Женщина улыбнулась, провела рукой по волосам. Лицо ее было знакомо… и жест тоже. Но где, когда он ее видел, Пап не мог припомнить.
Женщина исчезла, и на стойке вновь появилась Чу.
Затем обезьянка превратилась в пишущую машинку с заложенным в нее наполовину отпечатанным листом бумаги.
Потом стала тутовником, рассыпавшим мягкие ягоды.
Аистом, энергично размахивающим крыльями.
И старой кроватью с отбитой ножкой.
Истрепанной книгой с мушкетерской шпагой на обложке.
Змеей, напряженно застывшей.
И стариком, неслышно бормочущим.
— Заметьте, — сказал гиянин, — обезьянка превращается только в то, что есть на Земле и что она видела сама. Превращения сами по себе не могут удивить нас, гиян. Но ведь интересно увидеть превращения, результаты которых заранее неизвестны. Какая во всем этом экзотика! И какую познавательную ценность имеют эти превращения! Я достаточно много знаю о Земле, но метаморфозы обезьяны ощутимо пополнили мои знания. Давайте проведем простейший эксперимент.
Из-за кулис появился мальчик-гиянин. Он прошел к стойке и сразу же потянулся к обезьянке.
— Не трогай, мальчик, — сказал гиянин и громко спросил: — Скажи, чего бы ты сейчас хотел?
Мальчик подумал и ответил: — Гурилик.
— Гуриликов нет на Земле. Опиши то, что ты хочешь.
— Ну… — Мальчик потер лоб и зажмурился. — Такое вкусное… холодное…
Он хотел еще что-то прибавить, но Чу уже превратилась в ящик, доверху наполненный брикетами мороженого.
— Один брикет оставим, чтобы он вновь превратился в обезьянку. Иначе что мы будем продавать, — пошутил гиянин. — А остальные, мальчик, можешь взять себе. Это наверняка вкусно. Смотри не объедайся!
Ящик унесли. Мальчик ушел. А гиянин выдержал паузу, пока оставшийся брикет вновь превратился в Чу.
— На Земле обезьянка прожила интересную жизнь, многое успела увидеть. Но была лишена этой чудесной способности, которую обрела на Гии. Подумайте — каждый из вас может стать ее хозяином. Итак, прошу назвать цену!
На пульте зажглось: "20".
— Двадцать. Всего лишь двадцать, — разочарованно объявил гиянин.
"40" — зажглось на пульте.
— Сорок, — вяло проговорил гиянин.
"50".
Голос гиянина стал тверже.
"65".
Гиянин насторожился.
"70".
В его голосе появились нотки радости.
"100".
Пап не мог думать. Мозг перестал ему подчиняться. Пальцы сжимали подлокотники кресла. Он тупо смотрел на экран.
Чу догрызла последний орех и взялась за четки.
— Ну что же, эту цифру я воспринимаю серьезно, — сказал Пап. — Сто сорок!
"Как же так!.. — Мысль эта вырвалась откуда-то из глубины сознания, и вначале Пап растерялся, а затем пришел в бешенство. — Как же так! Сейчас она достанется кому-нибудь из них!" Пальцы сами собой разжались. Теперь ими двигала определенная цель. Они набрали на пульте "150".
Сразу же загорелось "170".
Чу набросила четки себе на шею и визжала от восторга.
Пап набрал "180".
Появилось "200".
Он набрал "210".
— Я вижу, вы начинаете понимать истинную цену этого милейшего земного существа…
"235".
Дрожащие пальцы Папа предложили "240".
"Как же так!.." Мысль продолжала упрямо пульсировать в голове, не давая Папу ни на мгновение отвлечься.
Теперь цифры менялись так быстро, что гиянин не успевал объяснять их. Реплики он вообще перестал вставлять.
Обезьянка превращалась в мраморную статую восседающего на коне воина, в зеркало, в саркофаг и в железную дорогу"290".
Бешеная гонка цифр прекратилась. Пульт отдыхал. Невидимый нерв, связывающий все кабины, ослаб…
"300".
…затем вновь натянулся, чтобы тут же оборваться. Пап знал одно: он должен оборваться здесь, в его кабине, и потому набрал "400".
С ним все еще состязались. Кто-то упрямо желал приобрести земное чудо, не понимая, что оно должно принадлежать не ему, а Папу.
Чу превратилась в часы и в надгробный камень.
Пап оборвал нерв. Он набрал…
— Тысяча?! — Гиянин скорее спрашивал, чем объявлял.
И повторил.
Повторил еще раз.
Руки Папа бессильно свисали с кресла.
И нерв тоже.
— Животное продано! Я попрошу своего ассистента отнести его владельцу.
Светило по-прежнему лениво висело над головой, но становилось жарче.
Пап, шатаясь, вышел из кабины. Чу прыгнула ему на плечо. Он взял ее, крепко прижал к груди и побежал.
"Стойте! Вы не заплатили!" — кричали вдогонку.
Всепоглощающая усталость внезапно исчезла. Пап бежал как в бреду, не чувствуя своего тела, протискиваясь в узкие щели незнакомых улиц. Дома то собирались в кучу, то рассыпались перед ним веером.
Остановился на тихом пустыре. Впереди возвышался мрачный, темный холм.
Опустил Чу на землю и попросил, чтобы она превратилась в женщину в черном платье с блестками. Но Чу, не обращая на него ни малейшего внимания, собирала валявшиеся вокруг цветные камушки и по привычке пробовала их на зуб.
Пап опустился на корточки.
— Чу, — просил он, — пожалуйста…
— Вы зря стараетесь. У вас ничего не получится.
Он обернулся. Сзади стояли гиянин и два надзирателя.
— Вы купили свою же обезьяну, — продолжал гиянин, — и вам придется расплатиться. Только не говорите о том, какими соображениями вы руководствовались. Это нас не интересует. И учтите, товар возврату не подлежит. Двадцать пять процентов выручки ваши. Следовательно, вы нам должны семьсот пятьдесят…
Пап вскочил и схватил гиянина за горло. Теперь он желал только одного: задушить его. Две пары цепких клешней впились ему в плечо, парализовав его.
— Лжец! — крикнул Пап, отпустив гиянина.
Гиянин поправил помятый воротник и с присущим ему спокойствием произнес: — Да будет вам известно, мы никогда никого не обманываем.
И театральным жестом показал на Чу.
Обезьянка вновь превратилась в ту женщину. Но тщетно силился Пап узнать ее. Она улыбнулась, шагнула к нему и снова стала обезьянкой.
— Еще! — попросил Пап.
— Хватит, — сказал гиянин.
— Еще! — крикнул Пап. Он обращался не к гияннну, а к Чу, но та оставалась всего лишь простой обезьянкой и, посвоему поняв крик хозяина, прикинулась мертвой. Пап пнул ее ногой. Она жалобно запищала к, отбежав в сторону, сделала свою нелепую стойку. Пап швырнул в нее камнем, какой-то банкой, железкой.
Чу обиделась и убежала.
В сопровождении гиянина и двух надзирателей Пап поднимался на холм, и, когда они достигли вершины, гиянин сказал:
— Ровно семьсот пятьдесят дней вы должны выполнять такую же работу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
