Стоун залюбовался Джинни, красота которой словно засияла в лунном свете. Золотились светло-каштановые волосы, белоснежная кожа тоже приобрела золотистый отблеск.
— Моя золотая, — прошептал Стоун, — я хочу тебя всегда, неутолимо! Что это, околдовала ты меня, что ли? — Он протянул к ней руки, обнял и начал целовать, дрожа от желания. Его губы блуждали по ее лицу, впивая каждый дюйм нежной бархатной кожи, а рука в это время ласкала нежную шею и дергала за мочку маленькое ушко. Джинни ежилась и смеялась.
— Джинни, дорогая, я просто обезумел, и я не могу взять тебя сегодня. Какая бессмыслица, эта разлука… На месяц, а словно навеки…
— На двадцать шесть дней, — поправила Джинни, лаская его лицо кончиками пальцев, — но ты прав — это словно вечность. Я не в силах это вынести. Давай поедем вместе, вдвоем. Я возьму у отца свою лошадь, а он наймет другую или купит. Почему я должна ехать в карете? Я хочу быть с тобой, я умру без тебя.
Пальцы Стоуна перебирали ее кудри и гладили лицо.
— Дорогая моя, я не могу бросить Мэтта одного. Мы поедем более коротким путем и встретимся в Далласе. Последняя разлука — и я не отпущу тебя больше, женщина! Мы будем всегда вместе…
— Да, на ранчо из Далласа вернемся вместе, и потом будем вместе до конца дней своих. Но целых две недели даже не видеть тебя — как я это вынесу?!
— Ну, не могу же я продать Чууна или оставить его здесь, — возразил Стоун, ласково глядя на гнедого.
— Я знаю. Что ж ты думаешь, я буду тебя к лошади ревновать?
Оба рассмеялись. Еще целый час они целовались у дома Хетти и тихо говорили о своем будущем. Джинни уже дремала, в полусне лаская плечи Стоуна, влажными и сладкими от желания губами отвечала на его поцелуи. Вдруг она обвила его за пояс и страстно притянула к себе. Когда пыл страсти дошел до опасной черты, Стоун обнял Джинни и ввел ее в дом. Она еле дошла до своей комнаты и упала на кровать; тело ее пылало, и сердце призывало любимого.
Во вторник вкладчики компании и управляющий капитан Эндрю Линч обсуждали с Мэттом все, что было сделано. Были одобрены все действия Мэтта, и никто не возразил против включения в компанию «Рудник Джинни М.» Стоуна Чепмена. Все решили держать предпринятое в тайне, пока это будет возможно. На следующий день Стоун нанял отставного солдата, который должен был доставить Чууна на ранчо Бена Чепмена. Чуун знал особый свист, которым хозяин приказывал ему повиноваться чужому человеку. Солдат, отставной кавалерист, заслуживал доверия, и Стоун отправлял своего гнедого с легким сердцем. Потом он телеграфировал своим родителям, что завтра они отбывают в Техас. Стоун изменил свой план, поняв, что ему не придется сопровождать Мэтта: и он и дочь заметили, что Мэтт и Хетти так и льнут друг к другу. Но, в отличие от Джинни, Стоун сделал из этого практические выводы и во время вечерней прогулки, когда они снова страстно целовали друг друга и готовы были потерять голову, Стоун хитро улыбнулся и сказал Джинни:
— У меня есть для тебя сюрприз.
— Какой?
— Я еду с тобой в карете. А твой отец здесь задержится.
11-го июля, в четверг, они прибыли на ранчо Чепмена. Мэтт остался закончить кое-какие дела и должен был выехать вслед за ними в пятницу. Путешествие в Техас через Канзас, Миссури, Арканзас и Оклахому не показалось молодым людям долгим, а две остановки на ночь в хороших гостиницах были восхитительными. Проведя две недели в тесной карете рядом, в задушевных разговорах, они обрели чудесную близость, а ночи в гостиницах напоминали им начало их пылкой любви во время путешествия в фургонах.
Джинни, счастливая и разнеженная, лежала в объятиях Стоуна на широкой кровати в красиво обставленном номере.
— Как чудесно, — пробормотала она в полудреме. Он поднял голову и посмотрел на нее.
— Так ты сказала в форте Смит, — напомнил он торжествующе, и его губы снова начали бродить по шее Джинни, опускаясь к груди.
Светло-карие глаза Джинни радостно вспыхнули:
— Да, да, ты взял меня с собою в путешествие по неизведанным путям, мой проводник, и открыл мне их прелесть. Только скажи, многим женщинам ты служил проводником на этих путях? С кем приобрел такую опытность и стал таким искусным.
— Не ревнуй, женщина! Никого я так не ласкал, как тебя! Ты так чаруешь и влечешь меня, что я хочу целовать каждый дюйм твоего тела. — Его язык вылизал ее груди, потом он схватил ртом сосок и долго ласкал и покусывал его, пока не перешел ко второму. Он наслаждался чувственным трепетом, который охватил Джинни, сознанием своей власти над женщиной. Он приподнялся и полулег на нее, впившись губами в ее губы. Он хотел овладеть ею медленно, но ему было трудно сдержать себя, он так рвался к ней…
Джинни отвечала ему с таким же неудержимым пылом. Сколько бы раз они ни соединялись, достаточно было касания, поцелуя — и она готова была принять его снова. Она была опьянена любовью. Голова ее кружилась. Она гладила плечи и спину Стоуна, покрытые шелковистыми черными блестящими, как вороньи перышки под солнцем, волосами. Она неудержимо тянулась навстречу его поцелуям и ласкам. Каждая частичка ее тела отзывалась сладостному напору мужчины. Она опустила руку, ощутила и охватила пальцами то, что воспламеняло ее чувства, и протяжно застонала, страстно прижавшись к его мускулистому телу. Джинни, охваченная неистовством страсти, прижалась к нему и подчинилась заданному им темпу. Он был крепкий и сильный, но касался ее так легко, как солнечный свет касается цветов. Она дрожала, как нежный побег под лаской могучего ветра.
— Я люблю тебя, Стоун Чепмен, — еле слышно прошептала она.
— Я люблю тебя, Джинни, — словно эхо отозвался он.
— Джинни перекатила его на спину и прыжком вскочила на него. Она целовала его легкими прикосновениями губ, очертив лоб, скулы, подбородок; потом впилась губами в его рот, покрыла поцелуями безволосую грудь. Прикосновения так возбуждали его, что он тихо стонал. Тем временем ее рука скользнула по его животу и схватила вожделенный приз. Он застонал громче, чувствуя, что сладкое мучение становится нестерпимым.
— Пощади, женщина! — вскричал он, — ты меня раскаляешь, как кофейник на горячих угольях! Он изнемогал от желания быстро закончить, но она, смеясь, дразнила его:
— Вот так же и ты сам медлишь и мучаешь меня. Давай, как в спорте, — на равных правах. Чтобы я тоже участвовала. — И она продолжала сжимать и ласкать твердеющий член.
Стоун выскользнул из-под нее, чтобы повалить ее на спину и достигнуть золотой вершины. Они впивали друг друга, не упуская ни одного самородочка, ни одной золотой блестки, ни одной крупинки или даже пылинки блаженства, жадно прильнув друг к другу в полной самоотдаче. Их губы слились, заглушенные крики восторга не вырвались наружу. Потом они разъединились, расслабились и лежали рядом в сладостном изнеможении.
