февраля 1945 года.
В действительности, я решился на выяснение отношения с Россией с помощью силы, как только я убедился, что Англия не изменит своей позиции. Черчилль оказался неспособным оценить мой рыцарский дух, когда я воздержался от их полного уничтожения под Дюнкерком. (В мае-июне 1940 года Гитлер дал уйти остаткам разбитой английской армии через Ла-Манш. Прим. Пер.).
Мы были обязаны заставить англичан понять, что если бы они признали Германскую гегемонию на континенте, чему англичане были всегда самые ярые противники, то мы бы представили им неоценимые преимущества.
Уже к концу июля 1940 года, через месяц после разгрома Франции, я понял, что мир снова выскальзывает из наших рук, А парой недель позже я понял, что мы не успеем высадиться в Англии до начала осенних штормов, а также и потому, что мы ещё не достигли превосходства в воздухе. Другими словами я понял, что Англия ускользает из наших рук.
Тот факт, что СССР летом 1940 года проглотил Прибалтику и Молдавию, в то время как мы сами были заняты на западе, не оставил у меня никаких иллюзий относительно их дальнейших намерений. И даже если бы у меня какие-нибудь иллюзии оставались, то визит Молотова в ноябре был достаточен, чтобы развеять их окончательно. Предложения, которые Сталин сделал мне после возвращения своего министра иностранных дел, не обманули меня. Сталин, — этот несравненный и невозмутимый шантажист, старался выиграть время, чтобы укрепить свои новые базы в Финляндии и на Балканах. Он пытался играть с нами «в кошки мышки».
Трагедия, с моей личной точки зрения, заключалась в том, что я не мог атаковать раньше 15 мая 1941 года; но если я хотел сделать «Блицкриг» — это было существенно, чтобы я атаковал не позже этой даты. Сталин же, однако, мог атаковать и намного раньше. Всю зиму 1940-41 года, а весной 1941 года ещё больше меня мучила навязчивая мысль, что Русские вот-вот нападут.
А тут ещё поражения итальянцев в Албании и Киренаике, которые подняли партизанское движение на Балканах. Косвенно эти поражения нанесли удар по нашей непобедимости, в которую уже уверовали как наши друзья, так и наши враги.
Одно только это стало причиной югославского «volte-face» («Смены лица»), события, которое вынудило нас влезть в войну на Балканах; а это было как раз именно то, чего я хотел избежать любой ценой. Потому что если мы уже влезали в это направление, то нам ничего уже не оставалось, как продвигаться в этом направлении дальше. Мне вряд ли надо было бы повторяться, но весной 1941 года мы могли быстро освободить Ближний Восток силами, которые составляли только небольшую часть войск, которые мы собирались задействовать в России.
Однако если мы в этот момент перебросили бы наши силы из нашего восточного боевого развёртывания, то это давало бы косвенный сигнал СССР атаковать нас. СССР атаковал бы нас летом, самое позднее, — осенью. И уже при таких обстоятельствах, которые уже были для нас катастрофическими и без всякой надежды на победу. …»560.
В «завещании» Гитлер сводит причины неудач Германии в войне против СССР к тому, что Балканская кампания задержала нападение на нашу страну (на пять недель, если вести счет от 15 мая): «Трагедия, с моей личной точки зрения, заключалась в том, что я не мог атаковать раньше 15 мая 1941 года; но если я хотел сделать «Блицкриг» — это было существенно, чтобы я атаковал не позже этой даты». Подобная точка зрения широко распространена в английской историографии. Так, Х. Тревор-Ропер писал: «Ведь как мало, размышлял Гитлер, потребовалось для того, чтобы перевесить чашу весов в сторону неудачи. В конце концов, только пять недель. Если бы он выступил на пять недель раньше, то все было бы по-иному! И эти пять недель были утрачены, ибо он положился на своего величайшего, обожаемого друга Муссолини», затеявшего войну на Балканах, куда Англия направила экспедиционный корпус561. «Если бы Гитлер не был вынужден нанести удар по британским замыслам в Греции, — вторит ему П. Флеминг, — он смог бы напасть на Россию раньше, а если бы он сделал это на десять дней или пару недель раньше, то, по крайней мере, весьма вероятно, что он бы смог взять Москву до того, как погода остановила его»562. Весьма вероятно, что смог бы взять Москву, а мог бы и не взять. И не взял.
В «завещании» большое место уделяется вопросу о нападении фашистской Германии на Советский Союз. В интерпретации Гитлера это нападение было чуть ли не «самообороной». И здесь же Гитлер подчеркивает, что «уничтожение большевизма» было целью всей его жизни, что «движение на Восток» и в будущем является основной задачей для немецкого народа.
Попытки Гитлера в 1945 г. «обосновать» в «завещании» войну против СССР ссылками на ее «оборонительный», «превентивный» характер несостоятельны. Так, в записке Гитлера от 23 августа 1941 г. по вопросу продолжения операций войск группы армий «Центр» во взаимодействии с войсками группы армий «Юг» и «Север» говорилось:
«1. Цель настоящей кампании состоит в том, чтобы окончательно уничтожить Россию как континентальную державу, союзную Великобритании, и тем самым лишить Англию всякой надежды на возможность изменить судьбу с помощью этой еще существующей последней великой державы.
2. Эту цель можно достичь только путем:
а) уничтожения людских ресурсов русских вооруженных сил;
б) захвата или по крайней мере уничтожения экономической базы, необходимой для воссоздания русских вооруженных сил…»563.
В своих беседах с В.М. Молотовым писатель Ф. Чуев поднял вопрос, почему Гитлер начал войну 22 июня, опираясь на так называемое «завещание Гитлера» («The Testament of Adolf Hitler»)564.
Отсутствие «правдивых сведений» нашло отражение и в «Разведсводке № 1 Разведывательного Управления Генштаба Красной Армии» на 20 час. 00 мин. 22 июня 1941 г.:
«1. В итоге боевых действий за день 22.6 получили фактическое подтверждение имевшиеся на 20.6 данные о нижеследующей группировке противника, находившегося непосредственно на границе с СССР:
Северный фронт:
По данным на 21.6 в финскую армию призвано 24 возраста, т. е. до 1897 г. рождения, что позволяет отмобилизовать армию в 350–400 тыс. человек и сформировать до 18 пех. дивизий (включая бригады и отдельные батальоны).
Данных о развертывании финской армии на 21.6 не поступало, однако, по опыту советско-финляндской войны 1939-40 гг. и по последней дислокации дивизий и пех. бригад в финской армии, можно допустить следующий вариант развертывания:
а) Побережье Ботнического и Финского заливов, район Або, Хельсинки, Ловиса — до 3-х пех. дивизий;
б) Коуволское направление, район Лаппеенранта, Коувола, Виролахти — до 5-ти пех. дивизий;
в) Миккелинское направление, район Савонлина, Миккели, Иматра — до 2-х пех.
