185
Ср.: Лука, Лукавый, Луканъка ‘черт, нечистая сила’. Ср. более поздний и вторичный вариант с гетеронимическим соответствием: «Яга Ягинишна, Авдотья Кузьминишна» [Зттин 1914: 9].
186
Ср. перенесение этого фольклорного приема в жизнь в стихотворном послании отставного кригс-комиссара И. Лузина Павлу I: «Уму Умовичу / Павлу Петровичу! / Твой кригс-комиссар, / Лузин Иван / Бьет в барабан – / Трам-там-там! / Не по правилам фортификации, / Ниже по ситуации, / Но по Божеской власти / Петербург разделен на части / <…> / Сие доносит тебе Лузин, / Яко муж неискусен, / Истощая ума своего крошки, / Просит от щедрот твоих трошки» (В П Степанов. Из времен императора Павла Петровича //Русский архив. 1873. Кн.1. Вып. 4. С. 645).
187
Как вторичное явление должно быть отмечено использование таутонимических именований такого рода в переносном значении применительно к лицам, что естественно парализует их персонифицирующую функцию и, как и в случаях, рассмотренных выше, превращает их в оценочно характеризующие именования: Ерш Ершович → ерш-ершович ‘задира’ («– Дети мои, – сказал мягко отец Михаил, – вы, я вижу, друг с другом никогда не договоритесь. Ты помолчи, ерш ершович, а вы, Любовь Александровна, будьте добры, пройдите в столовую…» – А. Куприн. Юнкера. I, 1); Кот Котович → кот-котович ‘ бабник’ («– Тебе только бы за бабами ухлестывать, кот-котович несчастный… – В. Ситников. Приехали). Точно также Волк Волкович → волк-волкович ‘злой и жестокий человек’, Еж Ежович → еж-ежович ‘колючий человек’, Конь-Коневич → конь-коневич ‘ломовая лошадь’ (о человеке) и т. п. Отсюда многочисленные (по материалам картотеки автора их более 50), все шире распространяющиеся и получающие (с конца XIX в.) все более широкое отражение в литературе разговорные усилительные образования типа актер-актерыч ‘бездарный актер’, брехун-брехунович, грамотей-грамотеевич ‘невежда’, порох-порохович ‘вспыльчивый человек’, лентяй-лентяевич, сухаръ-сухаревич, трус-тру-сыч, чудак-чудакович и т. п.
Таким образом, необходимо разграничивать (в частности, и средствами орфографии) животные (Кот Котович), предметные (Колос Колосович – в названии сборника стихов В. Семакина. М., СП, 1979; Селигер Селигерович – в одноименном рассказе А. Приставкина) и понятийные (Компромисс Компромиссович – в одноименном стихотворении Е. Евтушенко) таутонимы-персонификации, с одной стороны, и таутонимы – усилительные оценочно-характеризующие повторы, с другой. Ср. тонкую игру на совмещении этих двух смыслов в пьесе А. Н. Островского «Иван царевич»: «[Карга] Здравствуй, Кащей… как по батюшке, позволь тебя спросить? [Кащей] Мой отец был такой же Кащей, как и я [Карга] Так вот что, Кащей Кащеич…» (д. 1, к. 4, я. 5). Комический эффект создается здесь тем, что и конструкция, и имя балансируют между onoma и apellativa, склоняясь ко второму через «такой же… как я». Ср.: «мой отец был тоже Василий» и «мой отец был такой же лентяй».
188
Следует заметить, что фольклорная традиция, определяющая национальную форму таких шутливо-уважительных именований, опирается на вполне серьезный и не ограниченный национальными рамками обычай называть представителей сменяющих друг друга поколений домашних животных одним и тем же именем, что служит выражением и опорой пережиточно сохраняющихся элементов мифологического восприятия мира животных и природы в целом (с представлениями о цикличности времени, тождестве особей в бесконечном генеалогическом ряду и т. п.). Ср.: «Я, Сапсан Тридцать Шестой – большой и сильный пес редкой породы…» (А. Куприн. Сапсан); «Мальчику – будущему естествоиспытателю Карлу Фришу – подарили попугая. Его назвали Чаш. Много лет спустя уже у сына Карла – Отто – все попугаи получали это, ставшее традиционным, имя» (И. Халифман. Восхождение вглубь); «Старая, с совершенно седым лицом… борзая Милка, дочь первой Милки, лежала на кресле подле него…» (Л. Н. Толстой. Война и мир, 4, Эпилог, XIII);«– Ой, да на селе у нас часто собакам людские имена дают… Это у меня уже третий, и все Франеки» (И. Сабило. Показательный бой, 3); «Вам посылают поклон господин Томас и г Томас, четырехмесячный его сынок….» (Екатерина II – В. Гримму, 3 декабря 1774 г.; в письме от 29 апр. 1775 г. – Том Томсон). Ср. редкий в русском материале тип таутонима модели «имя + фамилия»: «– Долбанет цыпленок разок клювом – и нет тебя. Э-эх ты, Муравей Муравейкин» (В. Бочарников. Муравей из Егоршинской сечи).
189
Ср. отражение членов этой пары в литературе (в образах «медвежеватых» носителей этих именований) и перенос их в жизнь. Ср. указ Св. Синода от 13 июля 1756 г. «о сыску Московского уезда села Богородского поповича, разбойного есаула Михаила Михайлова, прозванием Медведя» (Русский Архив. 1869. № 5. С. 1087).
190
Ср. аналогичное варьирование оценочно-характеризующих таутонимов (см. [Пеньковский1976: 87]).
191
Обязательный по ритуалу этого праздника («жирная кутья», или «щедруха») поросенок, другие свиные блюда и печенье в форме свинки объясняют иные – «свиные» – приложения этого имени. Ср. Вася, Васька, Василий Иванович как традиционные имена поросенка, подзывные васъ-васъ-васъ! васюк «свиной желудок, начиняемый кашей» и др.
192
Ср. обнажение этого приема у Чехова: «[Анфиса] Из земской управы, от Протопопова Михаила Иваныча… Пирог. [Маша] Не люблю я Протопопова, этого Михаила Потапыча или Иваныча….» (Три сестры, д. 1).
193
Ср. открытое провозглашение анаграмматического принципа именования в загадках: «Что же носит куроптево имя? – Крупник. – Что тако: у нас в избушке палагеино имя? – Полати. – Что же носит вороново имя? – Воронец в избе» [Ефименко 1879: 242]. Ср. в связи с этим народное именование самки тетерева – Терентьевна (Е. Пермитин. Поэма о лесах, III).
194
Показательна в этом отношении судьба тех рекомендаций и правил, которые были сформулированы в работах Л. И. Скворцова, Е. А. Некрасовой и автора настоящей публикации в кн.: Нерешенные вопросы русского правописания. М.: Наука, 1974 (в разделе, озаглавленном «Области языка, не регламентированные орфографически»). Прошло 28 лет, а в практике газетных, журнальных и книжных издательств не изменилось решительно ничего.
195
См., например: 3-е изд. М.: Сов. энцикл., 1970. Показательна мотивировка этого издания, которое, как говорится в предисловии, было предпринято для того, чтобы «помочь дикторам радио и телевидения в их трудной работе, а также для того, чтобы способствовать установлению единообразия в произношении и ударениях (разнобой в языке радиовещания и телевидения отвлекает слушателей от содержания передачи и, естественно, вызывает их резкие протесты)…» (С. 3).
196
См., например: Краткий словарь трудностей русского языка (для работников печати). М.: Университетское, 1968; Трудности русского языка: справочник журналиста /Под ред. Л. И. Рахмановой. М.: Университетское, 1981; Правильность русской речи: Словарь-справочник. М.: Наука, 1965 и др.
197
В. В. Виноградов Язык Пушкина. М.; Л.: Academia, 1935. С. 421.
198
Ср. отраженное представление указанной стилистической ситуации: «Лишь спрашивает в письмах грубовато, / По-русски, по-расейски: – Ты брюхата? / – Свою великосветскую жену… «(Ю. Друнина. Наталья Пушкина // Наш современник. 1974.№ 11. С. 4).
199
См. его: Теория русского письма //Л В Щерба Языковая система и речевая деятельность. Л.: Наука, 1974. С. 206.
200
Впервые, по-видимому, в титулатуре Ивана III – «Государь и самодержец, царь и государь Всеа Русии…» по записи в Вологодско-Пермской летописи под 1491 г. (Полное собрание русских летописей. Т. XXVI. М.; Л., 1959. С. 286).
201
См.: В.Я. Татищев История Российская. М.; Л., 1962. С. 345. Ср. совершенно искусственную попытку воскрешения этого варианта С. Есениным в поэме «Пришествие» (1917) как имени страны, откуда в мир должна просиять последняя божественная истина: «За горой нехоженой, / В синеве долин, / Снова мне, о Боже мой, / Предстает твой сын. / По тебе томлюся я; / Из мужичьих мест, / Из прозревшей Руссии / Он несет свой крест…» (Собрание сочинений: В 3 т. М.: Правда, 1970. Т. 2. С. 51)
