— Сам король, как нам сказали. — Он поколебался. — Твой муж и твой брат тоже.
Розала открыла глаза.
— Наверное, у них не было выбора. Не думаю, что оба пошли на это добровольно.
Бертран де Талаир пожал плечами.
— Не знаю. Они были там. — Он пристально несколько мгновений смотрел на нее. Потом встал и занялся камином. Огонь горел слабо, но рядом лежали свежие дрова и растопка, и он встал на колени и занялся ими. Розала следила за ним, за его аккуратными, точными движениями. Он оказался совсем не таким, каким она ожидала его увидеть, судя по его стихам или по рассказам о его отношениях с женщинами из многих стран.
— Откуда мы об этом узнали? — наконец, спросила она.
Он ответил, не оборачиваясь:
— От корана из Гарсенка, который приехал сюда на турнир. Он видел поединок Блэза сегодня утром и ехал на север, чтобы рассказать королю о том, что произошло.
— Почему он передумал?
Бертран оглянулся через плечо и покачал головой:
— Этого я не знаю. Надо будет потом спросить у Блэза. — Он снова повернулся к огню, перекладывая поленья. Сначала одна сторона занялась, а через секунду другая. Он встал, удовлетворенно крякнув. — Он сегодня дал клятву верности Блэзу как своему сеньору и истинному королю. Он назвал Адемара предателем.
— Значит, Иерсенский мост, — тихо произнесла Розала. — Вот почему он это сделал. Вероятно, он родом с севера. Будет много людей, которые так же относятся к договору.
— Сколько? — спросил герцог Талаирский. Она поняла, что он задал этот вопрос всерьез, он обращается с ней, как с человеком, взгляды которого важны.
— Трудно сказать, — ответила она. Огонь разгорелся, согревая ее. — Недостаточно, я думаю. Большинство высокопоставленных сеньоров, которые могли бы сыграть свою роль, боятся короля, а простой люд еще больше боится служителей Коранноса, которыми правит мой свекор.
Он молчал. Глядя в огонь, Розала видела в нем будущее, созданное языками пламени. Пятьдесят человек сегодня ночью погибло из-за нее. Она снова закрыла глаза, но образ огня все еще стоял перед ее взором. Шок начал проходить.
— О, мой сын, — сказала она. — О, Кадар. — А потом: — Мне придется отвезти его обратно. Я не могу позволить им делать такое со здешними людьми. Это потому, что он мальчик, видишь ли. Они не оставят нас в покое.
Она снова заплакала, слезы брызнули и покатились по ее лицу при свете камина. Она услышала, как стул заскрипел о пол, потом шорох, а потом умелые, уверенные руки прижали ее голову к сильному плечу. Герцог обнял ее.
— Никто не уедет назад, — возразил Бертран де Талаир твердым голосом. — Сама правительница стала заступницей твоего сына перед Коранносом и Риан, и я тоже. Я дал тебе клятву в ту ночь, когда родился Кадар. Я не даю легкомысленных клятв. И дам ее снова: никто из вас не вернется к ним, пока я жив.
Какой-то твердый комок внутри Розалы разжался, или она сама перестала сжиматься и позволила себе без стыда зарыдать в объятиях Бертрана де Талаира. Она плакала о Кадаре, о себе, о мертвых и сожженных в эту ночь, обо всех, кто еще умрет и сгорит. Он крепко обнимал ее, тихим голосом шептал слова ласкового утешения. Никто не обнимал ее так, подумала Розала, после того, как умер ее отец. И об этом она тоже поплакала.
Она не могла знать, но мысли Бертрана де Талаира были почти зеркальным отражением ее мыслей: он думал о том, что не может вспомнить, когда в последний раз обнимал женщину вот так, предлагая ей поддержку и защиту, а не просто сиюминутную страсть. А потом, через несколько мгновений, он понял, что это неправда: он мог вспомнить и очень ясно, если бы позволил памяти прорваться сквозь поставленные преграды.
Последняя женщина, которую он так обнимал, а его сердце билось ради нее, потом умерла в Миравале, когда рожала его ребенка, двадцать три года назад.
Блэз остановился у приоткрытой двери комнаты Розалы. Он шел сообщить ей те новости, о которых они узнали сегодня ночью, страшась, как любой человек, несущий такие вести, но ему не хотелось, чтобы она узнала их от постороннего. Ранальд был в Аубри, сказал Таун, и Фальк де Саварик, ее брат. Он уже собрался постучать, когда услышал два голоса и понял, что его опередили. Неожиданно он испытал смешанные чувства. Но в конце — облегчение.
Не зная, входить или уйти, он услышал, как Розала убитым голосом сказала, что увезет ребенка назад в Гораут. Ему стало ее жаль, он хорошо понимал, что она имеет в виду, и снова был поражен силой ее характера. Тут он услышал, как Бертран де Талаир неожиданно охрипшим голосом повторил клятву, которую, очевидно, дал ей раньше. Блэз услышал, как Розала заплакала, и сквозь приоткрытую дверь увидел при свете камина, как герцог подошел к подлокотнику ее кресла и обнял плачущую женщину.
Он почувствовал себя непрошеным гостем, причиной того огорчения, в котором другой мужчина пытался ее утешить. Ему следовало самому ее утешить, подумал он. Он был обязан сделать для нее хотя бы это. По крайней мере, хотя бы это. Блэз оглянулся назад и увидел в конце коридора Ирнана, скромно ожидающего на расстоянии. Он снова ощутил свои раны и усталость, но одновременно и настоятельную потребность по крайней мере закончить то, что он начал в это утро белой розой. Он постучался и тихо сказал, чтобы не слишком их испугать:
— Мне тоже надо повторить свою клятву, данную сегодня утром, чего бы она ни стоила.
Они оба подняли глаза; Бертран спокойно, Розала — быстро вытирая слезы. Она слегка шевельнулась, и герцог встал, позволив ей подняться, а затем выйти вперед. Блэз слишком поздно понял, что она собирается сделать. Быстро, пытаясь ее остановить, он вошел в комнату, так что в конце концов они оба оказались стоящими на коленях лицом друг к другу перед камином. Он не стал бы винить Бертрана за смех, но герцог молчал и внимательно смотрел на них.
«Заблудшие дети Гораута», — сказала Люсианна две ночи назад. В этом есть правда, подумал Блэз. Он увидел, что Розала улыбается ему сквозь слезы.
— Ты не принимаешь от меня знаки покорности, мой господин?
Он покачал головой.
— Тебе придется к этому привыкнуть, — прошептала она. — Короли не должны падать на колени перед женщинами.
— Я еще не король, — ответил он, — и перед некоторым женщинами — должны. Как я понимаю, герцог Талаирский поклялся, что не позволит забрать тебя, пока он жив. — Он посмотрел на Бертрана, на лице которого по-прежнему не видно было иронии. — Теперь послушай меня. Именем священного бога клянусь, что останусь верным тебе, Розала. Мои притязания на трон ничто, если мы отдадим им тебя и Кадара. — Он услышал, как в конце охрип его голос.
Имя ребенка он произнес впервые. Ему было странно называть этим именем младенца. Имя Кадар символизировало могущество для Блэза, для целого поколения в Горауте, было связано с ярким образом отца Розалы. Это было имя гордости, надежды… если ребенок проживет достаточно долго.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
