— Пойдемте туда, разсмѣялся государь — не хочу я сидѣть визави съ этой дамой.
— Съ какой дамой? изумился Гольцъ.
— Ну, съ Алексѣевной моей…
Гольцъ двинулся съ государемъ, но вдругъ ловкимъ маневромъ покинулъ его, сказавъ что-то тихо и смѣясь почти ему на ухо.
— Отлично! отвѣчалъ государь.
И черезъ мгновеніе Гольцъ появился, ведя даму въ крайне эффектномъ платьѣ, черномъ бархатномъ съ красной отдѣлкой огненнаго цвѣта. Покроемъ оно напоминало костюмы времени Екатерины Медичи.
Маргарита была необыкновенно хороша въ этомъ платьѣ. Эти огненные языки на черномъ бархатѣ и какое-то злорадство на лицѣ придавали что-то демонское всей ея фигурѣ. И всѣ взоры снова обратились на нее, и ради костюма, и ради попранія всякаго придворнаго этикета.
Такимъ образомъ, на концѣ стола между молодыми офицерами очутились вмѣстѣ четыре человѣка — государь, Гольцъ, Маргарита и Фленсбургъ. Принцъ Жоржъ всячески съ своего мѣста, и руками, и глазами, и головой показывалъ Фленсбургу уйти. Онъ даже самъ собирался перейти туда же, умышленно захвативъ съ собой канцлера, чтобы этотъ край стола сдѣлать болѣе приличнымъ. Но всѣ уже разсѣлись по мѣстамъ, переглядываясь молча и удивленно.
Государыня очутилась противъ пустого куверта, такъ какъ мѣсто государя никто не посмѣлъ занять. Но она была весела, и любезно, ласково начала говорить съ своими сосѣдями.
За ея кресломъ стоялъ, чтобы прислуживать ей, камергеръ графъ Строгановъ, родственникъ княгини Дашковой и любимецъ ихъ обѣихъ. Государыня шопотомъ начала шутить съ нимъ по поводу поступка государя и, смѣясь, показывала глазами на пустое кресло. Строгановъ, одинъ изъ первыхъ остряковъ двора, вѣроятно, тоже острилъ, потому что государыня едва сдерживалась отъ смѣха. Но эти шутки не ускользнули отъ косого взгляда, который бросилъ внезапно государь на средину стола.
— Чему она тамъ радуется? обернуся вдругъ государь къ Гудовичу, который стоялъ за его кресломъ. — Поди скажи Строганову, что онъ здѣсь не въ трактирѣ, и чтобы велъ себя приличнѣе, а то я его выгоню вонъ!
Гудовичъ обошелъ столъ, шепнулъ что-то на ухо Строганову, и тотъ, нѣсколько смутившись, пересталъ разговаривать съ государыней.
Съ этой минуты государь не обращалъ вниманія ни на что, усердно кушалъ, запивая мадерой, своимъ любимымъ виномъ, и угощая двухъ своихъ сосѣдей, Гольца и сіявшую самодовольствомъ, счастливую, но гордую и высокомѣрную графиню Скабронскую.
Обѣдъ шелъ медленно и молчаливо, только раздавался шумъ посуды и приборовъ; этотъ шумъ покрывался веселымъ и визгливымъ голосомъ государя. Взоры всѣхъ присутствующихъ почти не покидали конца стола; но по мѣрѣ того, какъ государь дѣлался разговорчивѣе, Гольцъ становился пасмурнѣе и все чаще взглядывалъ черезъ столъ на принца Жоржа. Маргарита тоже чувствовала себя неловко, и въ душѣ она не рада была, что сѣла на это мѣсто.
Наконецъ, не дождавшись послѣднихъ блюдъ, государь поднялъ бокалъ съ венгерскимъ и громко провозгласилъ тостъ — за здоровье императорской фамиліи!
Всѣ поднялись на ноги, гремя стульями и при громкихъ кликахъ; одна государыня осталась на мѣстѣ.
Петръ Ѳедоровичъ вдругъ вскочилъ съ мѣста, сильно покраснѣлъ и, обернувшись къ стоящему за его стуломъ Гудовичу, выговорилъ:
— Поди, спроси у нея зачѣмъ она не встаетъ?
Гудовичъ видимо колебался.
— Ну, ну, живѣй! любопытно, что она отвѣтитъ?
Государь сѣлъ, всѣ опустились тоже на мѣста. Но всѣ глядѣвшіе на государя, когда онъ обернулся къ Гудовичу, теперь слѣдили глазами за фаворитомъ.
Гудовичъ, наклонясь, тихо передалъ что-то государынѣ и, получивъ ея спокойный, но нѣсколько удивленный отвѣтъ, медленными шагами обошелъ опять столъ и также, наклонясь надъ стуломъ государя, заговорилъ шепотомъ.
— Громче, громче! нечего шептаться! воскликнулъ государь.
— Ея величество приказали сказать, не твердымъ голосомъ произнесъ Гудовичъ, — что такъ какъ императорская фамилія состоитъ изъ государя, государыни и отсутствующаго наслѣдника престола, то она не сочла нужнымъ вставать.
— Императорская фамилія состоитъ не изъ трехъ лицъ, воскликнулъ Петръ Ѳедоровичъ, — а изъ пяти лицъ, даже болѣе. Принцъ Георгъ Голштинскій и принцъ Голштейнбергскій съ своими семьями принадлежатъ тоже къ императорской фамиліи, и она должна это знать. Поди скажи, что она дура.
Гудовичъ остолбенѣлъ, и всѣ близъ сидящіе нѣсколько смутились. Гольцъ, тоже смущенный, заговорилъ что-то государю, но онъ не слыхалъ.
— Ступай, скажи! Да нѣтъ, вскрикнулъ вдругъ Петръ Ѳедоровичъ, — пожалуй надуешь.
И, обернувшись быстро въ ту сторону, гдѣ сидѣла государыня, онъ выговорилъ громко черезъ столъ:
— Ты дура!..
Это слово магически подѣйствовало на всю залу. Наступило гробовое молчаніе и полная тишина; ни одинъ голосъ не слышался, ни вилка, ни ножикъ не стукнули по тарелкѣ, никто даже не кашлянулъ. Будто всякій затаилъ дыханіе! И среди этого гробового молчанія въ огромной залѣ, гдѣ сидѣло нѣсколько сотъ человѣкъ… послышался сдержанный плачъ! Государыня сидѣла, закрывъ лицо платкомъ. Эта внезапная и мертвая тишина будто накрыла все какимъ-то тяжелымъ покровомъ и гнетомъ лежала надъ всѣмъ и надо всѣми. Но вдругъ государь поднялся на своемъ мѣстѣ и… провозгласилъ новый тостъ.
— За друга моего, учителя и покровителя, короля прусскаго!
И затѣмъ онъ прибавилъ по-французски:
— A la sauté du roi, mon maitre!
Послѣ сдержаннаго клика гостей, государь провозгласилъ третій тостъ за процвѣтаніе счастливаго мира, только что заключеннаго между двумя народами, русскимъ и нѣмецкимъ.
Онъ чокнулся съ Гольцемъ и затѣмъ, поцѣловавъ его, началъ снова весело болтать. Но за столомъ отъ двухъ послѣднихъ тостовъ, а отчасти и отъ случая съ государыней, было попрежнему особенно тихо. Одинъ государь становился все веселѣе и оживленнѣе и громко говорилъ Гольцу, изъявляя надежду, что миръ съ Пруссіей будетъ вѣчный, что за его царствованіе Россія пойметъ какое благо миръ искренній и крѣпкій съ сильнымъ сосѣдомъ, что Пруссія, идя по стопамъ Фридриха, сдѣлается первой державой въ Европѣ, а если Россія будетъ слѣдовать его политической системѣ, то процвѣтетъ тоже и равно сдѣлается сильной державой.
— Вы и мы, воскликнулъ наконецъ государь, — когда Петра III и Фридриха II уже не будетъ на свѣтѣ, конечно, вы и мы, завоюемъ міръ. Имперія Маріи Терезіи будетъ уничтожена, стерта съ лица земли, французское королевство снизойдетъ на степень второстепеннаго государства.
Австрійскій посолъ Мерсій, издали слышавшій нѣмецкую рѣчь государя, обернулся къ гетману Разумовскому, сидѣвшему около него и выговорилъ:
— Спасибо за пожеланіе! Вашъ государь человѣкъ черезъ-чуръ откровенный…
Гетманъ лукаво усмѣхнулся.
— За столомъ держать языкъ за зубами мудрено…
VII
Обѣдъ кончился. Государь поднялся изъ-за стола, всѣ послѣдовали его примѣру, и шумная толпа разошлась по многочисленнымъ комнатамъ дворца. Петръ Ѳедоровичъ отправился въ свой кабинетъ, пригласивъ съ собой первыхъ сановниковъ и пословъ.
— Я васъ тамъ угощу такимъ виномъ, выговорилъ онъ, — котораго на свѣтѣ только десять бутылокъ осталось! Венгерское, которому около тысячи лѣтъ!
— О! воскликнулъ вдругъ Жоржъ, нѣсколько печально и пошатываясь, такъ какъ за столомъ успѣлъ малую толику хватить черезъ край. — Это невозможно, ваше величество, такого вина нѣтъ. Венгрія, тысячу лѣтъ тому назадъ не…
— A васъ я прошу, ваше высочество, и совѣтую… мнѣ никогда не противорѣчить. Я слишкомъ искусенъ на шпагахъ, чтобы мнѣ кто-нибудь смѣлъ давать… démenti.
Принцъ опѣшилъ, сконфузился, даже ротъ разинулъ.
— Впрочемъ, воскликнулъ вдругъ государь, — я забылъ, что вы по-французски не понимаете. Вы и не знаете, что такое un démenti. Bo всякомъ случаѣ, прошу васъ вести себя осторожнѣе со мной, а то я могу васъ вызвать на дуэль… и уничтожить.
Никто изъ присутствующихъ не понималъ, шутить государь или нѣтъ, на столько серьезенъ и искрененъ былъ его голосъ.
Уже при выходѣ изъ залы, ему на глаза попалась фигура Строганова.
— А! воскликнулъ онъ. — Ты! Шутникъ! Убирайся вонъ! Хоть въ какое-нибудь изъ твоихъ помѣстьевъ! И во двору носа не показывай. Чтобъ я тебя никогда не видалъ! Норр! Норр! Zum Teufel!..
Строгановъ поблѣднѣлъ, поклонился и пошелъ.
Государь снова послѣ этихъ словъ сталъ веселѣе и, обернувшись къ Жоржу, взялъ его подъ руку, ввелъ въ кабинетъ и, отведя въ сторону, выговорилъ:
— Ну, дядюшка, не обижайтесь, съ вами я пошутилъ. A вотъ что, въ эту ночь извольте лично арестовать жену и отправить ее въ Шлиссельбургь.
— Ваше величество! воскликнулъ Жоржъ, всплеснувъ руками. — Бога ради! Это ужасно! Вы не можете себѣ представить, что произойдетъ во всемъ Петербургѣ, даже во всей Россіи. Это невозможно!
