Я могу передать его вам. А еще — показать город.
— Рауль, а ваши родители? Они не будут против?
— Нет, мадам, с ними говорила Маритт, и они не против нашего общения. Как вам будет удобнее — подъехать к нам и забрать меня, или мы к вам?
— Боюсь, наш «мини» только для двоих, — плыла я и таяла от счастья.
— Тогда мы к вам, а Маритт будет за рулем — у нее просторный универсал. В полдень? Так вам удобно? Тогда до встречи.
Последние два дня во Франции мы провели с Маритт и Франсуа. И даже познакомились по скайпу с их родителями. Гены детям передал отец — видный мужчина, который странным образом не вызвал у меня таких сильных чувств, как пра-пра…. правнук тринадцати лет. Даже Маритт не вызывала такую бурю чувств. Но это нормально, это психология.
Уезжая в Шарль-де-Голь, мы обменялись адресами и телефонами. И приглашениями, само собой. Но на продолжение отношений я не очень надеялась. Скорее всего, последуют поздравления по праздникам и то… дети живут быстро и ярко! Мы не станем навязываться и скоро забудемся, хотя я, похоже была им интересна, как и Георгий, который к тому же вызывал глубокое уважение своей профессией.
— И сейчас ты не сказала, — с сожалением отметил муж.
— Ну, ты же знаешь почему. Домой, солнце? — встрепенулась я, когда самолет оторвался от земли.
И сама с облегчением выдохнула: — Домой…
Там сколько всего нужно сделать!
Эпилог
Разряженный мажордом принял из рук мужчины теплый плащ и проводил его к кабинету хозяина. Как и положено, гость чуть задержался у порога, позволяя объявить о себе. И когда раздалось радостное: — Алекс! Рад, рад, входите! Всегда жду вас, друг мой! — переступил порог комнаты.
Друзья крепко обнялись и немного помолчали, расчувствовавшись. Потом герцог де Роган провел гостя к креслам, усадил и сам сел напротив, внимательно изучая его лицо.
— Даже не спрашиваю — какими судьбами? Вы опять были у неё?
— Так будет каждый год в день её гибели до тех пор, пока я жив и способен передвигаться. До сих пор считаю себя причастным к этому, — странно повел ла Марльер головой, будто шейный платок душил его.
— Оказалось, Луи, это просто — если хочешь быть рядом с кем-то, всегда возможно найти для этого способ и время. Дело в желании. Раз в год… это то немногое, что я теперь могу — цветы, как дань памяти женщине, родившей такого замечательного сына.
— Как ваши отношения сейчас? — поинтересовался герцог. Встал и прошел к двери. Открыв её, коротко велел денщику: — Ужин сюда на двоих. И коньяк, пино… побольше.
— Отношения? — вздохнул граф, — всё было бы гораздо легче, если бы не способ, при помощи которого я ввел его в Дом ла Марльер — он бесчестен изначально. Мы с вами понимаем, что можно заставить совесть молчать, допускаем это в силу опыта и возраста. А Конти был еще и зол на короля после того, как попал в немилость, ушел в отставку со службы и на какое-то время вынужденно засел в Шато де Л’иль Адам.
— А чего он ожидал, насмешливо отзываясь о короле и госпоже Монтенон?
— Я к тому, что мы умеем преодолевать трудности — сминая их или выискивая обходные пути, если это невозможно. А мальчик в своей чистоте остро воспринял всю эту ложь… особенно оглашение его гибели. В её инсценировке не было необходимости — кто бы его искал? Точно не Монбельяры. Тяжело было и то, что пришлось сменить родовое имя, и все, что за этим последовало…
— Ло отошел Монбельярам по праву, — отметил герцог, заправляя объемную салфетку за шейный платок и кивая гостю на стол: — Приступим? Коньяк, пино?
— Коньяк… Да. И сразу был продан. Я нашел способ купить его через подставное лицо, но это не меняет расклада. Отношения между нами сейчас? Когда мы на некоторое время расстались? Они стали теплее, Луи, гораздо теплее. Это видно по тому, как он радуется моим приездам — редким, к сожалению… но на Корсике чисто, оспы нет. И все-таки он скучает. Те полгода вместе… надеюсь, он успел понять, насколько мне дорог. И потом, они сдружились с сыном Конти, вместе служат…
— Постойте! А Мария-Анна? Он не изменил своего решения? — улыбался в предвкушении де Роган.
— Нет, — улыбнулся в ответ и граф, — он отверг помолвку с Марией-Анной, отказав принцу де Конти. Вежливо объяснил, что женится исключительно по большой любви, такой, которую наблюдал у своего отца к матери. Больше того — отказался от подарка на совершеннолетие по той причине, что желает сам в будущем выбирать себе женщин.
Мужчины помолчали. Потом, не сговариваясь, выпили и принялись за закуски. И только насытившись и пересев в кресла с бокалами в руках, возобновили разговор:
— Принц воспринял это спокойно?
— Принц души в крестнике не чает. Почти, как я, да и помолвка была бы условной — малышке всего два года. Но Конти слишком хотел Франсуа в зятья… Он произвел на него сильное впечатление еще при первой встрече. Потому и решился на подлог…
— Вы считаете, должность Хранителя печати идет ему больше, чем польская корона?
— На мой взгляд? Да — чиновничья мантия на друге оказалась выгоднее, чем чужая корона на его голове. Но он отказался от неё сам.
— Как он всё это провернул? Должно быть, было задействовано много народа? Тогда как вам удалось сохранить тайну?
— Всего пара человек, друг мой — пара надежных человек… В Книгу не втиснуть запись задним числом, но если подтереть запись о смерти и вписать туда другого человека, как родившегося… даже подписи свидетелей подделывать не пришлось. По легенде, мальчик почти с рождения воспитывался в монастыре. Нет… всё это прошло гладко — с такими-то возможностями! Труднее было другое — убедить Франсуа сменить имя, доказать, что это необходимость.
— Вы могли покровительствовать ему тайно.
— Нет! — резко поставил граф бокал на стол и по стенам запрыгали золотистые блики — свечи щедро подсвечивали драгоценный напиток.
— Я должен был дать ему всё, что могу и имею! Свою душу и сердце в том числе. Я рассказал ему всё, совершенно не жалея себя — так, как было. Зря Маритт опасалась осуждения с его стороны, она для сына — святая. Как и отец, впрочем…
Мужчины опять помолчали, потом де Роган вздохнул и произнес:
— Должен признаться вам кое в чем. Дело прошлое, но… Помните наш уговор — оставить мадам дю Белли лазарету?
— Отчего же?
