– Безо льда? – пробормотала она, подняв на него глаза.
– Обленился.
Она лежала навзничь, раскинув руки, и, с неожиданной легкостью перекатившись на бок, укусила его за ногу. Довольно сильно. Он дрогнул. Виски плеснуло ей на грудь.
– Холодно! – взвизгнула она. – Ты старый развратник, вот ты кто!
Он чуть-чуть наклонил стакан, и еще несколько капель виски вылилось ей на живот.– Негодяй,– пробормотала она.– Впустую расходовать хорошее виски.
Он опустился возле нее на колени.
– Так давай не расходовать виски впустую.
Они оба услышали звук ключа в двери.
Палмер встал. Быстро поднял ее на ноги. Она кинулась к двери в спальню. Успела схватить свою одежду, заметил Палмер. И повернулся к входной двери. Увидел, что она приоткрывается. Бросил взгляд на дверь в спальню – закрыта. Неторопливо подошел к бару и поставил стаканы. Увидел, что она оставила на софе что-то из своих вещей. Но это можно было принять за его одежду. Заметил на ковре маленькое пятно от виски. И снова оглянулся на входную дверь.
– Дорогуша, для банкира ты неплохо устраиваешься.
Тонкая нижняя губа Бернса скривилась в притворном восхищении. Он закрыл за собой дверь. Она захлопнулась с резким металлическим звуком.
Палмер увидел, что Бернс поставил свой дорожный саквояж на столик в передней. Просмотрел конверты, лежащие там. И повернулся к Палмеру, все еще улыбаясь:
– Почему бы тебе не одеться или хотя бы накинуть что-нибудь?
Палмер подошел к бару, взял из двух стаканов тот, что остался нетронутым, и неторопливо отпил из него. Поинтересовался:
– Каким образом тебе удалось вернуться в город так быстро?
– Один из этих самолетов авиалинии Могавк до Ньюарка. Вертолет до Западной Тридцатой улицы. Такси сюда. Два часа.
– В удивительном мире мы живем.– Палмер допил свой стакан.– Виски?
Оглянулся на Бернса, который медленно, изучающе обходил гостиную. Его волосы пшеничной желтизны особенно ярко сияли в лучах солнца. Он наклонился над софой, взял черный бюстгальтер, стал рассматривать фирменную марку с указанием размера.
– Тридцать шесть С,– пробормотал он.– Что называется полный.– Его подвижный рот изобразил милостивую «я в мире со всем миром» улыбку. Он взглянул на Палмера: – Теперь я начинаю понимать, как ты сохраняешь форму, Вуди, деточка. Ни одной унции жира на тебе, угу?
Палмер взял свои трусы, лежащие тут же на софе и надел их.
– Не побудете ли в кухне, чтобы она могла уйти?
– Предполагается моя неосведомленность о том, что это Джинни?
– Раунд первый.– Палмер натянул майку.– Раз так, я лучше отдам ей бюстгальтер.
– Действуй. Это называется, гм, оказать поддержку.
– Ха.– Палмер постучал в спальню. Дверь чуть-чуть приоткрылась, и он просунул бюстгальтер.
– Он знает, что это ты,– сказал он.
– Понятно.– Она захлопнула дверь.
– Похоже, что она разозлилась,– приветливо заметил Бернс.– Но на кого она злится?
Палмер сел на софу. Неторопливо надел носки, пристегнул резинки.– Если бы я был на ее месте,– сказал он,– я, пожалуй, не знал бы, с кого начинать.– Он встал, влезая в штанины, снова сел и зашнуровал ботинки. Взглянул на Бернса и добавил: – Я тоже не знаю.
– Уж на меня-то не стоит злиться. В конце концов, дорогуша, ты неплохо попользовался моей квартирой.
Дверь спальни открылась, и Вирджиния прошла между двух мужчин, мимо них, к окну. Освещенная солнцем, она открыла пудреницу, внимательно рассмотрела свое лицо и подкрасила губы.
Повернулась к мужчинам:
– Хелло, Мак!
– Очень мило.– Бернс кивнул: – Сожалею, что не рассчитал время.
Она подняла брови:
– Да? – Глубоко вдохнула, стараясь успокоиться.– Ну, у меня дела в конторе. Джентльмены, до свидания.
Мак поднял руку:
– Здесь у тебя тоже есть дела, Джинни. К чему спешить?
– Какие дела?
Бернс повернулся к бару:
– Нам следует выпить. И одновременно мы должны обсудить парочку вопросов. Палмер, завязывавший галстук, почувствовал, как сжалось его сердце. Смысл слов Бернса был совершенно ясен, иное толкование исключалось. Палмер надел пиджак и смахнул с рукавов белые ворсинки ковра.– Давайте отложим это,– сказал он.– Нам предстоит долгий день и долгий вечер. Мы, так или иначе, увидимся сегодня вечером на свадебном приеме.
– Верно,– согласился Бернс.– Я совершенно забыл о свадебном приеме. Но, Вуди, там вряд ли можно будет поговорить о делах.– Он налил виски в три стакана. Добавил в каждый воды.– Выпьем! – Приказ прозвучал исключительно любезно.
Палмер и Вирджиния молча взяли стаканы. Бернс поднял свой.
– Мой любимый тост,– сказал он.– За любовь! – Он сделал глоток и увидел, что пьет лишь он один.– В чем дело? Ведь вы оба влюблены, не так ли?
Вирджиния сидела в кресле у окна. Яркое солнце тонуло в ее черных волосах, оставляя лишь легкие искорки. Ее тонкое лицо было в тени и казалось неподвижным. Она держала стакан, не глядя на него.
– Мак, интересно, почему, когда ты произносишь это слово, оно становится таким грязным?
– Ох, ради бога, ребята,– неожиданно весело воскликнул Бернс,-давайте не превращать это в поминки! Я знаю толк в таких вещах. Я был женат трижды. Я эксперт.
– Может быть, вы окажете любезность объяснить, какие именно «такие вещи» вы имеете в виду? – спросил Палмер, не потому, что он интересовался объяснением, а из естественного желания отложить другое неизбежное объяснение.
– Любовные связи,– сразу же откликнулся Бернс.– Пройдите через все то, что я прошел, и вы тоже станете экспертами по сексу, любви и так далее. Было бы у меня время, я мог бы написать книгу. Ради денег, конечно.
– Для меня это новая и отвратительная сторона твоей натуры, Мак,– заметила Вирджиния.– Стремление давать советы брошенным возлюбленным.
– И особенно я специалист по внебрачным связям,– заявил Бернс, неодобрительно глядя на Палмера. Желтовато-коричневатые глаза Мака почти сверкали.– Вы женитесь на девушке, да? Она привлекательна, как Эдис. Стройная, гибкая, высокая. Как хорошо я представляю себе Эдис невестой. Ее походку. Ее манеру говорить. Она выглядит, как пара миллионов долларов в свободных от налогового обложения облигациях муниципалитета. У меня слабость к девушкам такого типа. И ты был когда-то таким, Вуди. Но не буду переходить на личности. Этот, гм, воображаемый парень женится на воображаемой девушке. Оба они считают это огромной удачей, и, кроме того, они испытывают удовольствие, сознавая, что их связь в высшей степени законна, даже патриотична. А потом жизнь идет. Они слишком много видят друг друга. Слишком уж все дозволено. Жена изменяется быстрее в глазах мужа. А когда ее муженек впервые совершит извечный акт Грехопадения, она нокаутирована. Появляется безошибочный симптом: Великое Американское Женское Разочарование. Она понимает, что она не может стать Амелией Эрхардт, мадам Кюри или Клэр Бут Люс, и приходит к выводу, что единственное, что ей остается,– это рожать. Если она выбралась к этому времени из глубин своей супружеской любви, она прекратит рожать, произведя на свет первенца. Если же она каким-либо образом убедит себя в благополучии своей семейной жизни, она родит второго, третьего и даже четвертого ребенка, испытывая при этом ненависть к себе самой. Но в любом случае она знает, что довело ее до такого состояния. Это та самая дозволенность, которой пользуется ее муженек. И теперь ее отношение к мужу уже никогда не будет таким, как раньше. Она сама сначала еще не осознает этого, а муж уже понял. И может быть, годы пройдут, прежде чем он решит – что же ему в связи с этим делать. А потом он обманывает. И, боже всемогущий, здесь-то и начинается истинное физическое наслаждение. Оно дикое, оно грязное, оно беззаконное, и оно такое утоляющее, какого он никогда раньше не мог даже вообразить. Он чувствует себя настолько свободным, что едва верит этому. Абсолютно ничто не ограничивает этого парня.– Бернс снова поднял стакан: – За любовь!
На этот раз Палмер и Вирджиния пригубили свои стаканы.
Бернс тихо рассмеялся:
– Если я понял хоть что-нибудь в сексе, пройдя довольно трудную школу, то должен сказать: любовница это одно, а жена – нечто совершенно другое. Даже если та же самая девушка, которая была любовницей, становится женой, она уже не та. Это совершенно разные вещи, как манная каша и… баклава [Острое восточное блюдо].
Вирджиния кивнула, поставила свой стакан, поднялась.
– В качестве баклавы должна вам сообщить, что меня ожидает работа в конторе. Еще раз до свидания.
– Господи Иисусе, неужели я столь скучен? – воскликнул Бернс.– Ладно. Я становлюсь увлекательным. Вудс Палмермладший. Билль об отделениях сберегательных банков пройдет. Будет принят не подавляющим, но достаточным большинством голосов. С течением времени мысль о том, что билль может пройти, будет казаться все более и более вероятной. К моменту общего собрания ваших акционеров слухи о том, что билль пройдет, настолько распространятся, что там у вас будет твориться полная неразбериха. Уже готовы вопросы, которые будут задавать раздраженные держатели акций, и Бэркхардт будет выглядеть как беспомощный дурак, пытающийся оседлать необъезженного коня. То есть он будет выглядеть таким, каков – мы оба это знаем – он и есть на самом деле. Верно?
