– Спасибо, сэр Ричард. Он пал, надеюсь, от вашей руки?
– Да, – подтвердил я учтиво. – Ни один из простолюдинов даже не приближался к лестнице. Более того, мои доблестные рыцари: сэр Зигфрид из рода Нибелунгов, младший сын владетельного сеньора Кунинга, сэр Алан де Тридент и виконт Теодерих, предоставили эту честь мне, а сами оставались в нижнем зале. Могу добавить только, что он не отступил ни на шаг, хотя мог бы, конечно, спастись бегством, как какой-нибудь… словом, как ваш муж.
Она несколько мгновений всматривалась в меня, в глазах все больше проступало странное выражение.
– Да, – произнесла она, – это так похоже на благородного сэра Рамеко. Мы уже слышали, сэр Ричард, что вы молниеносно захватили замок Одноглазого. Но мой муж уверял, что произошла какая-то странная случайность…
– Не бóльшая, – сказал я еще учтивее, – чем сейчас. Позвольте вас уверить, что супруга Одноглазого живет сейчас в замке в безопасности. В ее покои… никто не вхож. Во всяком случае, полагаю, что не вхож…
Она саркастически улыбнулась.
– Вы могучий воин, но человек наивный, если в это верите. Это такая лиса…
Я поспешно прервал:
– Вы вольны оставаться в этом замке, сколько вам заблагорассудится, однако я предпочел бы, чтобы вы его покинули. Насколько знаю, у вашего мужа очень многочисленная родня. Очень не хотелось бы, чтобы сюда стягивались отряды, посланные вас спасать. А то и попытаться восстановить в правах хозяйки.
Она несколько мгновений смотрела мне в лицо.
– Вы откровенны, сэр Ричард. И правильно считаете. Правда, я не пользовалась любовью у родни, что однако не помешает им попытаться восстановить власть нашего могучего рода над этим замком и этими землями.
Я еще раз поклонился и, не зная чем заняться, отступил к зияющему пролому на месте двери, перешагнул через обломки и вышел.
В замке оглушающая тишина, хотя в нем масса моих людей, но после звона мечей, грохота металла по щитам, криков боли и ярости – теперь чудится, что я вовсе оглох.
С обнаженным мечом в руке, я сбежал по лестнице, переступая через тела павших. Кто-то из этих распластанных пал от молота, но немало пало и от моего меча.
В нижнем зале множество убитых и раненых, наши люди и местная челядь, стараясь угодить новым хозяевам, выносят раненых под божий свет солнца.
В небе торжествующее карканье, вороны слетаются, спеша успеть выклевать еще теплые глаза, напиться горячей крови умирающих. Я оглядел залитый кровью двор, победа далась нелегко, наших полегло немало, раненых отнесли под защиту стены в тень. Там уже появились лекари, священники.
– Всех павших – в одной могиле, – распорядился я. – Гунтер, проследи, чтобы семьи получили пособие в полном размере.
Запыхавшись, прибежал Тюрингем.
– Ваша милость!.. Ульман…
– Что с ним?
– Похоже… он умирает.
– Черт, – вырвалось у меня, – он же только что был вполне…
Священник, что проходил мимо, в ужасе отшатнулся от меня, торопливо перекрестился.
– Сын мой, ты не должен упоминать Врага рода человеческого!
– Простите, отец, – крикнул я на ходу.
Ульман распростерся, огромный, как лодка, в нижнем зале, где отгремела последняя схватка. С него сняли шлем, а доспехи: погнутые, посеченные, с глубокими вмятинами – сопротивлялись, скрежетали, из щелей текла густая вязкая кровь.
Тюрингем сказал торопливо:
– Мы уже думали, что замок очищен, но из кузницы выскочили трое. Ульмана ударили в спину. Мы их порубили, но Ульмана… вот…
Ульман слабо улыбнулся бледнеющими губами.
– Ваша милость… Это был славный день… Никогда еще такой победы…
Я опустился перед ним на колени и опустил обе ладони на покрытый потом и кровью лоб. Слабость пронзила тело, на миг я даже потерял сознание, в ушах тонко-тонко запели комары, затем зрение прочистилось, я все еще на коленях, лицо Ульмана розовеет на глазах, он прошептал, все еще не веря себе:
– Я… не умру?
– Нет, – прошептал я и добавил громче: – Нет, сэр Ульман.
Он смотрел непонимающими глазами:
– Ваша милость…
Я с трудом поднялся, ощутил крепкие руки Зигфрида и Алана, сказал Ульману:
– Встань, Ульман.
Он поднялся, по моему знаку преклонил колено. Я вытащил из ножен меч, тяжелый, как наковальня, вскинул с трудом и опустил кончик лезвия на плечо коленопреклоненного оруженосца Гунтера.
– Достойны рыцари, что получают это высокое звание путем прилежного изучения благородного рыцарского дела, но вдвойне достойны те, кто завоевывает имя рыцаря на поле брани, в кровавой битве, явив пример доблести, отваги и самоотверженности!.. Видит Господь, который держал в своей деснице судьбу этой битвы, видят все участвовавшие в ней, что мало кто сражался так же доблестно, как оруженосец Гунтера Ульман, едва не отдавший жизнь за нашу победу!.. Властью сюзерена трех замков: Амальфи, Амило и… как зовется этот?
– Верден, – торопливо подсказал Гунтер. – Верден, ваша… сэр Ричард!
– И Вердена, – продолжил я, – я, Ричард Длинные Руки, наделяю тебя высоким званием рыцаря. И отныне всякий, кто обратится к тебе, должен прибавлять к твоему имени «сэр». Поздравляю тебя, сэр Ульман! Отныне ты равный среди рыцарей.
Первым обнял и поцеловал Ульмана виконт Теодерих, выказывая, что он, благородных кровей по рождению, искренне приемлет рыцаря, ставшим благородным по доблести. Кровь еще стекала по правой щеке, но уже чуть-чуть, а длинная косая рана над бровью набухла застывающей кровью, багровой, почти черной, отблескивающей, как застывшая смола.
Я протянул к нему руку, но Теодерих отпрянул.
– Сэр Ричард!.. Умоляю, не нужно!
Моя рука повисла в воздухе.
– Почему? – спросил я озадачено. – На вашу рану, сэр Теодерих, сил уйдет совсем немного.
– Да я не потому, сэр Ричард. Я не хочу, чтобы вы залечили… совсем.
Я повторил несколько глуповато:
– Почему?
Он застеснялся, украдкой посмотрел по сторонам, но мы стоим, как в переполненном лифте, сказал почти шепотом:
– Пусть останется свежий багровый шрам! Чем же я похвалюсь перед братьями? Что покажу даме сердца?..
Я покачал головой.
– Как скажешь…
Гунтер наблюдал с самым что ни на есть понимающим видом.
В замке Верден повторилось, что и в Амило: челядь выгнали из нор убирать трупы, на воротах и башне поставили стражу. Уже ночью из Амило прибыло десяток мастеровых, принялись разбирать камни в проломе, закладывать брешь на месте угловой башни.
Всю ночь я поднимался на стены, спускался в подвалы, говорил со сдавшимися воинами, обещая сытную и непыльную службу, обратился к челяди, что, мол, эпоха угнетения человека человеком пала, теперь все будет наоборот и вообще все в жизни к лучшему.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
