– Подвиньтесь! – резко приказала старуха, раскачиваясь, но теперь уже в ритме покачивающегося вагона.
Если этому суждено случиться, подумал Конверс, то случится именно сейчас. Он начал приподниматься, уставившись взглядом в начало вагона. Затем внезапно опустил правый локоть с подлокотника, выбросил руку вперед, сунул ее вниз, в раскрытую холщовую сумку, и схватил толстое запястье старухи, сжимавшей пистолет. С силой давя книзу, он резко качнулся влево, так, что старуха пролетела через узкий проход и шлепнулась на место у окна. Послышался отрывистый чмокающий звук – в сумке образовалось дымящееся отверстие, а пуля ушла куда-то в пол. Старуха оказалась невероятно сильной. Она сопротивлялась со звериным отчаянием, пытаясь вцепиться ему в лицо, пока он не перехватил ее руку и не завел за спину. При этом их руки в сумке продолжали бороться за пистолет, который старуха так и не выпустила, а у него не хватало сил ослабить ее хватку. Сжимая упрямые пальцы, он старался хотя бы удержать пистолет дулом вниз. Сила против силы. Искаженное лицо старухи говорило о том, что сдаваться она не собирается.
Полуденное веселье в вагоне достигло апогея, какофония голосов, выводящих мелодию, прерывалась взрывами хохота, и никто не обращал внимания на отчаянную, буквально смертельную борьбу, которая велась на узком сиденье. Борьба шла без видимого перевеса, Джоэл был в панике, и все же он заметил, что поезд начал замедлять ход, хотя пока что едва-едва. Лишь инстинкты летчика помогли ему уловить изменение скорости. Понимая, что близится развязка, Джоэл всадил свои локоть в правую грудь женщины, надеясь, что этот удар заставит ее выпустить пистолет. Не тут-то было. Старуха продолжала сжимать его, вцепившись рукой в сиденье, вытянув толстые ноги – не ноги, а настоящие колонны – и цепляясь ими за стойку переднего сиденья; тучное тело скорчилось, и рука Джоэла оказалась зажатой между ее спиной и спинкой сиденья.
– Отпусти! – хрипло прошептал он. – Я не трону тебя, я не собираюсь тебя убивать. Сколько бы тебе ни заплатили, я заплачу больше!
– Nee! Меня найдут на дне канала! Тебе не выбраться, менеер! Тебя поджидают в Амстердаме, они встречают этот поезд! – Со злобной гримасой она лягнула Конверса ногой и, освободив левую руку, попыталась вцепиться ему в лицо. Однако пальцы ее только скользнули по его бороде – он успел перехватить ее руку и, ударив ею о ее же колено, вывернул ей кисть. Но ничего не изменилось. Правая рука старухи обладала силой стареющей львицы, защищающей своего львенка, – она так и не выпустила пистолет.
– Лжешь! – прохрипел Конверс. – Никто не знает, что я в этом поезде! Ты сама вошла сюда двадцать минут назад!
– Ошибаешься, американ! Я еду от Арнема – начала с переднего вагона и шла к хвосту. Я обнаружила тебя в Утрехте, теперь в Амстердам уже позвонили.
– Вранье!
– Увидишь!
– Кто тебя нанял?
– Люди.
– Какие?
– Увидишь.
– Но ты же, черт побери, не можешь быть одной из них! Это невозможно!
– Они платят. Раздают деньги по всей железной дороге. На пристанях, в аэропортах. Они говорят, ты знаешь только английский.
– А что еще они говорят?
– А с чего это я стану все выбалтывать? Ты попался. Так что уж лучше отпусти меня.
– Лучше? Пуля в затылок лучше подвала в Ханое?
– Пуля в затылок – не всегда самое худшее. Но ты слишком молод, чтобы понять это, менеер. Тебе не пришлось жить под оккупацией.
– А ты слишком стара, чтобы быть такой сильной, скажу я.
– Да, этому я тоже научилась.
– Уходи!
Поезд начал тормозить, пассажиры, находившиеся в сильном подпитии, отметили это событие громким ревом; мужчины стали доставать с полок свои чемоданы. Пассажир, сидевший до этого рядом с Джоэлом, тоже сдернул свой чемодан с полки у себя над головой и на какой-то момент прижался животом к плечу Конверса. Джоэл сделал вид, будто занят разговором со своей гримасничавшей соседкой; бывший сосед с чемоданом в руке, посмеиваясь, откинулся на сиденье.
Старуха рванулась вперед и яростно вцепилась зубами в предплечье Конверса, всего в дюйме от раны. Ее желтые зубы глубоко впились в его плоть, кровь потекла по серому старушечьему подбородку.
От боли он отшатнулся и на мгновение выпустил ее руку в холщовой сумке. Раздался уже знакомый Конверсу чмокающий звук, и пуля пробила пол в проходе, пролетев в нескольких дюймах от ноги Джоэла. Он вцепился в невидимый ствол и, пытаясь вырвать пистолет из ее рук, вывернул его. Старуха снова выстрелила.
Глаза ее расширились, и она запрокинулась на спинку сиденья, потом – глаза ее так и остались открытыми – старуха привалилась к окну, и на ее изношенном платье в верхней части живота стало расползаться красное пятно. Старуха была мертва. Джоэл почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота, и сделал несколько глотательных движений, справляясь с приступом. Дрожа от возбуждения, он вдруг подумал: а кто же она, эта женщина, через что ей пришлось пройти, чтобы стать такой, какой она стала. “Ты слишком молод, чтобы понять это… Тебе не приходилось жить под оккупацией…”
К черту! Она хотела убить его – вот все, что ему необходимо знать, а в нескольких минутах пути его поджидают другие убийцы. Нужно думать, нужно действовать!
Джоэл сунул руку в холщовую сумку, вытащил пистолет из ее окоченевших пальцев, быстро взвел курок и сунул оружие за пояс с деньгами, ощущая в кармане вес второго пистолета. Затем он торопливо прикрыл шалью быстро растекающееся кровавое пятно и как бы случайно опустил седую гриву волос так, чтобы она заслонила широко раскрытые мертвые глаза. Лагерный опыт подсказывал ему, что глаза ей лучше не закрывать – они могли не закрыться. Кроме того, это могло бы привлечь к нему внимание. Последнее, что он сделал в целях маскировки – достал из ее сумки банку с пивом, открыл ее и положил ей на колени; вытекающая жидкость сразу же пропитала весь подол.
– Amsterdam! De volgende halte is Amsterdam-Centraal! [141]
Отдыхающие встретили приближение станции громким ревом.
О Господи! – лихорадочно думал Конверс. Что делать? Старуха сказала, что в Амстердам уже позвонили. Значит, звонила не она. Что ж, логично: у нее не было времени. По-видимому, она попросила сделать это одну из своих нищенствующих сестер, собирающих подаяние в Утрехте. Следовательно, информация была минимальной – просто из-за недостатка времени. Такого агента, как эта старуха, могла найти только “Аквитания”: сильная, умеющая пользоваться оружием и принимающая жизнь такой, как она есть, – лишнего такие люди говорить не станут. Вероятно, старуха дала своему наемному телефонисту номер телефона и назвала время прибытия поезда. Следовательно… у него есть шанс: каждого пассажира-мужчину будут сравнивать с фотографией в газете, а у него теперь совсем другое лицо. Да, но особо подчеркивалось, что он не владеет ни одним языком, кроме английского.
Думай!
– Ze is dronken! [142] – прокричал толстяк, муж щедро одаренной природой дамы, указывая ей на мертвую старуху. Они рассмеялись. Джоэл, поняв их без переводчика, снисходительно кивнул, широко улыбнулся и пожал плечами. Он нашел способ, как выбраться с вокзала.
Конверс давно заметил, что существует некий всеобщий язык, который приходит на выручку, когда децибелы шума вокруг возрастают настолько, что никто ничего не слышит и его не слышат. Язык этот применяется на скучных вечеринках с коктейлями и когда смотришь по телевизору футбольный матч вместе с дурачьем, которое считает, что разбирается в игре намного лучше тренеров и игроков команды, или когда попадаешь в компанию “милых людей” в Нью-Йорке, большинство которых называют так не за их таланты или высокие человеческие качества, а за то, что они смогли нагрести кучу долларов, да и то весьма сомнительным путем. Попадая в подобные ситуации, человек согласно кивает, улыбается, время от времени дружеским жестом опускает руку на чье-либо плечо, что молчаливо свидетельствует о его общности со всеми.
Джоэл и проделал все это, выходя из поезда вместе с толстяком и его богато одаренной бюстом супругой. Проделывал он все это с усердием человека, который понимает, что его жизнь и смерть зависят от этого, можно сказать, контролируемого безумия. Сидящий в нем адвокат осуществлял этот контроль, а мальчишка-пилот, исследовавший некогда воздушный поток, знающий, как его самолет отзывается на каждое дуновение воздуха, наслаждался этим безумием, чувствуя, что всегда может выровнять скорость, потому что машина послушна его рукам.
Темные очки Конверс снял, кепчонка была лихо сдвинута на затылок, а правая рука лежала на плече толстяка. Так они и двигались по перрону. Голландец что-то со смехом говорил ему, Джоэл согласно кивнул, похлопывая своего спутника по плечу и разражаясь ответным смехом всякий раз, когда монолог его спутника прерывался. Поскольку пара эта пила всю дорогу, они не очень-то обращали внимание на его невразумительные ответы – он казался им приятным малым, а большего, учитывая их состояние, от него и не требовалось.
