— Какъ! Извѣстно какъ… Если у нея васъ дюжина! Тогда легче попасть въ милость.
— Что вы, дядюшка, не грѣхъ-ли вамъ?!
— Можетъ быть, и грѣшу, да такъ по совѣсти сказываю. Бываетъ и это въ столицѣ. И, вѣстимо, никто изъ дюжины другъ дружку не знаетъ.
Маргарита вернулась домой менѣе довольная. Она объяснила Квасову, что не застала дома посла, увидитъ его на другой день и постарается все дѣло справить.
Отпуская Квасова, она остановила Шепелева словами:
— Погодите, мнѣ надо съ вами перетолковать еще.
Шепелевъ остался и узналъ отъ Маргариты, что она застала Гольца дома, но привезла нехорошія вѣсти.
Гольцъ зналъ уже объ арестѣ семьи Тюфякиныхъ, зналъ даже подробности, присутствовалъ при одномъ изъ допросовъ и вынесъ полное убѣжденіе, что въ дѣлѣ кражи не было ничего общаго и не могло быть между княжнами-богачками и ихъ своднымъ братомъ. Но Гольцъ подозрѣвалъ, что въ этомъ дѣлѣ, въ ихъ арестѣ есть какія-то тайныя пружины.
— Гольцъ думаетъ, закончила Маргарита, — что ихъ арестовали нарочно. И что онѣ не отвертятся; ихъ сошлютъ въ ссылку ради того, чтобы отписать все ихъ большое состояніе на казну. А, затѣмъ, государь подаритъ его кому вздумается.
— Кому же? изумился Шепелевъ.
— Извѣстно, судьямъ, ихъ судившимъ.
— Что вы! какъ это можно! воскликнулъ Шепелевъ.
— Это, мой милый, практикуется въ Россіи уже со временъ императора Петра II, съ легкой руки Меньшикова, который первый получилъ богатыя помѣстья, отписанныя у ссыльныхъ.
— Да, но Гудовичъ и Нарышкинъ не такіе люди, замѣтилъ Шепелевъ.
— Не знаю. Такъ думаетъ Гольцъ. Въ всякомъ случаѣ, я вамъ обѣщаю сдѣлать все. Завтра государь будетъ утромъ въ гостяхъ у барона, и я поѣду, чтобы встрѣтить его… какъ будто нечаянно…
Маргарита вымолвила это съ такимъ страннымъ оттѣнкомъ въ голосѣ и, притомъ, такъ быстро взглянула въ лицо Шепелева и отвела глаза, что юноша вдругъ будто оробѣлъ чего-то. Онъ стоялъ неподвижно и пытливо глядѣлъ въ лицо красавицы.
— У Гольца! выговорилъ онъ, наконецъ. — И мы у Гольца въ первый разъ сошлись…
— Что ты хочешь сказать? Ты съ ума сошелъ!..
— Нѣтъ… Все можетъ быть съ такой, какъ ты… красавицей.
Маргарита разсмѣялась, но какъ-то неестественно.
— Этого не доставало, чтобы ты меня ревновалъ ко всѣмъ и, наконецъ, даже къ государю!
— Нѣтъ, не во всѣмъ и не «наконецъ» къ государю. A прежде всего къ нему! воскликнулъ Шепелевъ. — Ты честолюбива. Ужь это не въ первый разъ приходитъ мнѣ на умъ. Всѣ говорятъ, что не даромъ ты стала придворной дамой послѣ маскарада.
— Если вамъ угодно, господинъ офицеръ, полушутя произнесла Маргарита, — то я завтра не поѣду къ посланнику, но тогда ваша бывшая невѣста и все семейство поѣдутъ въ ссылку. Это единственное средство спасти ихъ. Я разскажу сама подробно все государю, даже намекну ему о причинѣ, по которой хотятъ запутать Тюфякиныхъ. Я не боюсь сказать это, а онъ прямодушенъ и добръ! Если онъ будетъ знать истину и повѣритъ, — а я знаю, что онъ мнѣ повѣритъ, — то Тюфякины будутъ освобождены сейчасъ-же. Завтра-же вечеромъ онѣ будутъ дома и счастливы. Но если вы, господинъ ревнивый младенецъ, изъ глупаго подозрѣнія, хотите пожертвовать цѣлой семьей, то какъ вамъ угодно. Я буду повиноваться. Для меня Тюфякины никто, я ихъ даже не видала.
— Поѣзжайте! глухо выговорилъ Шепелевъ. — Я не мужъ, но… прибавилъ онъ и запнулся. — Я теперь же скажу то, что уже нѣсколько дней мнѣ спать не даетъ, преслѣдуетъ меня и денъ, и ночь. Пойми, что если когда-нибудь я узнаю и замѣчу… Пойми, Маргарита! Услышу что-нибудь… если будетъ поводъ… Однимъ словомъ, если ты меня обманешь, то помни, Маргарита, это будетъ пахнуть смертью. И самъ я себя убью, но прежде тебя.
Маргарита начала хохотать, вскинула ему руки на плечи и стала цѣловать его. Но юноша поблѣднѣлъ, взглянулъ на нее сверкающими глазами и выговорилъ:
— Да ты не вѣришь? Божусь тебѣ всѣми святыми, что я не шучу, не стращаю, зря… Это я давно рѣшилъ!
— Вѣрю, вѣрю! Но этого никогда не будетъ! воскликнула Маргарита, но съ тѣмъ же страннымъ оттѣнкомъ въ голосѣ, который появлялся всегда независимо отъ нея, когда она притворялась или лгала.
Шепелевъ ушелъ домой блѣдный и задумчивый. На другой день графиня около полудня начала одѣваться съ помощью Лотхенъ и провела часа полтора за туалетомъ.
— Да старайтесь, старайтесь! шутила Лотхенъ:- стоитъ повертѣться передъ зеркаломъ. И какъ это быстро идетъ, будто круговоротъ какой! Давно ли мы съ вами сидѣли безъ гроша денегъ и были счастливы, что въ намъ ѣздитъ такая важная птица, какъ господинъ адьютантъ принца. A теперь не нынѣ завтра къ намъ явится съ визитомъ, пожалуй… самъ императоръ.
— Что-жъ, можетъ-быть! отозвалась Маргарита. — Одно скверно, Лотхенъ, что я заразъ за нѣсколькими зайцами гонюсь и, пожалуй, всѣхъ упущу.
«Самый-то дрянной пойманъ!» подумала Лотхенъ про себя и сказала:
— Да, ужь дѣдушку, кажется, упустили. Въ послѣдній разъ, что вы не приняли его, на немъ лица не было отъ злости. Почему онъ озлился, я даже не поняла.
Около двухъ часовъ Маргарита выѣхала въ гости въ прусскому посланнику.
Въ этотъ день у него былъ завтракъ. Государь обѣщался быть, и Гольцъ предупредилъ его, что, за неимѣніемъ жены, онъ просилъ одну изъ самыхъ красивыхъ женщинъ столицы быть у него хозяйкой на этотъ день.
Государь не догадался, что это будетъ Маргарита, которая начинала сильно ему нравиться, или забылъ все, о чемъ Гольцъ намекалъ ему. Онъ пріѣхалъ къ барону съ дядей и съ цѣлой свитой.
Послѣ оживленнаго завтрака, продолжавшагося очень долго, Маргарита храбро взялась за дѣло. Она завела съ государемъ споръ о статуѣ, бывшей въ дальней гостиной, и тотчасъ же предложила идти въ эту гостиную. Но тамъ они и остались, и она разсказала ему все, даже подозрѣніе Гольца, и просила пощады невинному семейству.
Черезъ полчаса послѣ этого государь вернулся въ столовую, гдѣ весело бесѣдовали гости, и, слегка румяный, крикнулъ Гудовичу:
— Это что у тебя завелось въ канцеляріи? Грабежъ! Клеветы! Шемякинъ судъ! Кто это у тебя вздумалъ невинныхъ хватать и судить?
Гудовичъ, слегка измѣнившись въ лицѣ, вымолвилъ;
— Я не понимаю, ваше величество.
— Вы, господинъ Шемякинъ, арестовали семью, какъ тамъ… Подушкиныхъ…
— Тюфякиныхъ, подсказалъ Гудовичъ.
— Ну, да! Затѣмъ, чтобы сослать ихъ, а вотчины описать и у меня въ награду, себѣ выпросить! Такъ я васъ!.. Васъ всѣхъ сошлю! Васъ!!
— Ваше величество! вспыхнулъ Гудовичъ. — Этого упрека я, кажется, не заслужилъ.
— Ну, такъ пошелъ, скачи сейчасъ, и чтобы черезъ полчаса онѣ были на свободѣ! крикнулъ Петръ Ѳедоровичъ визгливо.
— Довольны-ли вы, графиня? обернулся онъ затѣмъ къ Маргаритѣ.
Графиня низко поклонилась и невольно взглянула въ лицо проходившаго мимо Гудовича. Государь быстро отошелъ отъ нея къ Жоржу, а Гудовичъ вдругъ пріостановился около красавицы и выговорилъ злобнымъ шепотомъ:
— Клеветать на себя, чернить мое честное имя, я никому не позволю, а въ особенности всякой иноземкѣ! Всякой прохвосткѣ!..
— Господинъ Гудовичъ! воскликнула, вспыхнувшая отъ стыда, Маргарита. — Благовоспитанный человѣкъ не оскорбляетъ… но отъ волненія она не могла договорить.
— Я знаю, куда вы мѣтите! внѣ себя, злобно продолжалъ Гудовичъ:- но я вамъ говорю, не попадете! A попадете вы ко мнѣ въ канцелярію! И я обѣщаюсь вамъ, что я васъ, иноземную путешественницу, здорово отодравъ розгами, отправлю опять путешествовать, только не въ Европу, а въ Пелымь… Каналья эдакая!.. прошипѣлъ Гудовичъ, блѣднѣя отъ гнѣва.
Маргарита вспыхнула и схватилась за голову, затыкая уши. Всѣ обернулись. Гольцъ, а затѣмъ и Государь съ дядей быстро подошли, спрашивая, что съ ней.
Маргарита не могла выговорить ни слова. Гудовичъ, взявъ шляпу, исчезъ изъ комнаты въ одно мгновеніе.
— Что съ вами? уже третій разъ спрашивалъ государь.
Маргарита, прійдя въ себя, рѣшила не говорить теперь ничего.
— Гудовичъ васъ удивилъ чѣмъ-нибудь? спросилъ Гольцъ.
— Да, удивилъ!.. прошептала Маргарита. — Но я не скажу чѣмъ… Теперь не скажу, ваше величество. Но послѣ, скоро… обѣщаюсь вамъ все сказать… Да, удивилъ! Хотя здѣсь въ Петербургѣ, т. е. въ Россіи — это дѣло обыкновенное, простое… Только со мной еще этого не бывало!.. говорила Маргарита, все еще пунцовая.
Гольцъ вдругъ догадался.
— Графиня! Я знаю… Я понялъ. Мы это обсудимъ съ вами… Вашъ мужъ при смерти… Я попрошу его передать мнѣ свои права.
Государь стоялъ, открывъ ротъ, и ничего не понималъ.
— Скажите, въ чемъ дѣло?
— Послѣ! Послѣ! воскликнулъ Гольцъ за графиню. — Пойдемте… Выпьемъ венгерскаго за царя Соломона и всѣхъ справедливыхъ царей!.. воскликнулъ онъ, шутя.
Графиня вернулась отъ посла поздно вечеромъ, но довольная, веселая, счастливая… Счастливѣе, чѣмъ когда-либо.
