Я не был по-настоящему удивлен, открыв это. Положение выглядело почти таким же, как и то, когда я в последний раз нагрянул с внезапной инспекцией в казармы эмоций. Тогда я гадал, сколько могло быть правды в моем последнем видении предыдущей ночью, в котором была изложена ее возможная линия происхождения от Бенедикта.
Физическое сходство и впрямь существовало, и я был убежден более, чем наполовину, конечно же, в призрачном городе Отражение Бенедикта вполне допускало это, поднимая свою новую, странную руку в ее защиту.
— Что там такое смешное? — спросил Ганелон.
Он шагал слева от меня.
— Рука, — ответил я, — что вернулась со мной из Тир-на Ног-та. Понимаешь ли, я тревожился из-за какого-то скрытого значения, какой-то непредвиденной силы судьбы в этой штуке, явившейся так вот в наш мир из того места тайн и снов. И все же она не протянула даже дня. Когда Лабиринт уничтожил Яго, не осталось ничего. Все ночные видения ни к чему не привели.
Ганелон прочистил горло.
— Ну, это было не совсем так, как ты, кажется, думаешь.
— Что ты имеешь в виду?
— Этой механической руки не было в седельной сумке Яго. Рэндом упрятал ее в твою сумку. Именно там была пища, а после того, как мы поели, он вернул посуду туда, где она была — в собственную сумку, но руку — нет. Места не было.
— О-о-о, — произнес я, — тогда…
Ганелон кивнул.
— Значит, она теперь с ним, — закончил он за меня фразу.
— И рука, и Бенедикт. Проклятье! Не очень-то мне нравится эта штука. Она пыталась меня убить. Раньше в Тир-на Ног-те ни на кого и никогда не нападали.
— Но Бенедикт-то друг. Он на твоей стороне, если даже в данный момент у вас есть некоторые разногласия. Верно?
Я не ответил.
Он поднял руку и взял Огнедышащего под узду, остановив его. Затем он поднял голову, изучая мое лицо.
— Корвин, что же все-таки произошло? Что ты узнал?
Я колебался. И правда, что я узнал в небесном городе? Никто не был уверен, как действовал механизм, стоявший за видениями Тир-на Ног-та. Вполне могло быть, как подозревали некоторые, что это место просто воплощало твои невысказанные страхи и пожелания, наверное, смешивая их с бессознательными предположениями и догадками. Подозрения же, вызванные чем-то неизвестным, вероятно, лучше было держать при себе, чем распространять. И все же рука была достаточно материальной.
— Я же говорил тебе, — заявил я, — что отсек эту руку у призрака Бенедикта. Значит, мы явно сражались.
— Ты видишь в этом предзнаменование, что между тобой и Бенедиктом будет в конечном счете столкновение?
— Наверное.
— Тебе показали причину для этого, не так ли?
Я устало вздохнул:
— Да. Было указание, что Дара и в самом деле состояла в родстве с Бенедиктом, что вполне может быть правдой. Вполне возможно также, если это правда, что он этом не ведает. Следовательно, мы будем помалкивать об этом, пока не сможем это подтвердить или опровергнуть. Понятно?
— Конечно. Но как же это может быть?
— Именно так, как она говорила.
— Правнучка?
Я кивнул.
— От кого?
— От адской девы, известной нам лишь по слухам, от Линтры, дамы, стоившей ему руки.
— Но ведь та битва произошла недавно.
— Время течет по-разному в разных Отражениях, Ганелон. В дальних пределах это было бы возможно.
Он покачал головой и расслабил руку, державшую узду.
— Корвин, я действительно думаю, что Бенедикту следует об этом знать. Если это правда, то ты должен скорее дать ему шанс подготовиться, чем позволить ему неожиданно открыть это. Вы такая неплодовитая компания, что отцовство, кажется, разит вас сильнее, чем других. Посмотри на Рэндома. Он годами не признавал своего сына, а сейчас я чувствую, что он рискнул бы ради него своей жизнью.
— Я тоже так считаю, — согласился я. — А теперь забудь про эту первую часть, но проведи вторую на шаг дальше в случае Бенедикта.
— Ты думаешь, он примет сторону Дары против Эмбера?
— Я предпочел бы уклониться от предоставления ему выбора, не давая знать, что он существует, если он существует.
— Я думаю, ты оказываешь ему плохую услугу. Едва ли он эмоциональный ребенок. Свяжись с ним по Карте и скажи ему о своих подозрениях. таким образом, он, по крайней мере, скорее сможет подумать об этом, чем рискнуть, что он окажется неподготовленным к какому-то неожиданному столкновению.
— Он мне не поверит. Ты видел, каким он делается, когда бы я ни упомянул о Даре.
— Это само по себе может о чем-то говорить. Возможно, он подозревает, что что-то могло произойти, и отвергает это так горячо, потому что ему хотелось бы иного.
— Прямо сейчас это только расширит трещину, которую я пытаюсь замазать.
— Твое сокрытие правды от него сейчас может вызвать разрыв ее, когда он узнает.
— Нет. Я считаю, что знаю своего брата лучше, чем ты.
Он опустил поводья:
— Хорошо. Надеюсь, ты прав.
Я не ответил, а побудил Огнедышащего снова пуститься в путь. Между нами существовало невысказанное понимание, что Ганелон мог спрашивать меня обо всем, что хотел, и также молчаливо подразумевалось, что я выслушаю любой предложенный им совет. Частично это было потому, что его положение являлось уникальным.
Мы не состояли в родстве. Он не был эмберитом. Свары и проблемы Эмбера стали его заботами только по желанию. Давным-давно мы были друзьями и союзниками в битве в стране, ставшей ему родной.
По завершению этого дела он попросился поехать со мной помочь мне управляться с моими собственными делами и делами Эмбера.
Таким образом, нас связывала только дружба, штука более крепкая, чем прошлые долги и правила чести, иными словами то, что давало ему право приставать ко мне с подобными делами, где я даже Рэндома мог послать к черту, коль скоро я принял решение. Я понимал, что мне не следует раздражаться, так как все сказанное им было предложено честно. Вероятнее всего, что это было старое военное чувство, восходившее к нашим самым давнишним отношениям так же, как связанное с нынешним положение дел: я не люблю, чтобы обсуждали мои решения и приказы. Я решил, что, вероятно, меня даже больше раздражал тот факт, что он в последнее время высказал несколько проницательных догадок и несколько основанных на них довольно здравых предложений, до чего, как я чувствовал, мне следовало додуматься самому. Никому не нравится признаваться в обиде, основанной на чем-то подобном. И все же, только ли в этом дело? Простая проекция неудовлетворенности из-за немногочисленных примеров личной недостаточности? Старый армейский рефлекс насчет святости моих решений? Или меня беспокоило что-то более глубокое и как раз теперь всплывшее на поверхность?
— Корвин, — произнес Ганелон, — я тут поразмыслил…
Я вздохнул:
— Да?
— Насчет сына Рэндома. Учитывая, как на вас все заживает, я полагаю вполне возможным, что он мог выжить и все еще где-то бродит.
— Хотелось бы думать, что так оно и есть.
— Не слишком торопись с такими пожеланиями.
— Что ты имеешь в виду?
— Как я понял, он имел очень мало контакта с Эмбером и с остальной семьей, учитывая, что вырос он в Рембе.
— Да, я тоже так думаю.
— Фактически, кроме Бенедикта и Льювиллы в Рембе, единственный, с кем он имел контакт, был тот, кто ударил его ножом.
— Блейз, Бранд или Фиона. Мне пришло в голову, что у него, вероятно, сложилось искаженное представление о семье.
— Искаженное, — допустил я, — но может быть, вполне оправданное, если я понимаю, к чему ты клонишь.
— Думаю, что понимаешь. Кажется допустимым, что он не только боится семьи, но и имеет зуб на вашу компанию.
— Такое вполне возможно.
— Не думаешь ли ты, что он мог переметнуться к врагам?
Я покачал головой:
— Нет, если он знает, что они орудия тех, кто пытался убить его.
— Но так ли это? Интересно знать… Ты говоришь, что Бранд испугался и попытался отказаться от какой-то там ихней договоренности с шайкой черной дороги. Если они так сильны, то я хотел бы знать, не могли ли Фиона и Блейз стать их орудиями? Если это так, то я могу представить себе Мартина, выискивающего что-то, что дает ему власть над ними.
— Слишком детальное построение из догадок, — возразил я.
— Враги, кажется, слишком много знают о вас.
— Верно, но у нас имелась пара предателей, которые могли много рассказать им.
— Могли ли они дать им все, что по твоим словам знала Дара?
— Это хороший довод, — признал я, — но трудно сказать.
Кроме случая с Теки, немедленно пришедшего мне на ум. Однако, я решил держать это при себе, чтобы выяснить, к чему он клонит, а не удаляться по касательной. Поэтому я сказал:
— Мартин едва ли способен рассказать им многое об Эмбере.
Ганелон с минуту помолчал, а затем спросил:
