– Здравствуйте, Валерий Викторович, – поздоровался первым Авакумов.
– Здравия желаю, товарищ Советник, – Сотник осторожно пожал сухую костистую ладонь.
– Просто Михаил Андреевич, – Авакумов пристально посмотрел на молодого сотрудника. – Как настроение? Удалось вам наконец выспаться и отдохнуть?
– Спасибо, все отлично.
– Головная боль не беспокоит?
Сотник, поняв, что речь идет о последствиях его визита в глазную клинику, энергично мотнул головой.
– Все в порядке, Михаил Андреевич. Отлично себя чувствую.
– Глаза, вижу, не слезятся? Значит, линзы, как говорится, прижились…
– Прижились, Михаил Андреевич, – Сотник кивнул. – Но…
– Но что?
– Хотелось бы знать, зачем меня возили в эту странную клинику.
– Вам там сделали коррекцию зрения. Это если коротко, – Авакумов скупо усмехнулся. – Те линзы, что вам поставили… это уже продукт новых технологий. Раньше обходились как-то без них… И, надо сказать, процесс адаптации зрительного аппарата даже у избранных мог занимать довольно длительное время и сопровождаться весьма болезненными ощущениями.
– Окулист, помнится, сказал, что у меня зрение «минус две тысячи сто». Или что-то в этом роде.
– Да, так и есть. Во всяком случае, я надеюсь, что наш Окулист и на этот раз не ошибся.
– Извините, что задаю много вопросов…
– На вашем месте любой бы их задал. В том числе, и я сам.
– Это строение, в котором я очнулся… – задумчиво произнес Сотник. – Вот этот старый дом…
– Он показался вам знакомым? В том числе, и интерьеры комнат, которые вы видели здесь?
– Именно это я и хотел сказать.
Авакумов легким жестом указал на стол, по обе стороны которого стоят простые, но крепкие, добротные деревянные стулья с высокой спинкой.
– Давайте-ка присядем, Валерий Викторович.
Они сели друг напротив друга. На террасу из строения вышел сотрудник в штатском – лет тридцати, незнакомый Валерию. Авакумов, продолжая внимательно и в то же время доброжелательно глядеть на сидящего напротив него молодого человека, спросил:
– Кофе? Чай? Бутерброды?
– Благодарю, я только что обедал.
– Принесите нам по стакану чая с лимоном, – распорядился Авакумов, адресуясь к сотруднику. – А к чаю – бисквиты.
Когда тот покинул их, Авакумов, усмехнувшись, сказал:
– Вы, должно быть, видели этот объект в кинолентах или по телевизору…
– Возможно, – задумчиво сказал Сотник. – Судя по интерьерам, этому зданию немало лет.
– Немало… но и не так уж много. Мы находимся в Волынском, Валерий Викторович. Строение, на террасе которого мы сейчас с вами сидим, а также весь комплекс, о котором вы пока что не имеете полного представления, построены по прямому указанию Иосифа Сталина-Джугашвили…
– Так это…
– Это «кунцевская» дача Сталина. Или, как ее называли впоследствии – ближняя дача.
Дав время собеседнику переваривать услышанное им, Авакумов сказал:
– Кстати, вашему деду однажды тоже здесь довелось побывать.
Брови на лице Сотника поползли вверх.
– Моему деду?
– Да, вашему деду… Сотнику Николаю Васильевичу, родителю вашего отца Виктора Николаевича.
– Никогда об этом не слышал… – изумленно произнес Сотник. – Я, правда, деда почти не помню. Когда он умер, мне было лет пять всего… Но… а как он здесь оказался? Он ведь в войну был простым офицером… и закончил ее в чине подполковника.
– Вашего деда привозили сюда по указанию… если угодно, по приказу Верховного.
Сотник продолжал изумленно смотреть на Авакумова.
– Сталин захотел посмотреть на него… – задумчиво сказал тот.
– Посмотреть? На моего деда? Ничего не понимаю…
– Это я доставил вашего деда сюда, в Волынское, прямо с передовой.
– Вы?!
– Да, я, – утвердительно кивнул Авакумов. – В то время, как вы понимаете, я выглядел несколько лучше и моложе, нежели сейчас, – он усмехнулся.
– Извините, я вас перебил. А что дальше-то было? Что сказал моему деду Сталин?
– Вот этого даже я не знаю. Вашего деда… как он был, в чем его вывезли, в чем выхватили из жестокого боя в районе Волоколамска, в таком вот виде привезли сюда, в Волынское.
– Когда это было?
– Ноябрь сорок первого года… Самый разгар битвы за Москву.
– Вот это да… – ахнул Сотник. – Ни дед, ни отец ничего об этом вот эпизоде никогда и ничего не рассказывали.
– Ваш отец мог ничего об этом не знать. Возможно, существовала некая договоренность по части сохранения того давнего эпизода в тайне…
На лице Авакумова на короткий миг появилась странная усмешка. И тут же пропала.
Сотрудник вкатил на террасу тележку. Быстро и ловко накрыл стол скатертью и сервировал для чая с десертом на двух персон. Авакумов и его молодой собеседник продолжили разговор уже после того, как вновь остались вдвоем.
– Так что, наша с вами встреча, Валерий Викторович, не совсем случайна, – сказал Авакумов, отхлебнув из стакана ароматный, пахнущий лимоном и мятой чай. – Но у вас, вижу, есть еще какие-то вопросы?
– Я так понял, что у меня что-то не так со зрением?
– Оно у вас устроено иначе, чем у подавляющего большинства простых смертных.
– Я об этом уже и сам догадался… – Сотник с усилием потер гладковыбритый подбородок. – К примеру, по ходу дежурств я фиксировал то, чего в упор не замечал мой коллега Зимин…
– Вот об этом и речь. Вы способны видеть то, чего не видят, не улавливают не только люди, даже специально подготовленные, тренированные, такие, как упомянутый вами Зимин, но и самая совершенная аппаратура.
– Неужели другие не видят того же?
– Обычные граждане никогда не увидят того, что видели, к примеру, вы. Обычные граждане, товарищ Сотник, никогда не узнают о существовании подобных структур и технологий. А если и узнают, то не поверят.
– Могу я задать еще один вопрос?
– Можете. И даже не один.
– Спецотдел, в который меня перевели так внезапно, так неожиданно… призван, как я понимаю, фиксировать передвижения всех редакционных транспортов. Эти сведения потом передаются третьим лицам?
– Да, это так. Такова существующая международная практика, так устроены все мониторинговые и охранительные службы. Считается… и в этом есть резоны… что за редакторами нужно присматривать. Мы обмениваемся с коллегами из других редакций, из других проектов и стран информацией такого рода. Более того, мониторинговые службы устроены так, что любая страна, любая организация через свое местное представительство имеет возможность проконтролировать любой… подчеркиваю, любой маршрут или выезд той или иной редакционной команды.
– Для чего это нужно?
– Этот порядок – процедура взаимного оповещения и совместный мониторинг – существует с начала девяностых годов. Для чего, спросите вы, передавать такого рода сведения? В том числе и для того, чтобы между нами, участниками всего этого сложного глобального процесса, было как можно меньше противоречий и взаимного недоверия.
Сказав это, Авакумов невесело усмехнулся.
– Задумка, в принципе, прекрасная. Но это тот самый случай, когда говорят: «Гладко было на бумаге, да забыли про овраги…»
– Во время одной из наших прежних встреч, вы, Михаил Андреевич, помнится, сказали, что в Спецотделе должны служить разные люди – «и такие, как Зимин, и другие – как Сотник».
– Верно. Уточню лишь, что таких, как Сотник, на несколько порядков меньше по численности, чем таких, как Зимин… При всем моем уважении ко всем сотрудникам органов.
– Хм… Я это уже и сам понял, что со мной что-то «не так»… Хотя и не скажу, что рад тому, что я не такой, как все.
– Одной из задач Спецотдела как раз является выявление личностей, подобных вам, Валерий Викторович.
– Ну хорошо, выявили. Вот как в моем случае… И что дальше?
– Здесь есть варианты. В любом случае, такие люди для нас на вес золота. – Помолчав немного, Хранитель добавил. – Кстати, точно так же налажена работа и в аналогичных структурах наших зарубежных партнеров.
– У Спецотдела, значит, имеются и другие функции, кроме тех, о которых меня проинформировали в ходе инструктажа?
– Конечно, есть. – Авакумов кивнул на блюдце с бисквитами. – Угощайтесь, товарищ Сотник… Несколько позже, когда приедут наши товарищи, накроем ужин. Спиртное не предлагаю, поскольку уже в скором времени всех нас ждут серьезные дела… и от каждого из нас потребуются все умения, знания, все наличные силы, вся накопленная энергия.
Пробыв на террасе еще около получаса, они перебрались – по предложению Хранителя – в служебный кабинет на первом этаже.
