— Это та самая метрическая книга? — спросил я, глядя на извлеченный стариком том.
— О нет, сэр. Это нечто, не имеющее к ней никакого отношения, хотя, мне кажется, имеющее прямое отношение к вам. Надеюсь, вы не сочтете мое поведение нескромным, но после вашего отъезда я вдруг задумался о том, как мистер Барбеллион проверял записи о бракосочетаниях за последние пятьдесят лет, но не нашел, чего искал. А потом я вспомнил, как вы расспрашивали меня о семействе Хаффамов, словно они представляли для вас значительный интереc. А потом я вспомнил про четырехлепестковую розу, замеченную Пимлоттом на одном из сундуков. Кстати, после разговора с вами я дал Пимлотту от ворот поворот, сэр. Помните, мистер Мелламфи, он говорил, что видел точно такое же изображение на одной из вещей вашей матери? Так вот, впоследствии я сложил одно с другим и проверил содержимое сундука. И нашел вот это. — Старик указал на ветхий том. — Записи здесь относятся ко времени, когда семейство проводило крещения и прочие обряды в часовне в Старом Холле. По слухам, она была лишена церковного статуса после убийства, совершенного там, но это все бабьи сплетни. И я задался вопросом, не эту ли самую книгу искал мистер Барбеллион.
— Конечно эту! — вскричал я, вспомнив рассказ мисс Лидии о тайном побеге моих прадедушки и прабабушки и о венчании в часовне.
Я пролистал книгу и отыскал нужный год: 1769-й. И там наконец я обнаружил свидетельство, которое искали столь многие на протяжении столь многих лет: запись о бракосочетании Джеймса Хаффама и Элайзы Амфревилл. И действительно, мисс Лидия расписалась там в качестве свидетельницы, прямо под подписью Джона Амфревилла.
Мистер Эдваусон подтвердил, что запись составлена по всей форме и заверена должным образом. Поблагодарив старика за старания, я попросил его хранить книгу в надежном месте, а затем вышел из церкви и сел в карету.
— Куда ехать, сэр? — спросил форейтор.
— Обратно в Хафем, — сказал я. Потом мне в голову пришла другая мысль. — Нет, езжай по Хай-стрит и перед самыми Лугами круто сверни направо.
Вспомнив о копии, снятой с записи о моем крещении и оставленной на хранение у моей старой няни, и подумав о решающем значении оной, я положил навестить Сьюки. Форейтор издал возглас отвращения при виде Силвер-стрит, ибо после оттепели и затяжных дождей она походила на реку жидкой грязи.
Однако к великому своему изумлению, я не увидел здесь ни хижин, ни даже развалин посреди высокой травы. В первый момент я подумал, что копия навсегда пропала, а следовательно, мои притязания на имущество теперь беспочвенны. Но потом задался вопросом, куда могла перебраться моя давняя знакомая со своей семьей. В надежде получить у кого-нибудь нужные сведения я велел форейтору объехать Луга и вернуться на Хай-стрит. Однако в проливной дождь никто не выходил за порог, и потому я наконец остановился и постучал в первую попавшуюся дверь. Открывшая мне старая женщина направила меня в другую часть деревни, куда я и поспешил.
К тому времени, когда я достиг указанного места, было уже далеко за полдень. Там я увидел небольшое скопление убогих домишек, разбросанных на голой пустоши в таком беспорядке, словно они выпали из проезжающей телеги.
Я наобум подошел к одной из хибар и — за невозможностью постучать в дверь, ибо последнюю там заменял кожаный полог, защищавший от дождя, — крикнул в темную глубину домишка:
— Есть тут кто? Сьюки?
На пороге мгновенно появилась Сьюки — сильно постаревшая, похудевшая и еще более изможденная против прежнего. Она щурилась от слабого света дня и признала меня не сразу, но потом с тихим радостным возгласом шагнула вперед и заключила в объятия.
Затем она отстранилась с покрасневшим лицом.
— Негоже мне допускать такие вольности. Вы теперь совсем взрослый мужчина, мастер Джонни, и стали настоящим джентльменом.
В ответ я крепко обнял ее и вскричал:
— Милая, добрая Сьюки!
— Да уж, сегодня поистине день встреч с людьми из прошлого, — сказала она, немного отступая назад, чтобы получше рассмотреть меня. — Но видеть вас мне приятнее всего. — Прежде чем я успел спросить, что она имеет в виду, Сьюки вскричала: — Что у вас с головой?
— Да так, пустяки, — сказал я. — Ничего страшного.
Она недоверчиво посмотрела на меня, а потом, заметив карету в нескольких ярдах от лачуги, воскликнула:
— Вы таки унаследовали состояние!
Я помотал головой.
— Боюсь, сейчас я не богаче, чем был в пору последней нашей встречи.
— Но большая карета с кучером?
— Нанята на последние деньги. — Потом я залился краской и пробормотал: — Сьюки, я так и не вернул тебе долг.
Она серьезно кивнула, и я пожалел, что не отослал занятую сумму из денег мисс Лидии сразу, как только сбежал от старого Клоудира и вселился в комнаты миссис Квейнтанс.
— Столько всего случилось, — продолжал я. Голос у меня задрожал. — Моя матушка…
— Войдите и присядьте, — сказала Сьюки. — Вы такой бледный.
Я проследовал за ней и очутился в крохотной хибарке без окон, с низкой крышей из ветвей утесника и земляным полом. Очага там не было, и тесное помещение освещалось одной лишь сальной свечой. Там стояли два обшарпанных шатких стула, и я сел на один из них.
Я в нескольких словах поведал о смерти матушки, каковым рассказом поверг Сьюки в глубокую печаль, и о событиях, приключившихся со мной со времени нашей последней встречи. Но быстро перевел разговор на другую тему.
— Почему вы перебрались сюда? — спросил я.
— Они снесли все хижины на Силвер-стрит и вообще повсюду. Все для того, чтобы понизить налоги в пользу бедных — ведь теперь мы проживаем за пределами прихода и потому ничего не получаем от попечителей.
— Это ужасно! — воскликнул я, и негодование против Момпессонов с новой силой вскипело в моей душе.
— О, сейчас очень и очень многие оказались в таком же положении. Как, например, бедный старый мистер Пимлотт. Да, к слову сказать, мастер Джонни: тому человеку, что ограбил дом вашей матушки, пособлял как раз мистер Пимлотт.
— Я так и думал, но почему ты так уверена?
— Бедняга преставился несколько месяцев назад. И когда он лежал на смертном одре, за ним ухаживала моя тетушка. Благослови Господь ее душу, она сама скончалась неделю без малого спустя. Он сказал ей, что хочет поговорить со мной. Я пошла к нему, и он сказал, что глубоко сожалеет о том своем дурном поступке, причинившем вред мне и Джобу. Он пошел на такое единственно из желания насолить вашей матушке, поскольку она была из благородных. Видите ли, он всю жизнь проработал на Мампси, но потом заболел ревматизмом от тяжкого труда на сырых полях, и управляющий — не старый управляющий, который был порядочным человеком, а новый — выгнал его. Он выселил мистера Пимлотта с женой из хижины, что стояла на поместной земле; и они сумели найти лишь сырую жалкую лачугу поблизости от дома вашей матушки. Он считал, что евонная старуха померла от сырости и холода.
— Да, но что насчет его участия в ограблении? — напомнил я.
— Когда того бродягу прогнали от ваших ворот, мистер Пимлотт все видел, и он позвал его к себе, накормил и предложил пристанище на ночь. Потом они разговорились и в конце концов вместе замыслили покражу, и мистер Пимлотт помог провернуть дело. Он сказал мне, что уже после увидел какой-то рисунок на шкатулке для писем, которую тот мужик прихватил, и понял, что ваша матушка состоит в родстве с Момпессонами, а потому посчитал, что отомстил своим обидчикам. Но когда вы приехали сюда с севера и мистер Пимлотт снова увидел вас, его начала мучить совесть, поскольку вы казались таким больным и несчастным, сказал он. А когда на следующий день мистер Эдваусон вдруг заявил, что больше не нуждается в евонных услугах, он посчитал это наказанием за зло, причиненное вам и вашей матушке. А немного погодя хижину мистера Пимлотта тоже снесли, как я говорила, и он попытался своими силами соорудить хибару вроде нашей, которую для нас построил Гарри, но она рухнула от сильного ветра, и он захворал и много дней пролежал, можно сказать, под открытым небом и все время терзался мыслью о своем дурном поступке.
С минуту я молчал, вспоминая прошлое и размышляя о том, как повернулись события.
Потом я спросил:
— Как поживает Гарри? И остальные ваши дети?
Сьюки опустила глаза.
— Им лучше бы не видеть вас.
Упоминание о Гарри напомнило мне о соглашении, которое он вынудил меня заключить с ним в связи с копией записи о моем крещении.
— Сьюки, сохранила ли ты мою бумагу? — спросил я. Однако, прежде чем она успела ответить, я вспомнил ее недавние слова о людях из прошлого, и в голову мне пришла ужасная мысль. Мистер Эдваусон сказал, что страницу из церковной книги вырвал Хинксман, и я постарался вспомнить, видела ли его Сьюки в тот далекий день, когда они с Эммой пытались похитить меня. Может, он каким-то образом выследил меня и сейчас находится здесь?
