Саша работал с увлечением. Документы в порядке, он легализован, остается жилье, прописка, но это не проблема, настораживал военкомат. В институте изучали военное дело, проходили «высшую вневойсковую подготовку», и всем, кто кончил институт, дали звания младших командиров, по-нынешнему лейтенантов. Он тоже прошел военную подготовку, но звания не получил и, как обернется дело в военкомате, не знал, поэтому в военкомат торопиться не будет.
Главное – документы. Если придется отсюда смываться, то на новом месте не надо хлопотать о паспорте, он у него на руках, и отметка с места работы есть.
Не пойди он к Михайлову, ничего бы не вышло. Неужели Михайлов его помнит? В заявлении он написал свой московский адрес: Арбат, 51. Или не обратил на это внимания, а просто внял логике заявления: Конституция гарантирует право на труд. И все-таки смелый человек! Саша вдруг вспомнил, как его зовут – Михаил Ефимович, и его референт, этот толстячок в полувоенной форме, приходил с ним на Арбат, где жили родители Михайлова, наблюдал, как играют в шахматы Саша и Мотя, комментировал их игру. Мотя этого не любил, и, когда толстяк как-то показал другой ход, Мотя смешал фигуры на доске: «По подсказке не играю». Отец Моти и Михаила Ефимовича держал фотоателье в их же доме, но в середине двадцатых годов закрыл его. И теперь Саша вспоминал, что он думал тогда об этом: Михаил Ефимович – крупный партийный работник и ему, наверное, неудобно, что отец – кустарь, кустари считались мелкобуржуазной прослойкой. На этом и кончались Сашины воспоминания об этой семье, они уехали с Арбата. Да, еще: фамилия у них была другая, а Михайлов – это партийный псевдоним от имени – Михаил.
Из мастерской вышел Глеб в кожаной куртке на меху, какие носят летчики, в руках – старый, затасканный портфель.
– Закругляйся, дорогуша.
Саша собрал инструмент в брезентовую сумку, переоделся, сдал кладовщику телогрейку и штаны, инструменты.
– Боишься, сопрут? – спросил кладовщик.
– Машина раскулаченная, привыкли с нее таскать, – объяснил Саша.
Потом он и механик подписали акт о том, что Панкратов А.П. принял машину «ЗИС» номер 49–80 в порядке и полностью укомплектованную. Хомутов подписал акт, не взглянув на машину: если водитель не предъявляет претензий, так и смотреть нечего.
Саша нашел Глеба в кабинете Леонида.
– Идите потихоньку, я вас догоню, – сказал Леонид.
Всю дорогу говорил Глеб, Саша слушал.
– Тебе, дорогуша, понравится в Калинине, ты на Волге бывал когда-нибудь?
– Никогда не бывал.
– У меня рыбак знакомый есть, летом съездим к нему с ночевкой, встанем до восхода солнца, когда над рекой туман стелется, такое увидишь – и помирать можно.
– Не рановато – помирать?
– Согласен, подождем. Ты где живешь-то?
– Еще нигде, надо снять комнату.
– Найдешь.
– Ты не знаешь, кто сдает?
– Черт его знает, не интересовался, но поспрашиваю.
– Будь друг, сделай.
– Обязательно, дорогуша, обязательно. – Глеб оглянулся, не идет ли Леонид. – Давай-ка на другую сторону перейдем, к магазину. В кафе водку не подают, только красное. С собой надо принести, Людка нам какое-нибудь ситро на стол поставит, ну, сам понимаешь. Гастроном вот он!
– Сколько брать?
– Четыре мужика, значит, две бутылки усидим.
– Кто четвертый-то?
– Механик твой, Хомутов, он для тебя, дорогуша, главный человек. У нас тут первое дело – ставь бутылку!
Саша пошел в магазин, вернулся с двумя пол-литрами в карманах пальто.
– Давай сюда!
Глеб положил бутылки в портфель.
Появился Леонид.
– Все наладили?
– Порядок, – ответил Глеб, – а механик где?
– Приползет.
Они зашли в кафе, разделись. Гардеробщик, тщедушный, с трясущимися руками и спившейся физиономией, был им знаком, и они ему были знакомы, но внимание проявил только к Леониду, повесил его пальто без номерка, мол, ваше пальто, Леонид Петрович, мне известно, а Саше и Глебу дал по номерку.
Глеб отправился в зал искать Люду, вернулся.
– Пошли!
В углу Люда готовила им столик, улыбнулась Саше: все знаю, поздравляю, наклонилась к нему:
– И у меня для тебя новость хорошая, потом скажу.
Выпрямилась, поднесла карандаш к блокноту.
– Принеси пока нарзан, бо-ка-лы, понятно, а мы подумаем. – Глеб рассматривал меню. – Ну что, дорогие мои, милые, селедочка подойдет? Огурчики-корнишончики, верно я говорю? Отбивная… Знаем мы эту отбивную. У свиньи отбили, нам дали. Шницель? Это будет правильно. Саша, посмотри, ты – хозяин.
Саша взял отпечатанное на листочке бумаги меню.
– Может, еще колбаску?
– Можно и колбаску.
Подошла Люда, принесла бокалы, тарелки, ножи, вилки, две бутылки нарзана, предупредила:
– Только поосторожнее.
Саша заказал селедку с картошкой, колбасу вареную и шницель.
– На твои гуляют?
– А то на чьи же, – ответил за него Глеб, – на работу оформился, теперь квартиру ищет.
– Будет ему квартира, – загадочно улыбнулась Люда.
– И квартиру обмоем, – заключил Глеб. – Ладно, Людмилочка, хоть селедочку дай, горит душа.
– Вот и Хомут идет, – сказал Леонид.
Подошел механик Хомутов, сел на свободный стул, заговорил с Леонидом о машинах.
– Надо их рассадить, – сказал Глеб, – сейчас устроят производственное совещание.
Леонид и Хомутов не обратили на его слова никакого внимания.
Глеб подмигнул Саше, придвинулся к нему:
– Не умеет русский человек веселиться. Целый день на работе сидят, проблемы решают, а встретятся за рюмкой – опять про работу талдычат. Уши вянут. У Хомутова этого, скажу тебе, дорогуша, мальчонка родился, а до этого десять лет детей не было, и вдруг понесла жена. Хомутов с радости неделю не просыхал. Так расскажи, как мальчонка гулькает, как мамкину сиську сосет, как он своей жене запузыривает, чтобы теперь девчонку родила. Граждане, – Глеб постучал вилкой о тарелку, – отвлекитесь, выпьем под нарзанчик!
Выпили.
Глеб снова придвинулся к Саше:
– Дорогуша, давай пари на бутылку, а хочешь, на две и на три. Я тебе сейчас наперед распишу весь их разговор: во-первых, будут ругать Прошкина, во-вторых, будут ругать Прошкина и, в-третьих, будут ругать Прошкина, директора вашего, ты хари его не видел? Увидишь. Леонид цапается с ним, как кошка с собакой. Он ни уха ни рыла, заведовал пекарнями, там у него пирожки разворовывали, ночью пекут, а утром – пустые противни. Его сняли, кинули на автобазу, тут машину не украдешь, машина большая, а пирожки маленькие, куснул два раза и нет пирожка. Правильно я говорю, Леня?
Леонид что-то буркнул в ответ.
– А Лене, конечно, обидно, инженер, член партии, знает дело, а им командует чурбан. Я как-то зашел к нему в кабинет, смотрю, он голову поднял и воет, как собака на луну. Ей-богу! Вот до чего его Прошкин довел.
Саша рассмеялся: «Завоешь, когда терпение лопнет».
Люда принесла селедку с картошкой, поставила на стол тарелку с нарезанной колбасой.
– Когда горячее захотите, скажете. – Она наклонилась к Саше: – Есть комната, Сашок, тут рядом, у гардеробщика нашего.
– У Егорыча, – подтвердил Леонид, – это хорошо.
– В полуподвале, но сухо. Проходить через хозяев, а хозяева – Егорыч да жена его старушка. В месяц – тридцатка, платить за две недели вперед. За стирку, конечно, отдельно. Кипяток ихний. Если что сготовить – хозяйка сготовит.
– Хорошая квартира, – снова сказал Леонид, – и хозяева хорошие. Пьют, правда, кто же теперь не пьет. А выпивши они тихие, не буянят. Мирные люди.
– «Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути…» – пропел Глеб.
Этой песни Саша тоже не знал, но промолчал. Он вообще старался теперь помалкивать.
– Сашок, ну так что, договариваться? Будешь раздумывать, уплывет квартира.
– А я и не раздумываю. Я готов.
– Постирать бельишко соглашайся, а варить – не надо, в столовую сходишь, – сказал Леонид.
– Ну сидите. – Люда ласково похлопала Сашу по плечу.
Механик задержал взгляд на ее руке, покачал головой.
– Крутят мной, как хотят, – пожаловался он, глядя на Сашу, хотел и его вовлечь в разговор. – Подсовывают путевку, вижу – липа, столько ездок и на самолете не сделаешь, а подписываю, чтобы Прошкин мог рапортовать. Если дознаются, с кого спросят? С меня спросят, зачем, мол, подписал?
– Поехали, поехали, сели на своего конька, – вздохнул Глеб. – Нет, не умеет русский человек веселиться. С чего это так, дорогуша?
Ясно, с чего, зажат человек со всех сторон, схвачен обстоятельствами за горло, тут не повеселишься. Со Всеволодом Сергеевичем Саша порассуждал бы на эту тему, а с Глебом лучше держать язык за зубами. Может, неспроста задал вопросик, может, вызывает на откровенность.
– Не знаю, – улыбнулся Саша, – как-то не думал об этом.
Подошла Люда, позвала Сашу, они вышли в гардероб.
– Егорыч, – сказала Люда гардеробщику, – получай жильца.
Гардеробщик протянул Саше руку:
– Алексей Егорович.
