Дело обернулось так, что синьор Ардиццино снова вернулся к прежним своим утехам и опять вступил в обладание прелестями Бьянки, не расставаясь с ней ни днем, ни ночью. Так жили они довольно долго, пока в душу Бьянки Марии не запала мысль убить графа ди Гайяццо. Если бы кто-нибудь захотел установить истинную причину этого желания, я сильно сомневаюсь, чтобы ему это удалось: ясно лишь, что она была женщиной сумасбродной и способной на самое страшное преступление, ибо, увлекаемая своими разнузданными непристойными желаниями, не подчинявшимися рассудку, она готовила себе и другим печальный конец, о чем вы сейчас услышите.
Предавшись всецело этой мысли, ибо ей казалось, что она не сможет жить спокойно, если граф ди Гайяццо не будет убит, и не находя другого способа, как только уговорить синьора Ардиццино стать его убийцей, Бьянка однажды, лежа с ним в постели и предаваясь любовным ласкам, сказала ему так:
— Вот уже несколько дней, как я собираюсь, синьор мой, попросить вас об одной милости, и думаю, что вы мне не откажете.
— Я к услугам вашим, — сказал любовник, — и сделаю все, что вы мне прикажете, лишь бы это было в моих силах.
Тогда Бьянка продолжала:
— Скажите мне, что, граф ди Гайяццо — ваш близкий друг?
— Разумеется, — отвечал Ардиццино, — он мой друг, и добрый друг. Я люблю его как брата, я знаю, что и он меня тоже любит и всегда готов сделать мне приятное, как и я ему. Но почему вы мне задаете этот вопрос?
— Сейчас я вам все объясню, — ответила дама и, поцеловав его нежно несколько раз, сказала: — Однако, жизнь моя, вы сильно ошибаетесь, я твердо уверена, что у вас на свете нет более: злого врага, чем он. Послушайте же, как я об этом дозналась, чтобы вы не подумали, что это лишь моя фантазия. Когда он встречался со мной, как-то разговор зашел о вас, и он клялся мне, что до тех пор не будет чувствовать себя счастливым, пока в один прекрасный день не пронзит вам грудь отравленным кинжалом, и добавил, что рассчитывает в скором времени преподнести вам такую штучку, что вам тошно станет. Еще много дурного говорил он мне о вас, но о причине своей злобы сказать не хотел, как я его об этом ни упрашивала. Я умоляла его отказаться от этой мысли, хотя в то время была с вами в ссоре. Но он мне сердито отвечал, что это решено, и просил меня переменить разговор. Берегитесь же его. Теперь вы предупреждены, будьте осторожны. Но если вы мне доверяете, я дам вам добрый совет, и вам не будут страшны ни его угрозы, ни он сам. Возьмите почин на себя, и сами сделайте то, что он собирается сделать с вами. Вы преотлично можете его обойти, и все вас будут только хвалить за это и больше бояться. Поверьте мне, если вы не начнете первым, он глаз не сомкнет, пока в один прекрасный день не нападет на вас врасплох и не убьет. Послушайтесь же моего совета, прикажите как можно скорее разделаться с ним, и вы не только исполните свой долг и обязанность рыцаря, защищающего свою столь драгоценную жизнь, но и доставите мне одно из самых больших удовольствий, какое только возможно. Если вы не хотите сделать это ради себя, то сделайте во имя вашей любви ко мне. Подари вы мне целый город, это не было бы для меня более желанным подарком, чем смерть этого косноязычного. Если вы меня любите так, как я думаю, вы отправите на тот свет этого наглеца и выскочку, который не чтит ни бога, ни людей.
Пожалуй, Бьянка Мария смогла бы убедить Ардиццино и он поверил бы ее наветам, если бы она сумела скрыть свое волнение при последних словах, из которых он заключил, что она действует не ради него, а под влиянием какой-то особой ненависти к графу, и утвердился в том мнении, что граф никогда с ней о подобных вещах и не заговаривал. Впрочем, он сделал вид, что очень ценит сделанное предупреждение, и без конца благодарил ее, обещая последовать ее мудрому совету. Однако поступил он совершенно иначе, решившись ехать в Милан и лично переговорить с графом, что и сделал. Будучи в Милане и улучив удобный момент, он как-то затеял беседу с графом и со всеми подробностями передал ему свой разговор с Бьянкой. Граф осенил себя крестным знамением и, полный удивления, воскликнул:
— О негодная тварь! Если бы я не считал, что благородному человеку зазорно пачкать руки в крови женщины, и особенно такой порочной, как эта, я вырвал бы ей язык сквозь, затылок. Впрочем, прежде заставил бы сознаться, сколько раз она, сложив руки крестом, умоляла меня убить вас.
Итак, открыв друг другу помыслы этой женщины, они убедились в коварстве ее души. Они поносили ее, как самую негодную распутную тварь, и всюду рассказывали об ее злодейских замыслах, так что она вскоре стала притчей в устах всего города. Она же, проведав, что о ней говорили эти синьоры, хотя и делала вид, что это ее мало заботит, все же бесилась от злости и думала лишь о том, как бы получше им отомстить. Вскоре она поехала в Милан и поселилась в доме синьора Дариа Боэта.
В те дни в Милане проживал Пьетро ди Кардона, сицилиец, командовавший отрядом дона Артале, побочного сына графа ди Коллизано, убитого в сражении при Бикокке[175]. Этот дон Пьетро был юноша лет двадцати, смуглый лицом, но хорошо сложенный и с виду всегда печальный, который, увидев как-то раз Бьянку, без ума в нее влюбился. Познакомившись с, ним, она убедилась, что он еще желторотый птенец и, пожалуй, его можно сделать орудием того убийства, которого она так страстно желала; стараясь быть с ним поласковее, она всеми силами стремилась его обольстить и подчинить себе. Он же, никогда не знавший ни одной благородной дамы и считая ее одной из первых в Милане, изнывал от страсти к ней. В конце концов однажды ночью она привела его к себе и отдалась ему с безумным пылом, делая вид, что совершенно опьянена его любовью; она осыпала его такими ласками и с такой охотой предавалась любовным утехам с ним, что он стал считать себя самым счастливым человеком на свете и думал только о ней. Она так подчинила его своей воле, что немного времени спустя стала упрашивать его оказать ей особую милость и убить графа ди Гайяццо и синьора Ардиццино. Дон Пьетро, смотревший на все глазами своей любовницы, обещал ей это и, не мешкая, приступил к делу.
Так как граф ди Гайяццо в это время куда-то отбыл, а синьор Ардиццино находился в Милане, то Пьетро решил начать с него. От своих соглядатаев он узнал, что в один из вечеров синьор Ардиццино будет ужинать не дома. Была зима, когда принято ужинать поздно, и Пьетро, взяв человек двадцать пять своих солдат, вооруженных с головы до ног, решил устроить засаду, когда Ардиццино будет возвращаться домой. Вы знаете, разумеется, проход под аркой налево от улицы Маравильи в сторону Корсо Сан Джакомо. Зная, что синьор Ардиццино пройдет именно здесь, Пьетро со своими солдатами засел в соседнем домике и, имея сведения от своих соглядатаев, что Ардиццино возвращается с братом, синьором Карло, расположил своих людей так, чтобы можно было окружить их со всех сторон. Здесь и разгорелась схватка. Но что могли сделать двое юношей и десяток слуг, имея лишь шпаги, со столькими вооруженными до зубов людьми, да еще с длинными копьями?
Бой был недолгий, несчастные юноши и почти все их слуги были перебиты. Герцог Бурбонский, бежавший из Франции в Милан и бывший там наместником императора, приказал в ту же ночь взять под стражу Пьетро и отправить его в тюрьму. Тот сознался, что совершил это злодеяние по наущению Бьянки Марии. Она же, узнав об аресте Пьетро, хотя и имела время уехать, не знаю уж по какой причине осталась в городе. Герцог Бурбонский, когда ему донесли о признании Пьетро, приказал схватить Бьянку, которая, по глупости, взяла с собой мешок с пятнадцатью тысячами золотых скудо, рассчитывая с помощью разных уловок спастись от тюрьмы. Дону Пьетро удалось бежать, а злосчастная женщина, своими устами подтвердившая признание любовника, была приговорена к смертной казни. Выслушав приговор и не зная, что дон Пьетро избежал правосудия, она никак не могла примириться со смертью. В конце концов, когда ее привели в равелин тюрьмы, выходящий на площадь, и она увидела плаху, она стала горько рыдать, умоляя об единственной милости — позволить ей увидеть дон Пьетро, чтобы умереть спокойно. Мольбы ее были напрасны. Несчастной отрубили голову. Таков был конец всем ее необузданным желаниям. Кто захочет увидеть ее портрет, пусть пойдет в церковь Большого монастыря и там увидит ее изображение.
Часть первая, новелла VIII
Джулия из Гацуоло, будучи обесчещена, бросается в Ольо и погибает
Наш синьор Пирро, маркиз Гонзага и властитель Гацуоло, раскинувшегося на том берегу реки Ольо, что обращен к По и уже долгое время находится во владении рода Гонзага, изъявил желание, чтобы я[176] рассказал вам, великодушнейший синьор, и вам, любезные синьоры, о памятном событии, случившемся не так давно, — смерти некоей Джулии, уроженки здешних мест. Сам высокочтимый синьор, пожалуй, лучше меня сумел бы рассказать о печальном исходе этой истории, да и многие другие могли бы не хуже меня это сделать, изложив ее со всеми подробностями. Но так как мне приказано быть рассказчиком, я должен повиноваться. Я глубоко сожалею, что у меня не хватает слов, чтобы воздать должные похвалы мужественной и благородной душе Джулии, как этого заслуживает ее удивительный поступок.
