нам стало совсем. И Ильмоч стал всего бояться. И берега боится, и тундры. Удрать от русских нельзя – куда денешься со стадом? Вот думали они с пастухами и порешили напоить русских священной настойкой гриба-вапака и оставить в тундре, а самим уйти подальше, чтобы не нашли. Нехорошо, конечно, поступали, но русские озверели, ничего не признавали, нас почитали за животных, даже на Ильмоча стали кричать и замахиваться. Мы так и сделали. Напоили и оставили в тундре. Рано утром сняли яранги, погрузились на нарты и погнали стадо через перевал, сюда, где реки поворачивают на солнечную сторону. Едем, а сзади мерещится погоня. Три дня и три ночи шли без остановки, петляли, путали след. Да и оружие-то у русских отняли, взяли себе. Спустились мы сюда в распадок и еще три дня и три ночи жили без огня и горячего мяса, боялись дымом открыть себя. Потом решили – довольно. Стали потихоньку жечь костры, громко разговаривать. Еще три дня прожили. Стадо держали поодаль, но сами далеко не уходили… Все пожгли на кострах, что было поблизости…. Старуха умолкла и опять прислушалась.
– Там кто-то ходит! – громким шепотом сообщила она Джону.
– Да, там ходят мои друзья, которые пришли со мной избавить вас от этих разбойников.
– Поздно уже! – запричитала Кэлена. – Зарезали нашего Ильмоча!
– Но почему здесь только две яранги? – спросил Джон.
– Я расскажу! – заторопилась Кэлена. – Ходила я за дровами далеко отсюда. Возвращаюсь на закате с большой охапкой хвороста, поднялась на холм, откуда видно наше стойбище, и услышала крики. Они пришли! Эти русские! У них в руках были маленькие ружьеца и большие ножи. Сначала они схватили Ильмоча и тащили по стойбищу за ноги, словно тушу оленя. Зарубили его, сложили в яранге и принялись за остальных. Дети не успевали вскрикнуть, падали замертво. О, что они делали! В самых жестоких сказаниях такого никогда не бывало. Это могли сделать обезумевшие люди, потому что зверь такого не сообразит.
– А где же остальные? – нетерпеливо спросил Джон. – Почему только две яранги остались в этом стойбище?
– Обожди, – остановила его Кэлена, – все расскажу. Может быть, это мои последние слова в этой жизни… Слушай. Смотрела я издали и так оцепенела от ужаса, что не могла двинуться. Потом, не знаю, как это случилось, я закричала и бросилась с холма вниз. Я чувствовала, что пули бьют по куче хвороста, который я тащила на спине и забыла скинуть. Но почему-то в меня не попадали. Я ворвалась в чоттагин нашей яранги и упала без чувств. Сколько я лежала – не знаю. Когда очнулась – в стойбище уже никого не было. Я одна оставалась в яранге, наверное, подумали, что я умерла. Но я не умерла. Я встала и пошла искать живых. На месте трех яранг оставались только темные круги, не припорошенные снегом. А у Ильмоча… Когда я вошла туда, рассудок снова покинул меня, и не помню, как очутилась здесь… Когда приходил рассудок, я принималась звать на помощь, но горло испускало лишь странный вой, похожий на собачий. Я даже по-человечески разучилась плакать от горя, – немного удивленно произнесла Кэлена. – Когда я увидела тебя, мне показалось, что ты привидение. Но теперь я верю, что это ты, Сон, – старушка взяла руку Джона, внимательно осмотрела шов, который когда-то сделала своими руками, и заплакала: – Какая жестокая жизнь настала!
– Успокойся, – мягко сказал Джон. – Мы догоним их и накажем. А тебя возьмем в наше селение, и будешь жить у меня, как мать.
– Как мать, – прошептала Кэлена, – мать горя и потерянных детей…
Джон вышел из яранги и коротко рассказал о случившемся.
– На глаза старухе пока не показывайтесь, – попросил красногвардейцев Джон. – Пусть успокоится.
– Очевидно, часть пастухов белогвардейцы вынудили уйти вместе с ними, – рассуждал вслух Тэгрынкеу. – Далеко им уйти не удалось. Они где-то поблизости.
– Кэлену я возьму к себе, – сказал Джон. Тэгрынкеу молча кивнул. Лицо его стало жестким и непроницаемым. Он еще раз оглядел разоренное стойбище и горько сказал Джону:
– А ярангу с останками погибших надо сжечь.
К вечеру старуху удалось уговорить, что те люди, которые теперь пришли, ничего общего не имеют с белогвардейцами, и она пошла, ковыляя позади отряда, и часто останавливалась передохнуть. Джон шел рядом с ней, и они, бывало, даже теряли из виду отряд, который вел впереди Тэгрынкеу.
На одной из остановок Кэлена спросила Джона:
– А что ты без оружия идешь?
– Никогда в человека не стрелял, наверное, не смогу, – виновато ответил Джон.
– И даже когда твоих детей будут резать и колоть острыми ножами? – спросила старуха.
– Тогда смогу, – твердо сказал Джон.
– Но ведь может случиться так, что начнут с чужих детей, а потом доберутся до твоих, – сказала Кэлена, и Джону от этих слов стало неловко.
Тэгрынкеу почти не поднимал голову от земли, ведя отряд прямо по следу. Не прошло и четырех дней, как впереди показался дым, а за ним и две яранги.
– Вы со старухой пока останетесь здесь, – сказал Тэгрынкеу Джону, – а мы окружим бандитов и заставим их сдаться.
– Ты что же, считаешь меня наравне со старухой? – с обидой в голосе сказал Джон.
Тэгрынкеу смутился:
– Я не то хотел сказать… Понимаешь, старуху одну бросать опасно, мало ли что может с ней случиться? Ведь когда будут судить бандитов, она будет живым свидетелем.
– Она может остаться и одна, – ответил Джон. – Дайте мне оружие, и я пойду вместе с вами.
Тэгрынкеу распоряжался так, словно был самым опытным военачальником. Он велел отряду рассредоточиться и подходить к ярангам скрытно, широким фронтом.
Джон чувствовал возбуждение. Оно было неуместным, и он силой воли старался отогнать его, успокоиться. Но оно все больше охватывало его, словно Джон шел на моржей, залегших на лежбище…
Тэгрынкеу, слегка пригнувшись, осторожно ступал по кочкам и громким шепотом говорил Джону:
– За ярангами начинается нагорье. Оттуда нет пути никуда. Ильмоч всегда останавливался в этих местах. Если белогвардейцы побегут туда, их там ждет верная смерть…
Залп был совсем негромким. Когда охотятся за китом, гром выстрелов стоит над морем. А тут несколько нестройных щелчков пригнули отряд к земле, кинули на кочки Тэгрынкеу и Джона.
– У тебя на плече кровь! – закричал Тэгрынкеу.
Только после этих слов Джон почувствовал боль. Как же он не заметил пули? Он помнил только удар о землю, когда падал рядом с Тэгрынкеу.
Красногвардейцы открыли ответный огонь.
Тэгрынкеу подполз к Джону и осмотрел рану.
– По-моему, неглубоко, – заметил он и приказал: – Ползи обратно.
– Нет уж! – со злостью ответил Джон. – Если уж я начал воевать, то никуда не уйду!
Тэгрынкеу оторвал полу камлейки и плотно перевязал рану Джону.
Красногвардейцы короткими перебежками приближались к ярангам.
Теперь пятеро оставшихся белогвардейцев, отстреливаюсь, отделились от стойбища и быстро уходили по отлогому склону. Перевалив через каменную гряду, они прекратили стрельбу: то ли берегли патроны, то ли решили не терять время и скорее уходить.
Тэгрынкеу остановил отряд.
– Сами идут к смерти, – коротко сказал он, глядя вслед уходящим.
В полутьме яранги женщины возились у очага и мирно разговаривали между собой. Джона удивило это спокойствие. Но по взглядам он догадался, что женщины поначалу ничего не поняли, может быть, даже решили, что пришли другие бандиты. Но одна из женщин, которая хорошо помнила его, вдруг всплеснула руками и сказала подругам:
– Глядите – Сон!
– Не только я, – сказал Джон. – Вместе с нами и Кэлена.
