Шервинский. Лена!
Елена. Дайте сюда сию секунду портсигар!
Шервинский. Лена! Вы никому не скажете… Слышите?
Елена. Дайте сюда! (Прячет портсигар в стол и запирает на ключ.)
Шервинский. Там мои папиросы, Леночка.
Елена. У Алеши возьмете!
Шервинский. Лена!
Елена. Счастлив ваш бог, что надоумил вас сказать. Нехорошо бы вам было, мосье Шервинский, если бы я сама об этом узнала!
Шервинский. А как бы вы узнали?
Елена. Не срамись, молчи! Какой-то готтентот, человек, лишенный всякой морали… О, какое легкомыслие я совершаю!
Шервинский. Лена! Не огорчай меня! Лена… (Целует ее.)
Елена. Алеша! Алеша! Поди сюда!
Алексей (за сценой). Сейчас…
Выходит Алексей. Он худ, бледен, опирается на палку. Голова обрита, в черной шапочке.
Фу, какой парадный…
Шервинский. Здравствуй, Алеша. Как ты себя чувствуешь?
Алексей. Спасибо. Видишь, двигаюсь понемногу. (Садится.) Ну, тогда о погоде. Как на дворе?
Елена. Алеша, пока никого нет, я хочу тебе сообщить важную для меня вещь. Алеша, я расхожусь с Владимиром Робертовичем и выхожу замуж за него…
Алексей. Вот как? Как это вы так быстро успели?
Шервинский. Мы давно любим друг друга.
Елена. Леонид, говори больше за себя… Что, Алеша, ты на это скажешь?
Алексей. Ведь я ей несколько сродни? Говоря словами Грибоедова. Господи! Вы — люди взрослые! Совет да любовь!
Шервинский. Разве я уж такой плохой человек, Алексей, что ты относишься настолько холодно к этому?
Алексей. Помилуй! Я ничего против тебя не имею. Человек ты неплохой, а по сравнению с Тальбергом даже отличный. Только, Лена, как же ты будешь с первым мужем?
Шервинский. Мы тотчас пишем ему в Берлин, и она требует развода. Развод! Да он все равно не вернется…
Алексей. Ну что ж. Действуй! Желаю тебе счастья. И тебе!
Шервинский. Нет! Ты слишком холоден…
Алексей. Ты видишь: я прыгать не могу. А чтобы залиться слезами и сдирать икону со стены, — я ведь не будущая теща! Ну, желаю тебе счастья. Ты как же, Леночка, отчалишь теперь из дому? Нас с Николкой оставишь?
Елена. Нет, нет. Слушай, Леонид, когда мы повенчаемся, ты сюда переедешь. А?
Шервинский. Господи! Да с удовольствием! Алеша, нам, если ты ничего не имеешь против, хотелось бы занять половину Тальбергов. Те две комнаты, а эта общая. А?
Алексей. Ладно!
Шервинский. Ты имей в виду, Алеша, что теперь даже лучше, если народу будет в квартире…
Алексей. Правильно! Ну, Лена, с ним ты не пропадешь. Действуйте!
Елена. Куда же ты, Алеша?
Алексей. Я, Леночка, пойду работу кончу, уж очень запустил за время болезни. А когда все соберутся, я выйду. Ведь еще рано.
Елена. Ну ладно.
Алексей уходит.
Шервинский (подойдя к портрету Тальберга). Лена! Я его выкину сейчас же. Видеть его не могу!
Елена. Ого! Какой тон!
Шервинский (нежно). Я его, Леночка, видеть не могу. (Выламывает портрет из рамы, рвет, бросает в камин.) Крыса!.. И совесть моя чиста и спокойна!
Елена. Легкомыслие я совершаю… Ох, чувствует мое сердце! Ну смотри, Шервинский, ой, смотри!
Шервинский. Леночка, пойдем к тебе, посидим. Я хочу с тобой по душам поговорить. Ведь целый месяц, пока вся эта кутерьма шла, звука не сказали друг другу. Словом не перемолвились. Все на людях, на людях. Поиграй мне. (Целует.)
Елена. Нежности в тебе много, что говорить!
Шервинский. А насчет того, как материально устроиться, ты не беспокойся. Через месяц у меня дебют в опере, и ого… го… го! И какая власть — все равно!
Елена. Я менее всего об этом беспокоюсь. Ты не пропадешь, уж в этом-то я уверена… Костюм Севильского цирюльника мы тебе сделаем замечательный. Красную шапочку и сетку. (Целует его.)
Шервинский. Идем, идем… ми… ми…
Уходят.
Алексей (за сценой). Лена! Разводись скорей!
Елена. Алешка! Я сама знаю!
Шервинский. Мы петь идем! (Закрывает дверь.) Чтобы ему не мешать.
За дверью глухо звук вальса, потом Шервинский поет из «Севильского цирюльника»:
Конец счастливый, без сомненья,Вот и свадьба в заключенье…Фонарь, друг похождений,Тушить тебя пора…
Потом опять вальс. Звонок. Никто не открывает. Потом стук. Алексей проходит через сцену в переднюю, впускает Николку.
Николка. Алеша, достал я бутылку водки. Ура! (Раздевается.) Ну, Алеша, вещи важные! Красные-то входят, ей-богу!
Алексей. Почему же стрельбы не слышно?
Николка. Без стрельбы идут, понимаешь ли… Тихо, мирно. Вся армия петлюровская дует сейчас через город. Потеха! И главное, удивительно, на улице все буржуи и радуются! Вот до чего Петлюра осточертел! Понимаешь, Алеша, Троцкий, говорят, сам ведет…
Алексей. А эти что же, так, без боя и уходят?
Николка. Без боя… Вот мерзавцы, а? Я сейчас за углом спрятался, сам видел: конная дивизия уходит. Едут и оглядываются. Что же теперь с нами будет, Алеша? Ведь это надо обсудить. Я решительно не понимаю. Просидели Петлюру в квартире, а дальше как? Ведь завтра Совдепия получится…
Алексей. Увидим… Погоди, вот Мышлаевский придет, все обсудим.
Николка. Лена где? (Порывается к двери.)
Алексей. Погоди, ты к ней не ходи. Ты что, насчет большевиков ей хочешь сказать?
Николка. Ну да.
Алексей. Успеешь, не мешай ей!
Николка. А! Они репетируют?
Алексей. Вот именно: репетируют. Придут, все, тогда переговорим. Раскупоривай бутылки!
Николка. Хорошо!
Алексей уходит. Николка видит выломанный портрет.
(Многозначительно свистит.) А-a! (Прислушивается.)
Вышибли! Так я и догадывался. Ну, слава тебе, Господи!
Стук. Николка открывает. Входит Лариосик. Запорошен снегом.
Лариосик. Николаша! Раз в жизни мне свезло! Ну, думаю, ни за что не достану, и вот, видишь, достал! (Показывает бутылку.) Такой уж я человек: из дому выхожу и думаю, погода прекрасная, все обстоит в природе благополучно, — но если я появлюсь на улице, пойдет снег… И верно: только что вышел, мокрый снег так и лепит, в самое лицо. Ужас прямо… Но водку достал. (Входит в гостиную.) Пусть теперь Мышлаевский видит, как Ларион Суржанский держит свое слово! Два раза упал, затылком трахнулся, но водку держал в руках!
Николка. Ты знаешь, Ларион, потрясающая новость: Елена разводится с мужем!
Лариосик (уронил бутылку и разбил). Что?! Боже мой! Что я за человек!
Николка. Э, Ларион… Ну как же так…
Лариосик. Постой… С мужем разводится? Разводится? Неужели?
Николка. Вот удивительно! Все радуются! До чего, значит, надоел всем! Постой, впрочем, ведь ты его не знал?
Лариосик. Разводится? Это замечательно! Это поразительно…
Николка. Да ты чего радуешься-то? A-а! Ларион! Ты что? Врезался? Ну, по глазам вижу — врезался…
Лариосик. Я, Николаша, попрошу тебя, когда речь идет о Елене Васильевне, таких слов, как «врезался», не говорить. Это не подходит…
Николка. Что ты, Ларион?
Лариосик. Ты знаешь, какой человек Елена Васильевна? Она… она золотая.
Николка. Рыжая она, рыжая, Ларион.
Лариосик. Я не про волосы говорю, а про внутренние ее качества! А если хочешь, то и волосы золотые. Да!
Николка. Рыжие, Лариончик, ты не сердись. От этого в нее все и влюбляются. Нравится каждому — рыжая. Прямо несчастье. Кто ни придет, потом начинает букеты таскать. Так что у нас, как веники, все время букеты стояли по всей квартире. А Тальберг злился.
Лариосик. На свету волосы отливают в цвет ржи. Ты видел на полях, Никол, в час заката, когда лучи косые и ветер чуть шевелит колосья? Видел? Вот такой на ней нимб!
