тронулась с места. Медленно, мучительно медленно, словно сапёр, обезвреживающий бомбу. В целом, Марфа Васильевна была дочерью своего отца. С одной лишь разницей: он медленно ездил, когда был пьян, а она — всегда. Это вполне могло бы показаться Дару комичным, если бы он не сидел в этот момент на пассажирском.
До поля с ромашками на другом конце деревни они добирались так, словно колеса машины заменили на улиток. Их обгоняли даже маленькие дети на велосипедах. С той же скоростью можно было спокойно дойти туда пешком. Зато без неприятностей. К тому же, Дару пришлось коротать время в полной тишине, изучая облака, так как отвлекать мамочку чревато последствиями, а телефон он благополучно забыл где-то дома. И, что самое забавное, он забыл место, где он его забыл.
А ведь там его сто процентов ждали неотвеченные сообщения от девушки-Жабы, пока он здесь предавался, так сказать, единению с природой.
Собирать ромашки же оказалось делом несложным — куда проще, чем рвать полынь. Стебельки тоненькие, и пахнут цветочки едва уловимо, а не крышесносно. Знай себе рви да пихай в мешок, попутно выслушивая от мамы лекцию о пользе физического труда и семейной взаимопомощи. И вообще он, Дар, между прочим, живёт на деньги с продажи этих самых ромашек. А то, что Дарий Клевер деньги у родителей не брал лет с четырнадцати, занимаясь мелкими шабашками то тут, то там, матерью благополучно забылось. Сейчас же он работает в отцовской фирме и получает там зарплату, так что по факту он взрослый увалень, который сидит на шее родителей.
То ли дело Дрия… Дар в целом не мог понять, почему Марфу Васильевну всегда мотает в отношении дочери из стороны в сторону: то она гордится ей и чуть ли не всем скупо, в своей манере, рассказывает, какая она у неё умница, то ни с того ни с сего начинает распекать её на все лады. Причём, чихвостила она дочь в лицо, а хвалила только за глаза.
Так что в глубине души Дар надеялся, что его за глаза она тоже хвалит, хоть и называет увальнем. В целом, он с матерью был согласен — последние годы он и правда из себя ничего не представлял. Мотался, как говно в проруби, и ни потонуть, ни толком всплыть не мог.
— Знаешь, сын, — вдруг обратилась к Дару мать, ткнув в него веткой. — Я вот одного понять не могу: в кого ты у нас такой нытик и рефлексик? Но при этом ты умудряешься маскироваться под бодрячка и циника, чтобы не отгребать за мрачное выражения мордашки.
— В деда, — без запинки ответил парень. — В кого же ещё?
— Знаешь, тебе нужен человек, который возьмёт тебя за яйца и заставит действовать. Вытащит тебя на свет из твоей клоаки самокопания и самобичевания. Потому что сам ты уже не справляешься. Ты, как бы мне неприятно это признавать, безумно ведомый человек.
— Я не ведомый! — возмутился Дар, отбросив мешок.
— Ладно, — отступила Марфа Васильевна, — может, я не совсем верно выбрала слово. Но сейчас ты на этапе...
— Мама, умные люди называют это депрессией. Когда ничего не хочется и ничего не надо.
— Дар, депрессия — это болезнь. А у тебя просто этап чрезмерного нытика. И ты из него скоро выйдешь, — женщина махнула рукой. — И судьбу свою найдёшь.
— Да неужели! — воскликнул Дарий. — Неужто твоя обещанная блондинка появится? Я её уже лет десять ищу — и всё никак. Ты мне когда ещё сказала, мол, твоя судьба, сыночка, с блондинкой? И что-то как-то не видать.
— Не там ищешь. То, что она с блондинкой, ещё не значит, что твоя судьба — блондинка, — отмахнулась мать и продолжила запихивать в мешки ромашки.
А Дар последовал её примеру, молча вымещая злость на цветочках. Дёрнул же его чёрт в старших классах попросить мать погадать ему на будущее! А она и рассказала ему, что успех его ждёт только с блондинкой, и судьба его там же. Вот ему и втемяшилось. С того дня он только на блондинок и смотрел, ища свою единственную, раз уж мама так сказала. Но что-то ему не везло. Ни одни его отношения не длились больше месяца.
Марфу Васильевну, похоже, сегодня распирало от желания поговорить, потому как через некоторое время она выдала:
— Вот знаешь, в чём разница между тобой и сестрой?
— Ну-ка просвети, — театрально взмахнул рукой Дар, а сам плюхнулся на землю.
— Её никогда не заставишь делать то, чего ей не хочется. Хоть кол на голове теши. Если ей хочется попробовать себя в роли девушки идиота — она попробует. И ты можешь ей хоть до инфаркта распинаться, разъясняя, что это дорога в никуда, а Дрия всё равно будет делать, как ей хочется.
— Ты это про Лёшика что ли? — вскинул бровь Дар.
— Про него самого. А теперь напомни мне, что случилось, когда он ей надоел, — попросила Марфа Васильевна.
— Она его выгнала. Но ты это к чему?
— К тому, что она во всём так, — ответила мать. — Если ей что-то интересно и нужно, она это делает, и чихать она хотела на мнение окружающих. А если она чего-то не хочет, то какие бы ты перед ней картины ни рисовал, ты её не заставишь это сделать. Когда она маленькая была, ей хотелось быть маминой дочкой; она за мной хвостиком ходила. И до поры до времени ей нравилось, когда за неё принимали решения, — мать скрестила руки на груди, взирая на Дара сверху вниз. — Вот только потом ей это надоело, потому что она осознала своё внутреннее «я». Дрия любит, когда её любят. И при этом она никогда не поступится собой и своей выгодой ради кого-то другого. Она по своей натуре обычная домашняя кошка.
— А я тогда кто?
— Если скажу, обидишься, — хмыкнула Марфа Васильевна.
— Не обижусь! — покачал головой мужчина.
— Дар, я тебя знаю. Ты обидишься, — не уступала мать.
— Ма-а-ам, ну я ж не маленький, чтобы обижаться! — недовольно протянул он.
Марфа Васильевна сухо усмехнулась:
— Ладно. Собака ты. Обычный домашний пёс, который виляет хвостом, когда приходит хозяин. Ты любишь любить.
— И мы снова вернулись к тому, что я ведомый, — рассмеялся Дар. — То есть мне нужен
