Стив перекатился на бок и притянул к себе ее голову; она лежала на его руке, как на подушке, гладила его бронзовую грудь, смотрела в его глаза, и оба были полны счастливого изумления. Оба чувствовали, что любят и любимы, одаривают и одарены щедрой мерой, разделяют блаженство с другим, еще больше упиваясь им. Ничто их не тревожило, сомнения отлетели прочь. Их было двое, но они были едины телом и духом.
— Я люблю тебя, Джинни Марстон, навсегда.
— И я тебя люблю навсегда, Стоун.
Двадцать третьего, когда карета приехала в Даллас, счастливую пару встречали Беннет и Нандиль. Они прошли через облако пыли, поднятое каретой, и обнялись с Джинни и Стивом.
— Хвала Господу, сын, ты снова дома. Я счастлив, Джинни, что вы заарканили парня и уговорили его осесть. Вы сделали то, что никому не удавалось, даже самому Стоуну: вернули мне сына.
— Да, нелегко с ним было справиться, сэр, но я накинула лассо и связала его по рукам и ногам.
— А я все-таки думаю, что не так уж он сильно сопротивлялся, — пошутила Нэн, стоявшая рядом со Стоуном, который нежно положил руку на плечо матери. Да, думала она, это судьба. Сомкнулся круг жизни, предназначенный Стоуну. Также свершилась и моя судьба, думала она, глядя на Беннета Чепмена.
— Да разве я мог ускользнуть от трех лассо, — засмеялся Стив, — вы же втроем на меня напали!
Джинни была счастлива, увидев, что Бен и Нандиль простили ей обман и обращаются с ней ласково. Она видела, что вся семья счастлива. Жестокая битва закончилась, и все обрели мир и покой.
— Стоун Чепмен, — сказала она с южным акцентом, исчезнувшим у нее в Лондоне и появившимся вновь, — вы обвиняете меня, что я уговорила их прийти мне на помощь, чтобы добиться вас?
Он обвил ее плечи свободной рукой, притянул к себе и сказал:
— Я был так глуп и упрям, что ты имела право призвать себе на помощь всех, кого можно было; и ведь в самом деле, я не ринулся бы за тобой в Колорадо-Сити, если бы родители меня не вразумили. Это они пробили брешь и заставили увидеть правду.
— Забирай вещи из кареты и пошли домой, сын. Нам надо многое обсудить.
По дороге говорили о приключениях молодой пары и о двойной свадьбе, которая состоится в ближайшие дни.
— Как дела на ранчо, отец?
— Не беспокойся, сын, мы с тобой не слишком скоро оторвемся от молодых жен. Я договорился с Бэком, он справится с перегоном скота без нас.
— Удивительное дело, — сказала Нандиль, улыбаясь Джинни, — как наши мужчины изменились. Работа у них теперь на втором месте после любви.
— Сама будешь виновата, если работа пострадает, — поддразнил Стоун, — ведь это ты приказала мне вернуть эту девушку, я поступил как послушный сын.
— Да, ты теперь не мальчик, ты стал настоящим мужчиной, сильным, гордым и умным. Великий Дух улыбнулся нам обоим.
— Да, мама. Он нам улыбнулся. — Так радостно произносить это слово «мама».
Следующий день прошел в оживленных совещаниях о предстоящих свадьбах. Решено было венчаться через десять дней. Были написаны и разосланы приглашения всем друзьям на соседних ранчо, в том числе четырем женщинам — подружкам Джинни по путешествию в фургонах, их семьи обосновались в районе Далласа. Джинни жаждала рассказать им все о себе и снова насладиться дружбой и весельем милых и добрых женщин, вместе с которыми ей довелось пережить трудные времена. Она надеялась, что они извинят ее бегство без прощания, поймут, что она должна была укрыться под именем Джоанны Чепмен, чтобы спастись от мести друзей Чарльза Эвери и Барта.
Писать подружкам было очень легко, и мысль о скорой встрече была отрадна, а вот письмо Марте Эвери об обстоятельствах гибели ее брата с трудом далось Джинни. Письмо в Саванну заставило ее вновь вернуться к мыслям о Ку-Клукс-Клане, который все более явно превращался в расистскую организацию. Между тем Джинни, как и многие другие, начинала понимать, что негры и индейцы должны занять свое место в Америке, не то дело окончится пагубным столкновением трех враждебных культур.
Все эти дни Джинни много времени бывала в обществе своей свекрови — золотисто-смуглой, спокойной и ласковой Нандиль, и обе женщины поняли, что прекрасно уживутся. Джинни впивала воспоминания Нандиль о Стоуне, о его детстве и юности, и с живым интересом слушала ее рассказы об апачах, особенно о ее собственном племени. Джинни даже захотелось когда-нибудь пожить среди индейцев, родственников Нандиль. Родители ее будущей свекрови умерли, и племя жило теперь довольно далеко, но соплеменники иногда навещали ее.
Тем временем мужчины, Бен и Стоун, отправились посмотреть участок, который бывший проводник и агент по особым делам выбрал для постройки собственного дома. Стоун привел отца на вершину круглого холма, покрытого зеленой травой. Кругом пышно зеленели густолиственные деревья, в ветвях которых звенело птичье пение; под холмом синело озерко, в которое впадало несколько ручьев. Вид с холма открывался чудесный, лазурь кеба сливалась с зеленью богатого летнего убора земли.
— Я хотел показать это место тебе, отец, и получить твое одобрение, прежде чем я приведу сюда Джинни. Близко от вас и матери, всего-навсего миля, и в то же время обособленно. В случае тревоги будет слышно колокол, который мы установим у вашего дома. Много воды и травы. Разве не чудесное местечко я выбрал? — широко улыбнулся Стоун.
— Да, сын, — согласился Бен, — начнем постройку немедленно. Какой дом хотите вы с Джинни?
— О, мы еще не обсуждали! — засмеялся Стоун. — Думаю, без затей и просторный, чтобы хватило места нам и детям, чтобы им было где поиграть в плохую погоду, когда детишек приходится загонять в дом.
— Детишки… внуки… — усмехнулся Бен. — Это — шанс для того, чтобы направить жизнь по верному пути. Я с тобой и с Джоанной упустил этот шанс, зато помогу тебе с внуками.
— Нет, отец, та не должен терзаться сожалениями о прошлом. Ведь теперь та признал меня и принял Джинни. А что касается внуков — обещаю тебе, скоро здесь зашумит целая орава маленьких Чепменов.
— Твоя мать и я будем счастливы и поможем Джинни и тебе их нянчить и растить. Спасибо, сын, что ты простил меня за прошлое…
— Я люблю тебя, отец. И всегда любил, хотя было время, когда я хотел подавить в себе эту любовь. Когда я полюбил Джинни и понял, что такое любовь, я понял, сколько вы с мамой пережили, и осознал, как я виноват перед вами. Я был эгоистом, подавлял в себе живые чувства, уклонялся от ответственности перед любящими меня людьми — сам себя наказывал и их больно ранил. И я не понимал своих ошибок. В общем, обвиняя вас, я не видел, что сам повинен в таких же грехах. Слава Богу, теперь мы оба изменились и смягчились. Главное в нашей жизни — Джинни и Нандиль. Теперь они рядом с нами, мы не потеряли их по собственной вине. Это сулит нам мир и покой.
