Некоторые доходные монополии, существовавшие с давних времен, не были уничтожены даже в эпоху либерализма -- ради интересов казны. Они сохранились, потому что на них смотрели как на удобный способ сбора налога на потребление. При этом ни у кого не было иллюзий относительно неэкономичности государственного предпринимательства, например, в управлении табачной монополией. Но прежде, чем либерализм смог совершить прорыв для внедрения своих принципов в эти отрасли, социализм повернул движение вспять.
Первая в современный период волна национализации и муниципализации имела мало общего с современным социализмом. Большую роль в истоках движения сыграли старые идеи полицейского государства, а также чисто военные и политические соображения. Но скоро в этом движении начала доминировать социалистическая идеология. Оно превратилось в сознательную социализацию, которую проводили государства и муниципалитеты. Лозунгом было: долой неэкономичные частные предприятия, долой предпринимательство.
Сначала на процесс национализации и муниципализации никак не влияла низкая эффективность социалистического производства. Предостерегающих голосов никто не слышал. Их перекрывали шумные настоятельные требования этатистов, социалистов и всех других заинтересованных элементов. Люди предпочитали не видеть недостатков правительственных предприятий, а потому и не видели их. Лишь одно обстоятельство ограничивало чрезмерную прыть врагов частного предпринимательства -- финансовые трудности большинства общественных предприятий. Политические причины мешали правительствам полностью перенести на потребителей высокие издержки государственного управления производством, в силу чего убытки эксплуатации были частым делом. Приходилось утешаться тем, что общие экономические и социально-политические преимущества государственных и муниципальных предприятий стоят жертв. Тем не менее, дальнейшую этатизацию стали проводить осторожнее. Замешательство правительственных экономистов сделало явным то, что они начали маскировать причины экономических провалов обобществленных предприятий. Убытки объяснялись особыми обстоятельствами вроде личных ошибок управляющих и неверных методов организации. Вновь и вновь приводили как образец хорошего управления прусские государственные железные дороги. Действительно, эти дороги приносили хорошую прибыль, но тут были особые причины. Пруссия построила самую важную часть сети государственных железных дорог в первой половине 80-х годов, в период чрезвычайно низких цен. Оборудование и расширение этой сети проведены в общем и целом до мощного подъема немецкой промышленности, который начался во второй половине 90-х годов. Так что не было ничего удивительного в том, что эти железные дороги приносили хорошую прибыль: загрузка сама по себе росла год от года, уголь был на каждом шагу, условия эксплуатации были благоприятными. Ситуация сложилась так, что они приносили прибыль, несмотря на то, что принадлежали государству. То же самое было с газом, водой и электроснабжением, с трамвайной сетью нескольких больших городов. Но выводы, которые из всего этого делались, были совершенно неверными.
Вообще говоря, в результате национализации и муниципализации издержки эксплуатации пришлось возмещать за счет налогов. Так что можно смело сказать, что никакой другой лозунг не выдвигался в менее подходящий момент, чем требование Гольдшейда о "преодолении налогового государства". [395] Гольдшейд полагал, что финансовые сложности государства, вызванные мировой войной и ее последствиями, нельзя устранить старыми методами финансирования государственных расходов. Доход от налогообложения частных предприятий сокращается. Значит, нужно сделать государство собственником путем отчуждения капиталистических предприятий, чтобы государство смогло покрывать расходы из прибылей собственных предприятий [458*]. Здесь телега поставлена впереди лошади. Финансовые трудности возникли как раз потому, что налоги стали недостаточными для предоставления необходимых дотаций обобществленным предприятиям. Дальнейшая национализация предприятий не устранила бы зло, но усилила бы его. Бесприбыльность общественных предприятий и в самом деле перестала бы быть различимой в общей сумме бюджетного дефицита, но положение населения при этом ухудшилось бы. Бедность и нищета возросли бы, а не сократились. Чтобы справиться с финансовыми затруднениями государства, Гольдшейд предлагает довести социализацию до последнего конца. Но ведь финансовые неприятности наступили как раз вследствие того, что социализация уже зашла слишком далеко. Они исчезнут только с возвращением социалистических предприятий в частную собственность. Пришло время, когда невозможность двигаться дальше в том же направлении стала очевидной для всех, когда даже слепые "увидели", что социализм несет упадок всей цивилизации. Усилия центрально-европейских стран одним ударом социализировать все, были сорваны не сопротивлением буржуазии, а тем фактом, что дальнейшее обобществление стало невозможным по финансовым причинам. Систематическая, холодно обдуманная социализация, которая проводилась государствами и общинами перед войной, забуксовала из-за того, что результаты оказались очень уж наглядными. Продолжить ее под другим именем, как это пытались сделать комиссии по социализации в Германии и в Австрии, не удалось. Успех был невозможен, по крайней мере с использованием старых методов. Голос разума, убеждавший людей не делать ни шага дальше в этом направлении, нужно было заставить замолчать, критику -- устранить хмелем энтузиазма и фанатизма, оппонентов -- убить, поскольку другого способа переубедить их не было. Большевизм и спартакизм были последним оружием социализма. [396] В этом смысле они являются неизбежным результатом политики деструкционизма.
7. Налогообложение
Для классического либерализма XIX века, который считал нужным оставить государству только вопросы безопасности личности и собственности граждан, проблема финансирования общественных услуг имела небольшое значение. Администрация либерального общества стоит так мало по сравнению с национальным доходом, что не столь уж важно, как именно собирать средства для ее содержания. Если либеральные авторы того периода все-таки занимались поиском лучшей системы налогообложения, то только из стремления наиболее рационально организовать общественную жизнь во всех ее деталях, а вовсе не потому, что видели здесь одну из главных проблем общества. Приходилось, конечно, принимать во внимание, что нигде в мире либеральные идеалы не были реализованы и что надежды на их полную реализацию в ближайшем будущем невелики. Но так как признаки либерализации были повсеместно очевидны, была надежда, что отдаленное будущее принадлежит либерализму. Силы прошлого были еще достаточно велики, чтобы замедлить процесс, но имелась уверенность, что они уже не смогут полностью остановить его или повернуть вспять. Либералы признавали, что еще существуют механизмы завоевания и насилия, еще есть армии, тайные дипломатические соглашения, войны, тарифы, государственное вмешательство в дела промышленности и торговли -- короче говоря, интервенционизм различного рода во внутренней и внешней политике, и потому народы должны быть готовы к тому, чтобы еще немалое время предоставлять значительные суммы на правительственные расходы. Вопросы налогообложения были малосущественны в чисто либеральном государстве, но в авторитарных государствах они приковывали растущее внимание. Либералы того времени, рекомендовали сокращение государственных расходов. Но раз уж этого добиться не удавалось, следовало найти такие способы сбора нужных средств, чтобы они причиняли ущерба не больше, чем абсолютно неизбежно.
Чтобы правильно понять налоговые идеи либерализма, нужно иметь в виду, что для либеральных политиков всякий налог есть зло (хотя до известной степени и необходимое), а государственные расходы следует удерживать на возможно более низком уровне. Когда они рекомендовали использовать тот или иной налог, точнее говоря, когда они признавали его менее вредоносным, чем другие формы налогов, они всегда имели в виду сравнительно небольшие потребности казны. Низкий уровень налогообложения есть составная часть всех либеральных налоговых программ. Только это объясняет их отношение к подоходному налогу, который они первые сделали предметом обсуждения в контексте финансирования государственных расходов. Отсюда же идет готовность либералов освободить от налога доходы на уровне прожиточного минимума и понизить налоговые ставки на небольшие доходы [459*].
Социалистическая финансовая политика также представляет собой только временную конструкцию, рассчитанную исключительно на условия переходного периода. Для социалистического государства, где все средства производства принадлежат обществу, и все доходы попадают сначала в государственные сундуки, вопросы финансов и налогообложения вообще не существуют в том смысле, в каком с ними приходится иметь дело в обществе, основанном на частной собственности. Те формы социализма, которые подобно государственному социализму намерены сохранить видимость частной собственности, на деле также не будут нуждаться в налоговом механизме, хотя они, может быть, и захотят сохранить имя и легальные формы налогообложения. Они будут просто декретировать, какую часть общественного дохода, полученного на частных предприятиях, могут оставить себе номинальные собственники, а сколько следует отдавать государству. Здесь и речи не будет о налоговой системе, которая налагает определенные тяготы на индивидуальное предприятие, но предоставляет рынку выявить ее воздействие на цены и заработную плату, на уровень процента и ренты. Проблемы финансирования государственных расходов и налоговой политики существуют только там, где существует частная собственность на средства производства.
