озадаченные морды вместо обозлённых.
С минуту герцог сверлил глазами закрытые створки, а затем, видимо, что-то смекнув, махнул рукой и, зло скомандовав: «за мной», быстрым шагом двинулся по коридорам и сам уходя и уводя своих убийц-мордоворотов.
Дима тут же пришёл к однозначному выводу, что по закону подлости Ришелье сейчас кинется в его конуру, непременно посчитав именно его автором раскидистых рогов на своей герцогской голове. И поэтому, недолго думая, вновь осторожно проник в спальню.
Королева стояла у своей кровати в состоянии тревоги и уже не голая, а в ночной сорочке. Увидев молодого любовника невредимым, она откровенно расслабилась и улыбнулась, понимая, что удалось провести ревнивого и скорого на расправу Армана Жана.
Дима, наконец, облачился в свой облегчённый гардероб, приблизился к Её Величеству, учтиво поклонился, чмокнул протянутую руку и поспешил в потайной ход, уже на ходу уведомляя королеву о своих предчувствиях очередной опасности и необходимости срочно уснуть в своей законной конуре, чтобы не заподозрили чего.
Мария улыбнулась проныре и махнула рукой на прощание, как бы говоря: правильно всё делаешь, беги. Ну он и побежал.
Глава 24. Локация 4. Когда любовь зла — у неё все любовники козломонстры.
По поводу опасения, что Ришелье кинется искать именно его, Дима ошибся, явно переоценив себя в глазах епископа. Ревнивый официальный фаворит Марии Медичи, видимо, имел на примете более значимых персон, конкурирующих с ним за королевское тело, поэтому принялся шерстить кого-то другого. А к профессору ни этой ночью не заглянул, ни днём не наведался.
Прибежав в свой закуток, ученик Суккубы не стал ликовать и напиваться, отмечая победу, а во что бы то ни стало попытался уснуть, тем самым зафиксировав новую точку реинкарнации. Но после сверхтяжёлого квеста в режиме ошпаренной кошки с непременным убиванием, он даже не запомнил сколько десятков раз, это оказалось сделать достаточно проблематично. Мучился победитель изнуряюще долго, но к утру всё же уснул. Вот выспаться как следует не получилось. Пришёл новый день, а с ним новый цирк.
Впервые за всё время пребывания здесь, Сёма, объяснив это указанием свыше, завалил напарника работой. Правда, в этом имелся и положительный момент. Дима получил аванс в виде тридцати золотых ливров. Это изрядно подняло настроение и уровень самооценки. К тому же данный факт однозначно указывал, что рогоносец готов забодать кого угодно — только не его.
Первый труд для перевода оказался арабским трактатом по медицине абсолютно незнакомого автора, имя которого состояло аж из одиннадцати слов. Да и само содержание, мягко говоря, изначально повергло молодого человека с высшим образованием в информационный ступор. С таким откровенным бредом даже он, дитя всемирной паутины, ещё не сталкивался.
Дима по наивности полагал, что с его-то талантами и способностями, подаренными Суккубой, работа окажется проще некуда. Но ошибся. Сложность состояла не в самом переводе с арабского на французский, а в грёбаной средневековой терминологии. Мало того, что она буквально кишела донельзя специфичной по профессиональной составляющей, изобилуя непонятными никому терминами, в чём, пожалуй, и заключалась вся его учёность, так ещё дремучесть автора, не знающего ни анатомию, ни физиологию человека — просто бесила.
Пришелец из будущего постоянно одёргивал себя от желания непросто перевести написанное, а в корне перелопатить весь труд с высоты своего неполного среднего образования, изучавшего всё это ещё в девятом классе по учебнику биологии человека. А в учебниках, как известно, в отличие от каких-то там средневековых трактатов, врать не будут, ибо они утверждены самим Минобразованием. А это тебе не арабская шухры-мухры.
К обеду псевдонаучная бредятина изрядно наскучила, и он увязался с Сёмой на кухню, дабы развеяться от непосильных трудов. Монах не возражал. Мало того, понимая, что у молодого коллеги появились карманные деньги, устроил небольшой экскурс по базару тщеславия.
Экскурсовод из него получился никакой. Он больше выпендривался с видом, мол, смотри, как у нас в цивилизованной Франции богато, не то что в вашей, не пойми где затерянной Господом стороне. Притом делал это с таким апломбом, будто весь товар принадлежит ему лично, и он с гордостью, вполне заслужено похваляется, загоняя собственную самооценку за облака выше того же Господа.
При неспешном обходе лавок, то есть мануфактур, как обзывал их Сёма, выяснилось, что посмотреть здесь действительно было на что. Роскошь так и пёрла из всех щелей и закутков. Золота, бриллиантов и драгоценных камушков было столько, что хватило бы на годовой бюджет небольшой страны, даже в Димином мире.
Молодой человек смотрел, восхищался, но ничего не покупал, воспринимая торговые мануфактуры подобно выставочным залам музея, где смотреть на всё можно, а руками трогать ничего нельзя. Хотя одну вещичку он всё же потрогал. Мало того, тщательно изучил.
Заинтересовавшим предметом роскоши стала венецианская маска. Ни то чёрта, ни то беса, ни то ещё кого из их рогатой братии. Она оказалась матерчатой, но толи накрахмаленной до стояния колом, толи ещё чем пропитанной, отчего материал жёстко держал форму, как папье-маше.
Дима, как только увидел этот экспонат — замер. Нет, она не очень подходила для его коварных замыслов мести, потому что выглядела вызывающе нарядной, блестя и сверкая отделкой, золотой нитью и россыпью мелких драгоценных камушков. К тому же рожки у маски выглядели мелковато. Как намёк, не более. С двух шагов уже не видно.
Маска заинтересовала другим. Если в первоначальных планах мститель предполагал устрашающий макияж в стиле каких-нибудь папуасов, то тут ему пришла в голову другая идея. Чтобы морду лица не пачкать, купить либо эту и довести до нужной кондиции, либо самому смастерить нечто подобное.
Через несколько секунд, разглядывая и изучения технологии изготовления, однозначно остановился на втором варианте, так как продавец, заметив интерес к товару какого-то оборванца, недолго думая назвал цену, от которой обладатель аж тридцати золотых ливров выпал в осадок. Даже такого внушительного аванса не хватало.
Дима тут же вернул образчик роскоши ехидно улыбающемуся хозяину и демонстративно перекрестился на православный манер, как бы говоря: ни цена его останавливает, а недопущение святотатства и греховности не богоугодного лицедейства.
Следующим объектом их экскурсии стала кухня. Сёму здесь знали, как облупленного. Но, судя по кислым лицам поварих, поварят и не в меру обозлённой роже главного среди них повара, почти Сёминой комплектности, монаха явно недолюбливали. И это ещё мягко сказано. Похоже, перекормленный представитель официальной веры прослыл тут ещё тем халявщиком, а подобных мастеровые любого промысла не переваривают.
Служитель Святой Церкви и по совместительству хозяин книжной мануфактуру с пустой вместительной корзиной отправился
