Вследствие физического несовершенства и утопления у меня выработалась жуткая водобоязнь. Я пила компот, зажмурив глаза, отказывалась умываться и чистить зубы. Чтобы затолкнуть меня, упирающуюся руками и ногами, в ванну, собиралась вся семья.
Мой папа не гомеопат, а прораб, но придерживается принципа лечения подобного подобным. Процесс «выпил-опохмелился» у него иногда затягивается на недели. Из запоя его выводит бабушка. Она работает медсестрой в проктологическом отделении больницы, то есть ловко и умело ставит клизмы. По зову мамы бабушка приезжает со своим оборудованием решительно настроенная на очищение папиного организма. Он баррикадируется в спальне, но через некоторое время выбрасывает белый флаг. Кричит из-за двери:
– Все! Я завязал! Обещаю! Уведите тещу!
Короче, папа отвел меня в бассейн. Первое занятие, сорок пять минут, я простояла по пояс в воде, вереща так оглушительно, что у всех заложило уши, и свистка тренера было не слышно. Поскольку голос я сорвала, то на втором занятии мои хрипы уже не вызывали эха в гулком зале, а дети показывали на меня пальцем и смеялись. Папа дежурил у бортика и пресекал мои попытки выбраться из лягушатника. Через неделю я смирилась, через две рискнула лечь животом на воду, через месяц научилась плавать.
Водобоязнь превратилась в страстную водолюбовь. В прошлой жизни я, наверное, была существом с жабрами, потому что водную стихию воспринимаю как родную. Для меня нет лучшего отдохновения, чем плавать, нырять или просто киснуть в воде. В спортивной группе я не задержалась только по причине того, что фигуры девочек-пловчих из старшей группы разительно отличались от моего абсолютного идеала – куклы Барби. Спорт я бросила, но с плаванием не рассталась – при любой возможности бегу в реку, озеро, пруд. У меня годовой абонемент, позволяющий в любое время посещать открытый бассейн.
И в то злополучное утро я отправилась в бассейн растворять свои горести и несчастья. Решила себя хорошенько умотать, чтобы физическая усталость заглушила эмоции. Поставила личный рекорд – проплыла три километра с максимально возможной скоростью. Последний километр – на пределе возможностей. Как только не утонула? Лучше бы утонула!
В душ шла – меня точно пьяную раскачивало. В раздевалке… Надеть мне нужно было, кроме белья, брюки, кофточку и куртку легкую. Кофточку я пропустила… Почему-то затолкала ее вместе в мокрым полотенцем в рюкзак. Но куртку надела. И на том спасибо!
Как назло, в тот день наступило лето. Весна в Москве (заметили?) подкатывает медленно, капелями пробивается. А лето всегда падает с неба солнечной жарой. Короче, куртку я сняла на подходе к работе, к нашему зданию.
Вы спросите: как это можно не заметить, что ты полуголая, что у тебя выше талии только лифчик кружевной? Отвечаю: можно! Если вы испереживаетесь из-за утерянных миллионов, если вас мама с папой обругают, если вы боитесь, что коллеги подумают, будто вы присвоили общий выигрыш, если вы проплывете в хорошем темпе три километра… И даже взглядам, которые бросали на меня встречные люди, пока я рассекала вестибюль, поднималась по лестнице, шла по коридорам, я не придала значения. На меня давно так смотрели! Я же девушка с комплексом! Да еще вчера приказ появился, где фигурировала моя фамилия. У меня нет дефектов зрения, и, опустив глаза, да просто боковым зрением, я должна была видеть, что на мне только нижнее белье. Но не видела! У меня перед глазами стоял злополучный корешок билета, а в мозгу прокручивались пути выхода из тупика.
Не заходя в свою комнату, я постучалась к Стасику.
– Можно к тебе? Надо поговорить.
Он кивнул. Я вошла и села на стул напротив него. Стасик вдруг покраснел, как вареный рак.
– Жарко, – понятливо кивнула я. – Лето наступило. Надо попросить, чтобы включили кондиционеры.
Стасик пробурчал что-то неразборчивое. На меня не смотрел, чиркал на бумаге карандашом. А я принялась уговаривать его повторить подвиг-фокус с лотерейными билетами.
– Сама их куплю. Ты только заполни. Пожалуйста!
– Невозможно, – вяло отказывался Стасик, – то была случайность…
Я наседала, Стасик мямлил. А потом вдруг поднял глаза и заявил:
– У меня есть встречное предложение. Выходи за меня замуж, Лена!
– Зачем? – умно спросила я.
Не поняла, не въехала, о чем идет речь. Только с удивлением подумала, что Стасик уже некоторое время называет меня не Зайкой, как всех, а по имени. Обиженная на его отказ, вышла из кабинета и побрела на расправу в свою комнату.
Меня встретил дружный возглас «Ах!». Хором спросили:
– Лена, ты где была?
– У Стасика.
– Что он с тобой делал?
– Замуж звал, – горько усмехнулась я.
Усмешка застыла на моем лице, как приклеенная. Я увидела отражение в зеркале и не сразу поняла, что полуголая девица – это я сама. Мои чувства трудно описать словами. Думаю, что от полного помешательства меня спасло проверенное защитное женское средство – слезы. Я зарыдала.
Слезы у меня близко. Я легко плачу по малейшему поводу. Обливаюсь слезами над книжками, хлюпаю в кинотеатре, когда показывают душещипательные сцены, и за компанию тоже рыдаю: если у кого несчастье, кто-то рыдает, то я подхватываю. Папа говорит, что мне обязательно надо выдать месячную норму осадков.
Но я выдала полугодовую норму! И хотя на работе не раз видели мои слезы, тут все всполошились. Потому что я рыдала – будь здоров! На чемпионате плакальщиц оставила бы далеко позади всех соперниц.
Я сидела на стуле (меня уже одели), брызгала слезами, а вокруг меня суетились четыре женщины, утешали, как могли. В отдалении маячили Дим Димыч и Стасик. Я уже говорила, что у нас замечательный коллектив?
– Да сейчас мода в лифчиках ходить!
– Вспомни певиц на эстраде! Они все полуголые!
– Ну, хочешь, мы сейчас все разденемся?
– Пожалуйста, не надо! – испугался Дим Димыч.
– Алло! «Скорая»? – кричал в телефонную трубку Стасик. – Приезжайте срочно! Что случилось? У нас девушка рыдает! Какая валерьянка?..
В меня влили, наверное, три литра валерьянки.
И даже Амуров, который пришел в большом гневе выяснять отношения, увидев мою истерику, поостыл. Он решил, что меня терзает раскаяние, и милостиво изрек:
– Прощаю, Лена! Не надо плакать!
Явление Амурова вызвало у меня последний слезный залп. А потом, наверное, наступило обезвоживание, кончилась свободная жидкость. Я только икала и чувствовала себя почему-то обновленной, легкой и чистой, только очень слабой.
Домой меня вез Стасик на своей машине. Дома я оказалась после полуночи. Нет, мы с ним… ничего интимного. Не успели отъехать от работы, как я, обессиленная водным кроссом, бессонной ночью и жутким стрессом, отключилась. И проспала четыре часа, свернувшись клубочком и положив голову Стасику на колени. Машина стояла под нашими окнами, Стасик сидел, боясь пошевелиться, а я дрыхла. Очнувшись, встрепенулась:
