Мама в Узком очень поправилась. Прекратились ее бессонницы, несколько умерилась ее страшная раздражительность. Сейчас она с радостью сообщила мне по телефону, что выиграла 750 рублей. Женя до того изнервлен, столько в нем пошло-истерической крови его отвратительной матери, что видеть его — страдание. Бедный Боб достоин лучшего сына. Конечно, переделать мальчика можно, но не с помощью нянек. А больше никто мальчиком не занимается.
Как Таткина фоторабота? Делала ли она какие-нибудь снимки зимой? Очень хотелось бы мне видеть Гулькино фото: я его совсем не представляю себе. Очень хорошо и ясно могу представить себе Люшу, Тату, а каков Гуля — не имею понятия. Его письма так необыкновенны, что даже возраст его мне неясен — то кажется, что это 10-летний, то — 3-летний. Интересно знать, как сложится его будущее. Каков он будет в 15–18 лет? Передай ему и Тате дедин привет!
Странно, но я очень радуюсь, когда немцы колотят англичан. А ведь как когда-[то] любил Томми Аткинсов[638]! Целую Марину от всей души. Отправить тебе письмо я дал одному профессору, живущему в Калинине. Он обещал опустить в почтовый ящик в Москве — и забыл[639].
Твой Лир.
131. К. И. Чуковский — Н. К. Чуковскому
13 мая 1940 г. Москва[640]
Дорогой Коля!
Конечно, клеветники сильно лгут: в 1932 году я не мог писать Репину каких бы то ни было писем, т. к. он умер в 1930 году. Я случайно прочел два письма, адресованные тобою и Лидой не мне, а маме, и прошу тебя не думать, что они обескуражили меня. Напротив. Я совершенно спокоен. Самое худшее — бессонницы. Но можно привыкнуть и к ним.
Читаю твою книгу. Она отлично написана, но немного… как бы это сказать?.. гуттаперчевая. Все от нее отскакивает — и смерти, и раны, и боли. Хотелось бы, чтобы она была менее умелой.
Черкни мне о сестре Юлика[641]. Мне обещали, что ей пришлют сведения о нем. Если не прислали, я пойду снова.
Что та книга, которую ты писал вместе с Григорьевым на фронте[642]?
Я руководитель секции классиков при Детиздате от Союза писателей. На днях вырабатываем программу. Сделай, если хочешь, любую заявку на предмет перевода.
Гуле привет. Спасибо ему за письмо. Напишу вскоре.
Твой Ч.
132. К. И. Чуковский — Н. К. Чуковскому
31 мая 1940 г. Москва[643]
Дорогой Коля!
Конан Дойл за тобой! Выбери лучшие его рассказы: «Союз рыжих», «Пеструю ленту», и приехав в Москву, подпиши у Куклиса договор [644]! Кроме того — «Дети воды» Кингсли[645]. И проч., и проч., и проч. Почему не переиздать «Нашу кухню» и «Огород»[646]?
Ждем тебя и твоих!
133. К. И. Чуковский — Н. К. Чуковскому
Июнь 1940 г.[647] Москва Дорогой Коля.
Спешу известить тебя, что Григорий Самойлович Куклис уже уладил дело с Конан Дойлем и ждет от тебя перечня его рассказов и указания на количество листов (приблизительное).
Я думаю, нужно указать листов 15 — не больше.
Сейчас у меня сидят товарищи из журнала «Смена» — хороший журнал, культурный — и они возымели мысль напечатать несколько рассказов Конан Дойля. Хорошо бы в первую голову «Союз рыжих» — и еще 2–3 лучших рассказа[648] (например, о дипломате).
Адрес «Смены»: Ул. Правды, д. 24 Кирклисовой Маргарите Ивановне.
Маргарита Ивановна тебе пишет при сем.
Твой К. Ч.
134. К. И. Чуковский — Н. К. Чуковскому
17 июля 1940 г.[649] Переделкино
Милый Коля. На другой день, как ты уехал, я заболел: грипп и радикулит. Поэтому никак не мог лично переговорить с Куклисом по поводу Конан Дойля. Болезнь прошла, я собрался в город — и вновь заболел — колитом — в сильнейшей степени. Мама поехала за врачом в Кремлевку — и входя (в городе) в машину, так ударилась головой о раму двери, что разбила себе голову до крови; кровь залила ее шляпку, ее лицо[650]. Сейчас она в больнице, ей наложили швы, впрыснули сыворотку; а я лежу здесь — и даже не могу догадаться, когда же у меня хватит сил, чтобы поехать в Москву и поговорить с Куклисом.
Что делает Марина? Как ее «Дети воды»[651]. Сейчас я продержал корректуру гранок «Хижины дяди Тома». Готовлюсь писать предисловие[652].
Поздравляю (хоть и поздно) Татку с днем рождения. Крепко жму руку Гульке.
Если увидишь Юрия Николаевича[653] — напомни ему обо мне.
Через 2–3 дня мама, говорят, будет дома. Авось все обойдется благополучно.
Мама видела Чагина и говорила с ним о твоем «Ярославле». Он сказал: — прекрасная книга. Мы издадим ее в 1941 году.
Сердечный привет
Дед.
Не сомневаюсь, что, уехав от нас, Вы написали нам, но письмо, должно быть, затерялось на городской квартире.
135. К. И. Чуковский — Н. К. Чуковскому
Около 10 августа 1940 г. [654]Переделкино
Коля.
Вот письмо твоего соседа и почитателя. Ответь ему, пожалуйста. Жребий брошен. 13-го я в Ленинграде. Но умоляю тебя, не говори никому.
Твой старый папаша.
Марине привет И мерси за жилет. 136. К. И. Чуковский — Н. К. Чуковскому
24 августа 1940 г. Москва[655]
Милый Коля! Радиофикация «Хижины дяди Тома» будет непременно — на тех же основаниях, что и «Два капитана» Каверина (имевшие огромный успех). Ко мне приедут из радио, чтобы я вместе с Халтуриным препарировал роман для радио[656].
«Фрегаты» включены в план 1940 года. Под них, кажется, дают бумагу.
«Смена» получила твой перевод и печатать его будет[657]. Спасибо за цитату из «Звезды»[658]. На днях я читал «Лит. Современник» и снова убедился, что московским журналам далеко до ленинградских.
Я перевожу запоем Уитмана, выйдет в Гослитиздате большая книга[659]. Не приедешь ли ты в сентябре?
Твой.
Привет Марине.
137. К. И. Чуковский — Н. К. Чуковскому
2 октября 1940 г. Москва[660]
Дорогой Коля.
У меня сейчас Ваня Халтурин. Исключительно по его вине до сих пор не осуществлена в радио «Хижина дяди Тома». Мы с мамой пристыдили Ваню, и он поклялся, что в 10 дней все сделает.
Был я у Куклиса. У него на столе твои сверстанные «Фрегаты». Он завтра сдает их в печать. Бумага есть.
«Черная стрела»[661] еще на рецензии. Дело решится на днях. Весьма возможно, что положительно. «Принц и нищий» пойдет непременно[662]. На днях в Ленинграде будет Куклис и нажмет.
