2. Дабы впоследствии не возникла излишняя переписка по неосновательному возможному донесению подверженных ошибке офицеров, если оное последует, то заявлено мною указанному Финфштику впредь на будущее время более деревянных птиц из дерева не делать и в них не стрелять во избежание беспокойства и слухов в населении вверенного уезда».
Толковая и горячая защита со стороны земского исправника очень помогла выяснению этого сложного и страшного дела. Не нужно, конечно, думать, что одним донесением все производство было исчерпано. Офицеры действительно донесли коменданту, а комендант — киевскому генерал-губернатору. Бедный Финфштик не знал, что дальнейшее расследование производилось секретнейшим образом в течение нескольких месяцев и что окончательно его спасло только заступничество владельца имения, генерала Сумарокова, написавшего умоляющее письмо министру внутренних дел Д. Г. Бибикову[262], в архиве которого и осталось все производство.
В этом производстве много дельных бумаг и глубоких мыслей, каждая из которых могла упечь Финфштика если не в Сибирь, то в Саксонию. Но победила все доводы все же мудрая мысль чериковского земского исправника, доказавшего, что не всякая птица — орел и что даже двуглавая птица, чтобы стать государственным гербом, должна, «сверх прочего безобразия», обладать еще двумя коронами на хохолках да третьей повыше.
ДЕВИЦА, ВЗЫСКУЮЩАЯ ЖЕНИХА
Если бы пристойно было допустить, что высокий архипастырь будет биться в истерике или, придя в последнее неистовство, дубасить кулаками почтенных возрастом женщин, — то, говоря по совести, все права на это имел преосвященный Варлаам, пензенский архиерей, известный своей добротою и вниманием к нуждам духовного сословия. Потому что можно выносить человеческую глупость и тупое упорство месяц; можно, скажем, и год; но изо дня в день семь лет подряд — это уж вне человеческих сил, да вряд ли по плечу и большинству ангелов!
Мы говорим «семь лет», но, может быть, и более. Однако только за семь лет, с 1854 по 1861 год включительно, имеются в пензенской духовной консистории документы по неоконченному «делу девицы Евпраксии, взыскующей жениха».
Конечно, обычай рождает право. Обычай же был таков, что если в селе умирает священник и оставляет совершеннолетнюю дочь, то место в селе зачисляется за нею, с тем, конечно, что она выйдет замуж за семинариста, кандидата в священники. Это не всегда было удобно, но такой обычай оказывал великую помощь бедному сельскому духовенству, — иначе осиротелые семьи шли бы по миру.
Преосвященный Варлаам обычай соблюдал и о девушках-сиротах заботился, и не только зачислением мест, но и подысканием подходящего жениха: и выступал сватом, и помогал денежно. За это его любили и почитали.
Умер отец Сильвестр, священник села Вороновки Городищенского уезда. Остались после него уже престарелая, хотя и достаточно бодрая попадья, отличавшаяся неимоверной тучностью и соответствующей бесхарактерностью, и дочь Евпраксия, высокая, худая, но характера необыкновенно твердого, что она впоследствии и доказала.
Евпраксия была совершеннолетней; будет точнее сказать, что она была в высшей степени совершеннолетней, особенно по тем временам, когда девушки иной раз невестились по тринадцатому году. Девице Евпраксии было не тринадцать и даже не вдвое больше лет, а почти втрое: тридцать семь — к началу дела, сорок три — к последнему консисторскому о том деле документу Притом единственной положительной чертой лица девицы Евпраксии была несокрушимая твердость его выражения, остальные же черты были, скорее, отрицательными. Твердости не мешала безбровость и способствовал выдающийся нос; о ней говорили сжатые губы, как верхняя, с легкой усатостью, так и нижняя, с зачатками под нею юной, но мужественной бородки. В противоположность своей матери девица Евпраксия отличалась не округленностью, а скорее, прямолинейностью форм, так что, при повороте головы в профиль, было нелегко догадаться, какая часть ее тела может быть предпочтительно принята за фасад, и какая за оборотную сторону. Вероятно, поэтому семинаристы в Пензе прозвали девицу Евпраксию «Эвклидовой геометрией».
Внешняя мужественность не препятствовала девице Евпраксии не только ощущать себя женщиной, но и сознавать все свои права иметь достойного мужа, притом немедленно, потому что в серьезных делах промедление смерти подобно, что девица Евпраксия, хотя и неграмотная, прекрасно сознавала. При жизни отца ее право на мужа не имело под собой юридической основы; теперь оно было прочным и несомненным, так как к ранее собранному приданому прибавился отцовский священнический приход — достаточный привесок к личным достоинствам невесты.
Можно себе представить поэтому негодование и возмущение как девицы, так и ее матери, когда на прошении о зачислении места за сиротой преосвященный Варлаам написал:
«Девица вышла из лет, навязывать такую невесту я никому не могу, и если кто будет брать по желанию, на то будет его воля, и какое-либо вспомоществование от попечительства дается».
Это еще не было официальным отказом, который, однако, воспоследовал, когда преосвященный, для верности, запросил консисторию о летах девицы: тридцать семь! Где же найти такой невесте подходящего жениха-семинариста! И архипастырь, почерком мелким, спокойным и почти без закорючек, начертал в левом верхнем уголке справки:
«В выдаче этой вышедшей из лет дочери за кандида священства отказать навсегда. Если же кто из холостых дьячков и ее лет возьмет ее, за такового выдать никто не воспрещает ей».
И вот тогда началась семилетняя война.
Нет греха в том, что почтенный архипастырь любит после утомительной работы закусить, поспать часок и, одр оставив, выпить чашку-другую чаю с малиновым вареньем и единой ложечкой того, чего же и монаси приемлют. В жизни преосвященного Варлаама сии минуты были самыми счастливыми: полнейший покой.
И вот в такое именно время докладывают ему, что пришли две женщины и просят принять их немедленно по сиротскому делу крайней спешности.
— Скажи, пусть придут в час приемный.
— Сказал, да никакого резону не слушают. Полчаса уговаривал, вашему преосвященству не докладывая, и в переднюю пущать не хотел, да где же справиться! Старшая, матушка, будучи объемом шире двери, заперла собою вход, яко пробка, а младшая видом столь грозна, что не доложить побоялся.
Пришлось принять не в очередь — по пастырской доброте.
Сколько времени длился разговор — мы не знаем, но только к остывшей чашке преосвященный вернулся измученным. Ведь вот какой случай! Уверяет вдовая попадья, что хоть ее дочери и вправду больше тридцати лет, но к браку совершенно готова и что все село Вороновка желает дочь ее Евпраксию иметь у себя священницею.
— Да ведь что ж священницей, когда священника нет!
— Благоволите выдать замуж поскорее, ваше преосвященство.
— Милая моя, где же я к таким годам почтенным подберу жениха? Нужна хоть тень соответствия. Хотя ваша дочка особо прекрасная, да ведь нельзя же выдать матушку за сына! И ей это неудобно.
— Она, ваше преосвященство, и на молодого согласна, а уж вы прикажите.
— Не могу я приказать, женщина неразумная! Любови человеческой не приказывают; и не должно быть в таинстве брака никакого принуждения.
— По закону полагается.
— Нет такого закону, а обычай тут не у места, ибо вышли года девицы. И не беспокойте вы меня понапрасну, ничего не могу.
— Нельзя девушке без мужа.
— Живут и без мужа Христовы невесты; а если сама найдет человека подходящего и в годах, — благословлю и помогу пособием. Идите с миром, милые, не тревожьте себя напрасными желаниями.
— Ждать невозможно, ваше преосвященство, девушка в беспокойстве…
А девица Евпраксия, голосом мужественным и твердым, долбит голову преосвященному:
— Кому ждать можно, а мне нужен жених немедленно!
— Не обижайте сироту, ваше преосвященство; дочь единственная…
Так ничего и не мог им вдолбить архипастырь, и едва удалось выдворить их из приемной.
Пришли и на другой день, но впущены не были. Каждодневно дежурили у порога, так что преосвященный, прежде чем покинуть покои, посылал справиться, свободен ли проход. То же самое было и в консистории, где матушка с дочкой, не будучи больше впускаемы, ловили у входа за полу каждого чиновника, кого прося, а кому и угрожая. В часы же неприсутственные попадья с дочерью гуляли против окон местной семинарии, приглядывая и в окнах и на улице подходящего семинариста.
Добр был преосвященный Варлаам, — а не выдержал и предписал благочинному:
«Поелику сия с дочерью меня беспокоит совершенно незаконно и явно вопреки моей резолюции, оштрафовать ее в церкви 100 земных поклонов и обязать подпискою более не просить меня о выдаче дочери ее, как 37-летней, за кого-либо из студентов».
