Через свою агентуру в адмиралтействе Сильвия получила информацию, что адмирал де Робек намерен предъявить Врангелю ультиматум с требованием выдачи скрывающегося в Севастополе парохода «Валгалла», который обвиняется в предательском потоплении одного и тяжелом повреждении другого эсминца, выполнявшего приказ о блокаде турецкого побережья. Следствием этого беспрецедентного нарушения законов о войне на море явилась гибель ста тридцати девяти британских моряков и не поддающийся учету материальный и моральный ущерб. В случае отказа русского правительства выдать пиратов захват парохода может быть произведен с применением силы, независимо от его местонахождения.
В нормальных условиях такой ультиматум мог означать объявление войны.
Леди Спенсер сообщила также, что после известных событий, когда главные координаторы организации погибли при взрыве в «Хантер-клубе», а вся агентурная сеть в РСФСР и Югороссии арестована или ликвидирована совместными усилиями ГПУ и врангелевской контрразведки, «Система» основательно выбита из колеи, потеряла чувство реальности и движима сейчас слепой жаждой мести, а не холодным расчетом. Поэтому считает интервенцию полностью оправданной и всеми силами подталкивает к ней правительство и парламент.
Экстренное заседание военного совета в Харькове приняло решение на ультиматум в случае его получения не отвечать и привести армию в предмобилизационное состояние.
На Черноморском флоте была объявлена готовность номер два.
Колчак, впервые познакомившись с результатами модернизации броненосцев, был более чем удивлен. Прежде всего ему даже не могло прийти в голову, что возможна установка на кораблях такого класса дизельных двигателей. До сих пор они использовались только на подводных лодках и катерах-истребителях. Не менее поражали и сроки.
– Вот это, ваше высокопревосходительство, и есть американский способ организации производства, – сообщил ему Воронцов. – Главная заслуга в успехе нашего предприятия принадлежит госпоже Седовой, выдающемуся корабельному инженеру, много и плодотворно работавшей на верфях фирмы «Вильям Крамп и сыновья», и госпоже Воронцовой, специалисту по артиллерийским и радиоэлектронным системам. Считаю, что их труды заслуживают поощрения.
– Женщины – корабельные инженеры? Никогда не слышал о подобном.
– Отчего же нет, Александр Васильевич? Эмансипация. Математик Ковалевская, физик Склодовская-Кюри… Наверное, можно вспомнить и другие имена. Кавалерист-девица Дурова, наконец. Не думаю, что кораблестроение намного сложнее, скажем, медицины, в которой женщины работают давно и успешно.
– Для меня так медицина куда сложнее, – вздохнул адмирал. – И как же вы предлагаете наградить этих выдающихся дам? Хотел бы с ними лично познакомиться.
– Думаю, равнодушным вы не останетесь. Орден Владимира с мечами?
– Почему с мечами, он ведь дается только за подвиг на поле боя?
– После сражений, которые мы, надеюсь, выиграем, их заслуга будет не меньшей, чем у тех, кто пойдет на восстановленных и перевооруженных броненосцах в бой…
– Посмотрим, посмотрим. Представьте мне этих женщин.
– Сегодня же, Александр Васильевич. Они сейчас заканчивают наладку системы управления огнем на «Иоанне».
Перед тем как знакомиться с Ириной и Натальей, Колчак пожелал испытать на ходу «Евстафий».
Этот сравнительно новый по срокам вступления в строй (1910 год) броненосец преддредноутного типа безнадежно устарел морально еще к началу мировой войны. Вооруженный четырьмя двенадцатидюймовыми пушками главного калибра, четырьмя восьми – и двенадцатью шестидюймовками, он мог бы достойно проявить себя в русско-японской войне, на которую опоздал, и был достаточно хорош против еще более старых турецких броненосцев «Торгут Рейс» и «Хайреддин Барбаросса», однако при встрече с «Гебеном» был обречен на поражение и гибель. Только соединенный отряд из пяти русских линкоров (по классификации 1907 года) смог в бою у мыса Сарыч обратить в бегство германо-турецкий линейный крейсер. Однако шестнадцатиузловый ход не позволял ни преследовать противника, ни уклониться от следующей опасной встречи.
«Евстафий» оставил по правому борту Константиновскую батарею и неторопливо двинулся в открытое море, как делал это сотни раз за годы своей напряженной боевой службы. Колчаку на нем в свою первую бытность комфлотом ходить не доводилось, обычно флаг он держал на штабном «Георгии Победоносце», а для боя предпочитал новейшие «Марию» или «Екатерину».
Со стороны могло показаться странным лишь одно – броненосец шел совершенно без дыма, хотя раньше высокие черные султаны над трубами позволяли противнику обнаружить корабль за много миль.
На малом ходу гул дизелей и вибрация корпуса почти не ощущались, хотя даже и тогда броненосец звуковым фоном, слышимым на мостике, напоминал идущий на подъем тяжелый грузовик.
Лишенный двадцати громадных котлов, колоссальных машин тройного расширения, угольных ям, опреснителей забортной воды и холодильников, «Евстафий» стал легче почти на пять тысяч тонн и сидел в море на полтора метра выше проектной ватерлинии. Для улучшения ходовых качеств и остойчивости Воронцов приказал заполнить кормовые междудонные отсеки, и броненосец приподнял над водой массивный кованый таран – пережиток австро-итальянской войны 1866 года. После эффектного потопления в Лисском сражении таранным ударом флагмана итальянцев «Ре д'Италия» весь цивилизованный мир пятьдесят лет оснащал свои корабли этим бессмысленным приспособлением, так никому больше и не пригодившимся, но исправно отнимавшим львиную долю скорости и мощности судовых машин на образование огромного буруна перед форштевнем.
Вышли на мерную милю, и с позволения адмирала Воронцов передвинул ручки машинного телеграфа на «Полный». Вахтенный штурман, уже ходивший на подобные испытания, взял пеленг на створный знак и включил секундомер.
Только тот, кому приходилось сидеть в боевом отделении танка, может представить состояние Колчака, впервые услышавшего звук разгоняющихся на максимальные обороты трех дизелей по пятнадцать тысяч лошадиных сил каждый.
Сам рев моторов был не особенно и силен, но вибрация корпуса и низкочастотный резонанс организма создавали ощущение почти невыносимое. Однако скорость броненосец набирал уверенно, и вскоре адмиралу начало казаться, что он стоит на мостике не неуклюжего грузного корабля, а по крайней мере минного крейсера. Высоко поднятый нос легко всходил на волну, а когда опускался с гулким ударом, то брызги доставали до боевого марса.
Со стороны могло показаться, что громадный корпус броненосца сейчас выйдет на редан, как торпедный катер.
От проникающего под черепную коробку звенящего гула начинали ныть даже корни зубов. Говорят, что на немецких дизельных «карманных линкорах» при полных оборотах вылетали заклепки из корпуса, а у механиков в машинном отделении шла кровь из ушей. Вахтенные же офицеры на мостике обменивались записками, поскольку нормально разговаривать там было невозможно.
Штурман отмахнул рукой с зажатым в ней секундомером. Воронцов тут же дернул ручку телеграфа на «Малый». Гул и грохот почти тотчас же стихли. Стал слышен звук обтекающей корпус волны.
– Двадцать три с половиной узла, господин адмирал, – доложил лейтенант, наскоро произведя в уме вычисления.
– Потрясающе. На семь узлов больше проектной. Но это же совершенно невозможно. Даже получаса такого хода невозможно вытерпеть… Да просто набор корпуса не выдержит, не говоря о барабанных перепонках. – Колчак выглядел более раздраженным, чем обрадованным. Так старые парусные адмиралы не могли смириться с дымящими, пыхтящими, шлепающими плицами по воде первыми пароходами-фрегатами. Невзирая на все их тактические преимущества.
Воронцов и сам особого удовольствия не испытывал, хоть и имел большой опыт службы именно на дизельных кораблях. Однако вежливо возразил:
– Это ведь был форсаж. При скорости семнадцать-восемнадцать узлов шум двигателей вполне терпимый. А если в бою потребуется дать «Полный», так немного и потерпеть можно. Все-таки лучше грохот дизелей, чем рвущихся на палубе снарядов. И еще, Александр Васильевич, строго говоря, эти старички нам потребуются для одного-единственного выхода в море…
– Вы все-таки настаиваете?.. – как-то обреченно спросил адмирал, хотя все давно было обсуждено и решено. И он не был трусом, подтвердил это своей жизнью и смертью, однако тяжкий опыт трех подряд проигранных войн (японской, мировой и гражданской) ощутимо давил на психику. И ему, начитавшемуся в одиночке Святоотческих откровений, больше всего хотелось сейчас воскликнуть: «Да минет меня чаша сия!»
– Другого выхода нет, Александр Васильевич. Могу только в успокоение вам добавить, что вы видели еще далеко не все приготовленные вашим бывшим союзникам сюрпризы.
