В первой книге трилогии семья Гаугов и люди, с которыми их свели прииски, переживают бурные деньки «золотой лихорадки», вспыхнувшей в 1890-е годы в Западной Австралии, в суровом краю древних гор и безводных равнин, поросших неприхотливым кустарником, где до вторжения белых обитали лишь племена кочевников-аборигенов.
В «Золотых милях» повествование возобновляется накануне первой мировой войны, когда старательская эпопея уже позади — с изнурительными походами, быстрой сменой улыбок и гримас фортуны, стихийной демократией старательской вольницы. Выросла золотопромышленность: на смену орудиям одиночек — кайлу и грохоту, просеивавшему золотой песок, пришли бур и рудодробилка, палаточные лагеря превратились в горняцкие города и поселки, а старатели, так и не ухватившие жар-птицу богатства, надели шахтерские комбинезоны, вливаясь в один из внушительных отрядов австралийского пролетариата.
Гауги — уже приисковые старожилы, и хотя у мужа Салли Морриса, утратившего надежду разбогатеть и восстановить свое прежнее социальное положение, есть маленькое «дело» — похоронная контора, они все больше пролетаризируются и по роду занятий и по образу жизни, отдаляясь от «хорошего общества» и сближаясь с трудовым людом. Под землей работает Том Гауг, навальщиком и забойщиком, а потом и старший сын Салли — Дик. Не раз счастье и благополучие семьи рушатся под железной пятой капитала.
Спускаясь в забой вместе с Томом Гаугом (в одной из глав описан его обычный рабочий день — от наспех проглоченного завтрака и поездки в трамвае, заполненном угрюмой толпой, до окончания смены), нельзя не подивиться, с каким доскональным знанием показан тяжелый, изматывающий, опасный, кабальный труд горняков, особенности горняцких профессий и тонкости трудовых взаимоотношений. Коварству и бесчеловечности потогонной системы, которая систематически подвергает жизнь рабочего смертельному риску и побуждает его заработка ради пренебрегать интересами напарника или сменщика, противостоят выдержка и спайка шахтеров. Настоящие герои, они изо дня в день побеждают страх, подбадривают друг Друга крепкой шуткой, с беспримерной самоотверженностью спасают товарищей.
Расслоение старательской массы обнаружилось уже на исходе «золотой лихорадки» девяностых, в борьбе за право добывать россыпное золото на участках, принадлежащих синдикатам. Теперь оно принимает все более четкие и устойчивые формы. Имущественное и социальное неравенство разъединило многих из бывших товарищей, спутников и партнеров. Получают развитие социальные характеристики и нравственные качества, заложенные в героях, какими мы узнали их впервые. Пэдди Кеван, беззастенчивый и неразборчивый в средствах достижения цели, до поры до времени скрывавший свое богатство и могущество под личиной нескладного, неотесанного, неважно одетого приискового парня, больше не нуждается в маскараде. Крупный делец, наживающий миллионы, он не обременяет себя такими чувствами, как благодарность, долг, жалость. Не кто иной, как миссис Гауг, выходила Пэдди, заболевшего тифом. Но это не остановило его, когда он решил отомстить Гаугам — за изгнание из их дома и женитьбу Дика на Эми, которой домогался он сам.
Сюжетные линии, связанные с кражей золота, добытого в шахте, и охотой на преступников, с полицейскими сыщиками, убийствами и нераскрытыми тайнами, вводятся не занимательности ради, хотя они, безусловно, обостряют действие. Специфическое явление приисковой жизни, со своими правилами игры и своеобразной этикой, в которой писательница хорошо разобралась, замешано на глубоких социальных противоречиях. Утайка золота рудокопом несет в себе, в извращенной форме, зерно протеста против нещадно эксплуатирующей его системы. Владельцы рудников и директора акционерных компаний, наказывая рабочих, посягнувших на их собственность, в то же время сами не брезгают краденым золотом, участвуя в подпольной купле-продаже. Преступная мафия находит способы заткнуть рот или убрать с дороги всякого, кто грозит ей разоблачениями, будь то метиска Маритана — пешка в игре, попавшие в западню Гауги или чересчур ретивый полицейский. И если рудокопам, утаившим крупицу-другую золота, на снисхождение рассчитывать не приходится — их упрятывают за решетку, то кеванам все сходит с рук.
Для австралийской общественной мысли демократического направления, начиная с конца XIX и до 40-х годов XX века, были характерны утверждения, что в бедствиях, выпавших на долю народа Австралии, повинен, главным образом, британский империализм: развитие австралийского капитализма недооценивалось. Образ Пэдди Кевана примечателен и тем, что в нем запечатлен свой, австралийский «чумазый», представитель растущей национальной буржуазии.
Франсиско Хосе де Морфэ, он же Фриско Джо Мэрфи, также вознесен «золотой лихорадкой» и спекуляциями золотоносными участками, но в этой фигуре есть некоторая двойственность: его связи со старыми товарищами-старателями не оборваны до конца. На счету у Фриско, ловкача-авантюриста, любителя прихвастнуть и порисоваться, немало поступков, которые отнюдь не свидетельствуют о высоких моральных принципах. Дай он показания на суде и выведи Кевана на чистую воду, Моррис и Том, обвиненные в краже золота, возможно, были бы оправданы. Но он не поспел бросить вызов хозяевам приисков. Салли и осуждает Фриско, и негодует, и все же что-то неодолимо влечет ее к нему — быть может, обаяние веселого и дерзкого искателя приключений, удаль, мужская сила и уверенность в себе — то, чего недоставало бедному Моррису, и страсть к ней, которая нет-нет да и напомнит о себе эхом ушедшей молодости. Салли отзывается на нее в позволяет себе запретную прежде любовь уже будучи в летах, после смерти мужа, охваченная жалостью: Фриско ослеп после ранения на войне, разорен Пэдди Кеваном и, тяжелобольной, лежит в лачуге на городских задворках, именуемых Долиной нищеты.
Из четырех сыновей Салли — Дика, Тома, Лала и Дэна — Том наделен «искрой Прометеева огня», если мы воспользуемся широко распространенной в мировой социалистической литературе метафорой служения людям, которую охотно употребляла и Причард. Том благороден и самоотвержен, деликатен и неподкупен. Выучиться, как он хотел, на инженера-металлурга не удалось — не по средствам. Его университетом стал рудник. Он образован благодаря самообразованию. Днем — в забое, ночью — над книгами. Достаточно взглянуть на книжные полки, сколоченные из досок от ящиков, чтобы убедиться, как широк круг его интересов: труды Геккеля, Дарвина, Энгельса, стихи и статьи по горному делу. Его пытливая мысль стремится объять все развитие человеческого общества, и видение прекрасного мира, в котором счастья хватит на всех, сияет перед ним, «словно легендарная чаша Грааля» — символ заветной цели.
Том, профсоюзный руководитель, горячо преданный делу организации трудящихся, — рабочий из передовых рядов австралийского пролетариата, один из тех, кто принял эстафету классовой борьбы у героев «великих забастовок» девяностых годов и глубже, чем они, сознает ее взаимосвязь с мировым революционным движением. Эту преемственность и расширение интернационального кругозора Причард делает наглядной, дав Тому в учителя людей разных национальностей, с политическими программами, имеющими свои отличия, но единых в отрицании капиталистической системы. Чарли О'Рейли — член анархосиндикалистской организации «Индустриальные рабочие мира» (ИРМ). Старик Крис Кроу хранит дорогие воспоминания о Международном товариществе рабочих — Первом Интернационале. Монти Миллер стал в 1854 году под знамя Эврикского восстания золотоискателей в Балларате.
О Монти Миллере стоит сказать особо, поскольку это — лицо историческое. Причард познакомилась с ним в 1919 году на майской демонстрации в Перте, столице Западной Австралии. Ему было за восемьдесят, но он поражал феноменальной памятью, цитируя наизусть целые эссе Эмерсона, американского философа и писателя XIX века, отрывки из Шелли и Шекспира. Он завещал Причард свои рукописи — стихи, песни, автобиографические записки. Многие годы входивший в ИРМ и подвергавшийся преследованиям, под влиянием революционных событий 1917 года в России он пересмотрел свою точку зрения на пути и методы борьбы и приветствовал создание в 1920 году партии австралийских коммунистов — «благословил нашу молодую партию», писала Причард в очерке «Монти Миллер, каким я его знала». В «Золотых милях», как и в других частях трилогии, исторические лица фигурируют на втором плане. Но отношения, в которые с ними вступают основные действующие лица, показательны, и само присутствие живых реалий эпохи сообщает повествованию подчеркнутую достоверность.
В образе Нади Оуэн, которая была и наставником Тома в школе политического знания и женщиной, вызвавшей у него глубокое, чистое, затаенное чувство, нашло отражение влияние революционного движения в России на борьбу австралийских трудящихся за свои права. Хорошо известно, какую огромную роль в формировании общественно-политических и эстетических взглядов Катарины Сусанны Причард сыграла Великая Октябрьская социалистическая революция, как много значили для нее успехи строительства социализма, какой неизгладимый след оставила поездка в СССР в 1933 году. Слегка познакомившись тогда с русским языком, она позже, когда ей было почти шестьдесят лет, взялась за его изучение — записалась на курсы при Сиднейском университете. Общемировой резонанс залпов «Авроры» усиливался в Австралии деятельностью русской революционной эмиграции, которая образовалась после подавления революции 1905 года. Русские рабочие во главе с большевиком Ф. А. Сергеевым (Артемом) и на пятом континенте не сложили оружия, борясь плечом к плечу с австралийскими братьями по классу и содействуя социалистическим организациям. Надя Оуэн, дочь революционера, убитого на демонстрации, бежавшая из России, потому что и ей грозила опасность, рано умерла и недолго пробыла на Золотой миле, но о ней вспоминают, когда до приисков доходит весть об Октябрьской революции в России и рудокопы радуются этой победе, в кабачках чокаются и слышатся песни «Красное знамя» и «Вечное братство». «Если бы Надя знала…»
