– Жребий бросишь?
– Да.
А он немногословен, красавец-муженек. Я усмехнулась. Вот и нашла в нем что-то хорошее. Не найти бы еще что-нибудь, ведь все начинается с малого. И ляпнула просто так, чтоб не воображал себе всякое, чтобы из черного тела не вылезал.
– Ненавижу. И твоей не стану.
Мой постылый в долгу не остался.
– Станешь.
А сказал-то как! Холодно, играючи, как будто ледышки друг о друга прозвенели. Поднялся и ушел, а я осталась на крыльце одна.
Под утро, когда заря только-только пятнала небо на востоке, Сивый за руку стащил меня с лавки. Сначала не поняла, что стряслось, и кошка во мне проснулась раньше, чем баба. Не открывая глаз, пару раз бросила кулак в темноту. Попала. Чей-то утробный стон разнесся по бане, и я раскрыла заспанные глаза.
– Вставай. – Глухо прошептал Сивый, помолчал и добавил. – Дура!
Что за спешка? Безрод мало не стонал. Видать, знатно урядила кулаком! Надела рубаху, мужские порты и выскочила за дверь. Сивый ждал меня на порожке, и хоть было темно, я все же углядела, что постылый муженек болезненно морщится. Засадила прямо в рану кулаком, интересно, пошла кровь или нет.
– Пойдем.
– Куда?
– На берег.
– Зачем?
– С богами говорить.
Сивый задумал просить у богов знамения. Нынче же. Я пожала плечами, знамение так знамение. Шли улицами спящего города. Тихо кругом, нелюдимо. И море тихо, волны лениво колышутся, пенятся у самого берега. Зябко. Воздух прохладен и свеж. Я внимательно смотрела на Сивого. Пришли. Ну а дальше-то что?
– Пальцем тронешь – убью!
От холодного морского воздуха и сама заговорила холодно, будто слова на языке мерзли. И захотела бы, лучше не сказала. Общение с богами не терпит одежды. Боги выпускают в мир обнаженными, и закрываться от них тканью не годится. Мне придется обнажаться, но не этого ли хотела? Поскорее ступить на дорожку, которая приведет в Ратниковы палаты, где я сяду за воинским столом рядом с Грюем. А вои-мужи не обидятся. Я не опозорила славное оружие, от врагов не бегала и спину никому не показала. На меня ли сердится храбрецам?
– Сама отвернись. В сторону гляди. Спина к спине встанем.
Что такое? Или мне послышалось? Выходит, не одна я сторонюсь чужого взгляда? А почему Сивый на глаза не хочет показаться, ровно стыдливая дурнушка? Обычно бойкие да ладные парни так и норовят перед девками покрасоваться статью, этот как будто стыдится чего-то. Хотела Безрода осадить, а постылый муж саму осадил, чисто горячую кобылку. Мы встанем спина к спине, прошепчем каждый свое, и сольем наземь немного крови – подарок богам. Пытая небеса о доле, что еще дарить, кроме себя? Надеюсь, боги не отмолчатся, дадут нам свое знаменье. Где оно появится, в ту сторонку нам и топать, судьбу искать.
Мы отвернулись друг от друга, хотя какой он мне друг? Я сняла порты, скинула рубаху, бросила все перед собой и повела плечами. Безрод не соврал и хитрить не стал – встали спина к спине, плечами подпирались.
– Озябнешь. Прижмись крепче. Не съем.
Думала и сам холоден, как глаза. Нет, теплый, даже горячий, ровно печь. Не стала губы надувать, прижалась к Безроду спиной. Иная поднялась бы на дыбки, дескать, ненавижу, и пальцем нелюбимого не коснусь. В краску бы вошла, сорвала голос. А я нет. Спокойна и холодна, расчетлива и стервозна. Ненавижу без криков, с гаденькой улыбочкой и только единожды закричу, когда стану покидать белый свет. От боли буду кричать, горла не пожалею. На что мне оно потом?
Мы шептали каждый свое. Я шептала богам, как остобрыдла эта жизнь, как разошлись душа с телом – душа стала холодна и печальна, а тело живо и налито бабьими соками, как тянут они в разные стороны, а мне по пути с душой – на небо, в Ратниковы палаты! Просила дорожки потернистее. Муж постылый говорил тихо, но я как будто спиной все слышала, в каждой косточке отдавалось. Безрод бормотал, как нашел он ту, что безотчетно искал все эти годы, как хочется ему дома, пахнущего молоком, как устал, как хочется покоя. Это меня он нашел? Это я должна привести его к дому, пахнущему молоком? Неужели все это обо мне? Не хочу! Не хочу на молодых годах поднимать для Сивого дом, пахнущий молоком, не хочу на своей косе тащить нелюбимого в счастье, не хочу! Не хочу! Я только отчаяннее запросила богов о тернистой дорожке, которая забрала бы меня всю, до единой капли, чтобы Сивому даже понюхать меня не пришлось. И тут он замолчал, ножом разрезал запястье, обронил несколько капель наземь и через плечо протянул нож. Я лишь головой мотнула. Вот еще! Кровь мешать с ненавистным мужем!
– Сама уж как-нибудь.
Достала старого знакомца – серпяной скол, которым едва не отправила Сивого на небо, и разрезала руку. Отдала кровь богам и замерла – не явится ли знаменье по сторонам света. Я не дышала, Сивый – тоже, все глаза проглядели, высматривая заветный знак. Не услышала – спиной почувствовала глубокий вздох Безрода. Неужели есть?
На дальнокрае, справа от меня разгорелось малиновое зарево, несколько раз полыхнуло и сошло. Повернув голову, я жадно пожирала глазами отблеск небесного пожарища. Получилось так, что мы с Безродом глядели в одну сторону, отвернувшись друг от друга. Значит, идти нам тоже в одну сторону, каждому за своим. Он за домом, я за печальной долей. И тут – сама не ожидала – Сивый песню запел. Меня заволновало, будто лодку на волнах, все внутри затрепетало. Через кожу проняло, косточки затряслись, зазвенели, думала хребет рассыплется. Звонким, сочным голосом Безрод потянул благодарность богам, так же полновесно грохочет гром по весне:
Мне, Сивому, много ль надо?
Мне, битому, много ль нужно?
Была б душа моя рада,
Да с глоткою грянула дружно…
Я боялась шевельнуться. Как будто попала в самую середину бури, кругом воет и свистит, а сердце колотится так, словно вот-вот через горло выскочит. Хоть и зябко было, но с меня градом катился пот. А когда Сивый перестал петь, вокруг повисла такая тишина, что в ушах зазвенело. И сама спеть не дура и толк в этом знала, но Сивый перепел всех, чьи песни я когда-либо слышала. Закрыла глаза, и меня словно выкрали из этого мира – за спиной стоял мужчина, чьего лица не видела, чье тепло чувствовала спиной, и чей голос перетряхнул все внутри. Горячее тело и дивный голосище. Ах, если бы не открывать глаза…
– Все. Одевайся. Озябнешь.
Тихий, рокочущий голос вернул меня из грез. Я открыла глаза. Бледнеющее небо, черное море, белая пена у самых ног. Моя жизнь и наша дорога на востоке. И, кажется, впервые у меня с мужем появилось что-то общее, одно на двоих. Молча оделась, молча пошла за Сивым. Ишь ты, холодные глаза, горячая кровь и зычный, песенный голосище! Смотрела ему в спину и не могла отделаться от наваждения… так же горяч был Грюй, так же замирало внутри от его голоса. Тряхнула головой, прогоняя пустые грезы. Впереди шел всего-навсего сухой человек со страшным лицом и неровно стрижеными волосами.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
