«Коварный враг», — мысленно произнес он. Тук-тук-тук… раздалось где-то у него за спиной. Он опасливо оглянулся. Никого не было. Только огромный паук спустился с печки и быстро исчез в углу. У доктора Мартина забегали по спине мурашки. «О, как слабы мы…» — мысленно продолжал он. Дойдя до места «Чья десница вовеки всесильна…», он успокоился. Кого он боится? Разве с ним не был всегда тот, кто вселил в него мужество в Виттенберге и силу и мудрость в Вормсе, кто склонил к нему сердце курфюрста?
«Пусть сонмы бесов…» Тук-тук-тук!.. Доктор Мартин вскочил со стула и посмотрел в окно. Нет, это не ветер стучит. И не дождь. Быть может, это старый клен дотянулся ветвями до второго этажа. А две искры за окном?.. Потухли. Скатились вниз… Это просто две капли дождя блеснули в свете лампы. Доктор Мартин снова оперся головой на ладони, пытаясь поймать оборвавшуюся нить псалма.
За стенами скреблись и мяукали. Доктор Мартин насилу подавил дрожь и продолжал: «Князь тьмы, князь тьмы…»
Тук-тук-тук! — глухо застучало в старинную дубовую дверь. Доктор Мартин опять вздрогнул, но уже не так сильно. В дверь — это не страшно! Должно быть, за ним пришел слуга курфюрста. Его светлости не спится и захотелось немного побеседовать… Или постучала смазливая горничная, которая приносит ему обед и всегда задерживается красноречивым взглядом на худой мускулистой фигуре монаха.
Доктор Мартин встал и отворил дверь. Кто там? Никого! Хотя нет, за дверью кто-то стоял, только доктор не сразу разглядел. Галантный господин в черной шляпе. Кажется, долго был в пути, но бархатный плащ почему-то совершенно сухой. На туфлях — ни пылинки.
Гость поклонился.
— Простите, достопочтимый доктор. Я к вам ненадолго. У меня сегодня так взыграло сердце, что я не утерпел, решил навестить вас. Ну и трудно же вас найти. В какую чертову дыру вы забрались…
Он быстро прикрыл рукой рот и попытался улыбнуться:
— Простите неприличное выражение. Но с кем поведешься, от того и наберешься.
Гость показался доктору Мартину слегка подозрительным. Уж не подосланный ли иезуитами или королем шпион? Кто же еще мог узнать о его убежище? Кому бы еще удалось ночью попасть в замок? Он хотел захлопнуть дверь, но уже было поздно. Незнакомец, точно тень, скользнул в комнату и, как-то странно прихрамывая, засеменил к стулу. Затем обернулся и, словно читая мысли доктора, продолжал:
— Можете быть совершенно спокойны, я к вам по сугубо личному делу. Потому так усердно и разыскивал вас. Ну и ловкий же малый ваш курфюрист. Лучше и сам Зикинген не спрятал бы Ульриха фон Гуттена. А он понаторел в таких делах.
Доктор Мартин уселся на свое место. Нет, подозрения его необоснованны. Если незнакомец знает об убежище фон Гуттена, — значит, он не от короля и не от иезуитов. Наверно, какой-нибудь сочувствующий рыцарь.
— Вы друг Франца фон Зикингена? Вы бываете у фон Гуттена?
Гость опять улыбнулся своей неприятной улыбкой. Казалось, что у него не живое лицо, а вырезанная из дерева улыбающаяся маска.
— Все мятежники, все бунтари — мои друзья. Все реформаторы мне сродни по духу. А ближе всех Ульрих фон Гуттен. Полагаю, вам бы следовало знать это. Вы ведь читали его «Письма темных людей»? То-то… Зачем же еще спрашиваете?
И пока он, прищурясь, рассматривал стол с Библией и рукописями, доктор Мартин украдкой наблюдал его, все еще испытывая недоумение. Кто же в самом деле его гость? В замке он его никогда не видел. Плащ на нем новейшего покроя, из самого лучшего бархата, но когда он двигается, от него разит конюшней, картофельной ямой, плесенью и гнилью.
И опять, словно отвечая на его мысли, гость кивнул головой.
— Это оттого, что у нас там холодно и сыро. Пока еще редко приходится разводить огонь. Семена вашего учения — с позволения сказать — пока что всходят медленно.
И снова — уже в третий раз — заговорил о своем:
— Девять ночей мы разыскиваем вас по всей Саксонии. Я говорю своим: если вы, окаянное чертово отродье, этой же ночью не найдете его, я вас в порошок изотру! И вдруг слышу — меня зовут! Это я всегда сразу слышу. Голос доктора Мартина — как же мне не узнать его? Этим же псалмом вы спугнули моих малышей с колокольни Вормсского собора — хе, хе, хе! Ну ничего, я не сержусь… Итак, слышу, что меня зовут. Я — в трубу и в печку. Сам открыть не могу: посреди дверцы ручка в виде креста. А вы так ушли в свой псалом, что не слышите. Когда позвали второй раз, я стукнул в окно и увидел, где вы сидите. Должно быть, я вас немного встревожил. Какие вы все странные, несуразные: днем охотнее всего думаете о том, кого больше всего боитесь ночью. Поэтому в третий раз я постучал уже в дверь, хотя это и очень неудобно.
Теперь доктор Мартин понял. Как он ни крепился, однако несколько раз лязгнул зубами, и на лбу у него выступил пот. Правда, ему не впервые приходилось иметь дело с чертом. Во сне он бился с ним каждую ночь. Порою, когда он погружался в молитву, дьявол искушал его золотым сиянием солнца или ярким багрянцем листвы за окном. Иногда, в минуту сомнения и отчаяния, тот смущал его веселым пением птиц в парке замка. Когда он постился и истязал свою плоть — посылал к нему смазливую горничную с блюдом жаркого и кубком вина. В Виттенбергской часовне он воочию видел, как черт юркнул за изображение богородицы — в стене и посейчас осталось словно выгрызенная древоточцем дыра… Но так отчетливо и близко он видел его впервые. И несомненно, это не какая-нибудь мелкая сошка, а сам князь тьмы.
Однако доктор Мартин усилием воли подавил малодушный страх и устроился поудобнее на стуле. Что может сделать ому этот гость? Разве у него нет своего помощника и заступника, перед которым тот бессилен, несмотря на все свои козни?
Он заговорил уверенно и громко:
— Ты пришел отомстить мне за то, что я восстал против твоей власти. Но я говорю тебе: отыди! Я не боюсь тебя, со мною — сам господь.
Черт остановил его энергичным жестом.
— Тсс! Не будем всуе упоминать его имя. Нам с вами это не к лицу. К тому же у меня от этого сразу начинает свербить в левом ухе. Давайте лучше называть его «Он» — так будет вернее, да и приличнее. Согласны, доктор? Благодарю. Итак, мы можем продолжать. Ах да, мы ведь еще и не начинали. А никто из нас не располагает лишним временем… Вы глубоко заблуждаетесь, если думаете, что я пришел к вам с дурными намерениями. Наоборот. Я хочу пожать вам руку, как своему соратнику и другу.
Доктор Мартин быстро убрал со стола руки.
— Я твой соратник и друг? Конечно, это опять твои козни. Только не понимаю, чего ты хочешь этим добиться.
— Отнюдь не козни — на сей раз нет. Ведь попадаются же раз в несколько столетий приятные люди, которые могут расположить к искренности даже самого черта. Вы — один из этих редких людей, доктор. Разрешите выразить вам свое глубочайшее уважение и пожелать всяческих успехов в дальнейшей вашей деятельности, — в нашей с вами общей деятельности.
Доктор Мартин невольно улыбнулся.
— К сожалению, истина ада диаметрально противоположна истине небесной, которую я исповедую, которой я служу. Не принимаешь ли ты меня за Тецеля, которого я изгнал! Он-то и был твоим соратником.
— Да нисколько, доктор! Этот монах спутал мне все карты. Из-за него я чуть не испортил себе нервы — если бы это было у нас в моде. С тех пор как он повадился ездить сюда со своим сундуком, нам, в лучшем случае, удавалось развести огонь раз в неделю. Мы попали в такое затруднительное положение, что были накануне банкротства.
— Ты, должно быть, считаешь меня простофилей. Словно я не знаю, сколько душ он ежедневно отправлял в преисподнюю.
Черт вздохнул.
— Вы не обижайтесь, доктор, до сих пор я не считал вас простофилей, но вы все-таки оказались им. Неумение последовательно, логически мыслить я наблюдал у крестьян, монахов и рыцарей. Но я не думал, что доктора теологии в этом отношении так на них похожи. Волей-неволей я должен затеять с вами диспут, хотя это и неблагодарный труд.
Еще тридцать первого октября, когда на дверях Виттенбергского собора были вывешены ваши знаменитые тезисы, вы заставили меня улыбнуться. Вы осудили беднягу Тецеля и польстили папе… «Если бы папа знал об этом…» — писали вы. А как же он мог не знать? Разумеется, знал. Ведь все делается по распоряжению папы и его курии. Тецель был только его слугой и агентом. И все, что Тецель делал, делалось в ущерб мне и во славу Того, имя которого мы условились не называть.
Погодите, доктор! Не горячитесь, позвольте мне продолжить. В отпущении грехов, в продаже индульгенций и во всей системе католичества вы видите только мерзость и разврат. Поверьте, мне эти вещи гораздо ближе, чем вам, и я дольше вашего наблюдаю их. Это наиболее хитрая и стройная система, выработанная в ущерб мне и во славу и к чести Того… вы знаете, кого. С какой стороны ее ни возьмите. Вы думаете, что католическая церковь стремится умертвить плоть, сохранить только дух? Выкиньте в окно лампу и скажите: мне остается только ее свет. Разбейте эту чернильницу и попытайтесь оставить себе только чернила. Вот точно так же обстоит дело с плотью и духом. Это хорошо знают папа и курия, потому они и придумали столь пагубную для меня систему.
