То есть изначальное преступление против своего народа. Так-то вот…». — «Французы с тобой не согласятся. Они свой 93-й чтут». — «Ладно… Пойдем лучше и займемся делом. Между прочим, чтить надобно память тысяч взошедших на эшафот — во главе с Людовиком. И нам надо помнить не о том, что какая-то еврейка или пусть русская стреляла в Ленина, а о пятнадцати миллионах загубленных большевиками жизней».
Время было обеденное, Дебольцов осторожно заглянул в коридор соседнего вагона — ни души. Знакомый проводник сладко похрапывал, привалившись к столику своего купе. Открыл двери купе Бабина, поручик лежал весьма удобно на диване и разглядывал стеклянными глазами потолок. Проверив карманы убитого и забрав оружие и документы, Алексей выволок труп в тамбур, открыл двери и сбросил окоченевшее тело в звенящий перестук летящих мимо деревьев. Только Надя тихонько вскрикнула за спиной…
Бабин в это время сидел за столиком замрезидента (его портрет в точности совпадал с описанием проводника) и, прихлебывая коньяк, вел светскую беседу. В том, что это был именно «зам» — не сомневался ни на минуту: голос. Этот слегка рыкающий, с хрипотцой, низкий голос невозможно было перепутать ни с чьим другим, как отпечатки пальцев, например… Разговор шел трудно — боль в зубе нарастала с каждой секундой, — казалось, что бор ввинчивается уже даже не в мозг — в темечко, только изнутри.
Чекист взглянул сочувственно:
— Зуб? Жуткая боль, по себе знаю… Я ведь вижу — вы ничего не едите, только коньяк.
«Наблюдателен, гад… — усмешливо подумал Бабин. — А я — впал в релаксацию, потерял осторожность».
— Позвольте рекомендоваться: Хряпин Вукол Луппович. О, вы не скрыли удивления такому сочетанию, оно, знаете, всех просто ошеломляет!
— Ну что вы, что вы… — мило улыбнулся зам. — В свою очередь — Фемистокл Пафнутьич, честь имею.
«Знает… — пронеслось возбужденно. — Понял. Или… Не поверил? Издевается?»
— Я, видите ли, сюда всецело по рекомендации фирмы «Нестле», — нес Бабин. — Меня уверили, что производители детского питания в Маньчжоу-Го достигли небывалых высот!
— В самом деле? Как жаль, что у меня нет детей, чтобы проверить.
— Но, несомненно, будут, вы так моложавы, то есть молоды, хотел я сказать.
— Вас не удивила оригинальность моего имени-отчества? — доброжелательно улыбнулся зам.
— Ну что вы… — рассмеялся Бабин. — Здесь, в Китае, теперь только и остались истинно русские люди. А в Совдепии, извините, бог знает что такое… Вы, извините, в СССР? Я прошу прощения, возможно, мои вопросы назойливы, неудобны?
— Ну что вы, что вы, отнюдь нет, а я все за вашим зубиком наблюдаю — какой же коновал ставил пломбу? Я просто страдаю, глядючи.
— Да-да… — помрачнел Бабин. Судя по всему, этот оборотистый разведчик был и от природы неглуп, да и профессионально подготовлен: нервная система на «ять». — Очень неумелый был дантист. И надо же — как меня угораздило: еду из Парижа, давно, как вы догадываетесь, зубы в полнейшем, надо вам сказать, порядке, и вдруг три человека предлагают мне срочно вылечить зубы…
Ход был правильный, взгляд зама мгновенно потускнел, улыбка исчезла.
— Три человека? — воскликнул. Но мастерства уже явно недостало. Заволновался, милок. — Загадочная история! И как же это было?
— Остановили — это в районе, который именуется Пристань — так? Ну вот, затащили, усадили в кресло, просверлили зуб насквозь. И только один вопрос: «Кто вы?» То есть — я, — улавливаете?
— И… вы…
— А что я? Говорю как на духу: я, говорю, приехал проверить судьбу… — скосил глазом, кроме них двоих в ресторане было еще человек пять, остальные ушли, отобедав. — Коммеля Владимира Ивановича. Мы там в РОВСе, говорю…
Фемистокл Пафнутьич сделал движение — хотел встать или вскочить, но Бабин успел раньше. С криком: «О, соус, соус, ваши брюки!» — свалился под стол и упер дуло браунинга в промежность заму.
— Осторожнее, ради бога! — выкрикивал из-под стола. — Сейчас я сниму это пятнышко…
— Хорошо… — отозвался Фемистокл, — я буду сидеть спокойно. Дальше что?
— Дак, милай… — осклабился, пытаясь достать кончиком языка дыру в зубе, — мы чичас пойдем. Ты — вперед, я — как бы сзади. Пошел…
Фемистокл послушно исполнил. «А он не герой, нет…» — вышагивал за спиной с браунингом наизготовку сквозь карман. — А чего не кричишь? — подтолкнул стволом. — Ты иди, иди…
— Что я должен кричать?
— А что положено. «Да здравствует…» и так далее. Чтобы смерть выглядела геройской.
— Что вам нужно?
— А то же, что и тебе. Сворачивай сюда, — подтолкнул к дверям служебного купе Дебольцовых. Вошли, Алексей и Надя смотрели хмуро, Фемистокл горестно вздохнул:
— Я предупреждал Василия Васильевича, что верить вам нельзя…
— Это лирика… — Бабин запер купе и сел. — Впрочем — лирики хочется? Извольте: «Взрывы дальние, глухие, алый взлет огня, — вот и нет тебя, Россия, го-су-да-ры-ня…» Мы за это животы кладем — чтоб была. А вы за что?
— За то же.
— Тогда не договоримся. Полковник Дебольцов, Кузьмин, то есть, извещен обо всем. Надежда Дмитриевна — тоже. Какие будут предложения, товарищ?
Фемистокл затравленно смотрел исподлобья и молчал.
— Что касается меня, — вступила вдруг в разговор Надя, — я бы отпустила этого человека. Опять кровь. Странно…
— Женщины добрее нас, — улыбнулся Бабин. — Но выход простой: мы вас сейчас застрелим и выбросим из поезда, как и господина поручика, у коего буква «у» в фамилии делает всю фамилию весьма непристойной. Так что же?
— Хорошо…
— Что-с «хорошо»? Ваши документы, пожалуйста. По паспорту — советскому, служебного образца, — был он членом правления КВЖД Константиновым Ильей Иосифовичем. Других бумаг в карманах не нашлось.
— Ну, — промямлил Бабин, — это, так сказать, документ-прикрытие. Кто вы на самом деле?
Усмехнулся, облизнул губы:
— Да ведь не проверите? Способа нет. — В голосе зазвучало торжество.
— Глупости… — Бабин покрутил браунинг на пальце. — Вы нам со страху расскажете. От ужаса. По чистой и сердечной
