Читатель, вероятно, давно догадался об открытии, которое чувства королевы подсказали ей еще до того, как она убедилась в этом своими глазами. Это было лицо несчастного Джорджа Дугласа, и смерть уже начертала на нем свой знак.
— Взгляни, хорошенько взгляни на него, — продолжала королева, — так было со всеми, кто любил Марию Стюарт: царственность Франциска, остроумие Шателара, сила и доблесть жизнерадостного Гордона, мелодии Риччо, величавая осанка и юношеская грация Дарнлея, смелая предприимчивость и придворное изящество Босуэла, а теперь самоотверженная, преданная страсть благородного Дугласа — ничто не могло спасти их: они были увлечены несчастной Марией, а любить ее было преступлением, которое могла искупить лишь ранняя смерть. Не успевала жертва с любовью устремиться ко мне, как уже отравленный кубок, топор и плаха, кинжал или взрыв готовы были покарать ее за то, что она тратит свои чувства на такую грешницу, как я. Не настаивайте, я не стану бежать. Умирают всего один раз, и я умру здесь!
Когда она говорила это, ее слезы падали на лицо умирающего, продолжавшего смотреть на нее с такой страстью во взоре, которую не могла охладить даже сама смерть.
— Не оплакивайте меня, — произнес он слабым голосом, — позаботьтесь о собственной безопасности. Я умираю в своих доспехах, как подобает Дугласу, я умираю, оплакиваемый Марией Стюарт!
С этими словами он испустил последний вздох, не отводя взгляда от ее лица, и королева, чье нежное и мягкое сердце могло бы сделать ее счастливой в семейной жизни, если бы ее мужем оказался более достойный человек, чем Дарнлей, продолжала плакать над умершим, пока ее не привел в чувство голос аббата, избравшего необычное средство увещания.
— Государыня, — начал он, — мы все здесь преданные приверженцы вашего величества, у нас также есть друзья и родные, которых нужно оплакивать; я оставляю в большой опасности брата, муж леди Флеминг, отец и брат леди Кэтрин — все они либо, как мы опасаемся, лежат мертвыми на том кровавом поле, либо захвачены в плен. Мы забываем об участи самых близких и самых любимых наших людей, чтобы служить нашей королеве, а она так занята своей скорбью, что не может уделить даже мысли нашим горестям.
— Я не заслужила вашего упрека, отец, — сказала королева, едва сдерживая слезы, — но я готова подчиниться. Куда нам идти? Что нам делать?
— Нам нужно бежать, и притом немедленно, — ответил аббат. — Куда? На это ответить нелегко. Но мы обсудим это дорогой. Поднимите королеву на седло — и в путь!
Они пустились в путь. Паж королевы задержался на минуту, чтобы приказать людям рыцаря Звенела проводить своего хозяина в замок Крукстон и передать ему, что Роланд отпускает его на свободу, не ставя никаких условий, кроме честного слова, данного рыцарем за себя и за своих спутников, что они сохранят в тайне от преследователей направление, в котором скрылась королева. Когда он повернул коня и собирался уехать, он увидел честную физиономию Адама Вудкока, уставившегося на него с таким изумлением, что в другое время это вызвало бы у пажа взрыв смеха. Вудкок оказался одним из тех солдат сэра Глендининга, которые на себе испытали силу ударов Роланда. Теперь сокольничий и паж узнали друг друга, так как Роланд поднял забрало, а честный йомен сбросил шишак с железным наконечником, чтобы лучше помочь своему хозяину. В этот лежавший на земле шишак Роланд не преминул бросить несколько золотых (плоды щедрот королевы), и, помахав Адаму рукой в знак того, что он узнал его, и в залог прочной дружбы, паж поскакал галопом, догоняя свиту королевы, чьи кони поднимали пыль далеко внизу по склону холма.
— Это не призрачные деньги, — сказал честный Адам, перебирая и взвешивая на ладони монеты. — И это уж наверняка был сам мейстер Роланд — та же щедрая душа и, клянусь пресвятой девой, — поежился сокольничий, — тот же здоровый кулак! Миледи будет рада услышать об этом, ибо она оплакивает его, как родного сына. Посмотреть только, каков щеголь! Впрочем, эти легковесные пареньки всегда взбираются наверх, как пена в пивной кружке. А наш брат, который потолще, так и остается в сокольничих.
С этими словами он отправился помочь товарищам, число которых увеличили новоприбывшие, препроводить своего хозяина в замок Крукстон.
Глава XXXVIII
Прощай, мой край родной!
Байрон
Немало горьких слез пролила королева Мария во время поспешного бегства, размышляя о крушении своих надежд, о грозном будущем и о друзьях, павших на поле битвы. Смерть отважного Дугласа и вспыльчивого, но доблестного юного Ситона, казалось, потрясла ее не меньше, чем утрата уже почти достигнутого престола. Кэтрин Ситон, втайне снедаемая собственными горестями, пыталась восстановить надломленный дух своей госпожи, в то время как аббат, предаваясь невеселым думам о будущем, тщетно ломал голову, стремясь найти какой-нибудь выход, обрести хотя бы луч надежды. Один только юный Роланд, который также принимал участие в импровизированных дискуссиях, возникавших среди сторонников королевы во время ее бегства, полностью сохранял присутствие духа.
— Ваше величество, — сказал он однажды, — вы проиграли всего лишь одну битву. Ваш предок Брюс проиграл подряд семь сражений и тем не менее с триумфом взошел на шотландский престол, победоносно утвердив на поле Бэннокберна независимость своей страны. Разве эти степи, по которым мы нынче беспрепятственно несемся на наших конях, не лучше, чем запертый, тщательно охраняемый и окруженный озером замок Лохливен? Мы свободны! Одно это слово способно вознаградить нас за все утраты.
Эта смелая речь не встретила, однако, отклика в сердце Марии Стюарт.
— Уж лучше бы мне остаться в Лохливене, чем видеть страшную бойню, учиненную мятежниками моим подданным, которые отдали свои жизни ради меня. Не говори мне о дальнейших попытках: они прежде всего будут стоить жизни вам, моим друзьям, тем самым, которые уговаривают меня продолжать борьбу. Я не хочу снова испытать те чувства, которые овладели мной на вершине горы, когда я увидела, как мечи свирепых всадников Мортона опустошают ряды моих верных Ситонов и Гамильтонов только за их преданность королеве. Я не хочу снова испытать то, что я почувствовала, когда кровь Дугласа обагрила мой плащ только потому, что он любил Марию Стюарт. Я бы не согласилась пережить это вновь, даже если бы мне предложили стать владычицей всех британских морей. Подыщите лучше какое-нибудь место, где бы смогла приклонить свою несчастную голову та, которая навлекает гибель на каждого, кто полюбит ее; такова последняя услуга, которой ждет Мария Стюарт от своих преданных друзей.
Находясь в столь мрачном расположении духа и все-таки продолжая свое бегство с неослабевающей поспешностью, бедная королева, к которой присоединился теперь лорд Хэрис и некоторые другие ее сторонники, сделала наконец первую остановку в аббатстве Дандренан, в шестидесяти милях от поля боя. В этом отдаленном уголке Гэллоуэя реформатская церковь еще не обратила свою ярость на монахов; некоторые из них по-прежнему оставались в своих кельях, не подвергаясь преследованиям, и настоятель со слезами на глазах и с почестями встретил побежденную королеву у ворот монастыря.
— Я несу вам гибель, мой добрый отец, — сказала королева, когда ей помогли сойти с коня.
— Мы примем ее с радостью, — ответил настоятель, — если она застанет нас на стезе долга.
Сойдя на землю и опираясь на фрейлин, королева бросила взгляд на свою измученную лошадь, которая стояла с опущенной головой и как будто оплакивала горести своей хозяйки.
— Добрый Роланд, — шепнула королева пажу, — пусть позаботятся о Розабел. Спроси свое сердце, и оно подскажет тебе, почему меня тревожит эта безделица даже в такой ужасный час.
Марию Стюарт провели в отведенные ей покои, и на спешном совещании ее вельмож было принято наконец роковое решение отступить в Англию. Утром оно получило одобрение Марии Стюарт, и к английскому губернатору был послан нарочный с просьбой предоставить эскорт и оказать гостеприимство королеве Шотландии. На следующий день аббат Амвросий, прогуливаясь в монастырском саду с Роландом, высказал ему свое недовольство по поводу принятого решения.
— Это безумие и гибель, — сказал он. — Лучше отдать себя в руки диких горцев или пограничных разбойников, чем довериться Елизавете. Женщина доверяется своей сопернице! Претендентка на престол отдает себя в руки завистливой и бездетной королевы! Хэрис верен и предан своей госпоже, Роланд, но его совет толкает ее в бездну,
— Ах, бездна ожидает нас всех, — сказал стоявший с лопатой в руках старик в мирской одежде, которого прежде не заметил аббат, увлеченный своей речью. — Не смотрите на меня с таким удивлением. Я тот, кто был аббатом Бонифацием в Кеннаквайре и садоводом Блинкхули в Лохливене; преследования загнали меня в эти края, где я некогда проходил свое послушничество и куда теперь явились вы, чтобы снова потревожить мой покой. Тягостно складывается жизнь человека, который всегда ценил спокойствие, как величайшее из благ.
