Виталику еще в октябре уже было все ясно. Когда в Баркашова стреляли. И всего за пятьдесят тысяч долларов!
– Ну, разве, – возмущается, – это киллеры?! Выстрелили Баркашову в жопу и навылет. А потом подъезжает машина. Думаешь, просто так? Да настоящий киллер разве бы так стрелял?
Настоящий киллер, по мнению Виталика, стрелял бы уж, по крайней мере, не в жопу, а хотя бы в бедро. Да и не за такую сраную сумму.
– Ну, уж хотя бы тысяч за двести, верно?
– А я бы, – говорю, – не согласился даже и за триста.
– Так что, – говорит, – Баркашов у Ельцина свой человек.
Сейчас, правда, песенка Ельцина уже спета. Но он свое дело сделал. И передает эстафету Явлинскому. Зря, что ли, он еще в девяносто первом застрелил Пуго.
Я не совсем Виталика понял.
– Явлинский застрелил Пуго?
– А ты что, не знал? Ты, – говорит, – одно из двух: или дурачок, или недоразвитый.
И опять надулся. Как-то я его снова огорчил.
– Вообще-то я, – говорю, – догадывался. Но все-таки интересно, откуда у Явлинского пистолет?
– При чем здесь, – говорит, – пистолет. Ты лучше, вон, почитай, что пишут газеты… Почитай, почитай.
И кивает на румяную бабульку. А у нее в одной руке «Штурмовик Черномырдин», а в другой – «И снится Явлинскому Пуго». И еще за пазухой «Лимонка». А на ящике из-под пива – развернутый «Русский порядок».
Ну, прямо разбегаются глаза.
И бабулька меня даже перекрестила.
– Храни тебя, – говорит, – сынок, Господь!
Так что пришлось поднапрячься.
И чувствую, что нет. Все равно не осилить.
– Ну, что, – смеется, – никак? Тяжело, – говорит, – в учении. Зато легко в бою.
– Какие-то, – улыбаюсь, – пятьсот кудрей…
И снова давай мне все объяснять.
– Вот, – говорит, – послушай. Явлинский брал Пуго и убил. А Стерлигов брал Крючкова и не убил. А теперь, – говорит, – подумай.
И мы с ним опять стоим и думаем. Совсем как и тогда. Когда он мне показывал на Брайтоне доллар.
– А знаешь, – говорит, – почему у Невзорова передача называлась шестьсот секунд, а не десять минут?
– Ну, давай, – улыбаюсь, – помножим…
Но Виталик меня перебил.
– Эх, ты, – говорит, – а еще, называется, писатель!
И оказалось, шестьсот шестьдесят шесть. Такое дьявольское число. Все равно что тринадцать.
– Вот, – говорит, – смотри. Жириновского выбрали двенадцатого. А утром тринадцатого объявили, что он прошел в депутаты тринадцатым номером.
– Ну, а теперь-то, – спрашивает, – понял?
– Теперь-то, – улыбаюсь, – конечно. Чего ж тут, – говорю, – не понять.
– Ну, ладно, – говорит, – еще увидимся.
Ему уже надо бежать.
– Пора, – улыбается, – и повзрослеть.
И убежал. Запрыгнул на подножку троллейбуса и уканал.
В свою хваленую Америку.
Что лучше?
На Невском, если считать прохожих, то на каждую десятку приходится один еврей и приблизительно девять пьяных.
Зато на Брайтоне на каждую десятку прохожих приходится двенадцать евреев и примерно одиннадцать повернутых.
Игорь губерман
К нам в Петербург приехал Игорь Губерман, и все принесли ему на автограф «Иерусалимские Гарики». И только один я пришел с «Российскими». И все на меня набросились: где дают?
И когда мне их Игорь подписывал, то я даже успел пошутить.
– У нас, – говорю, – не хватает Гариков.
Мозги набекрень
Когда-то я придумал такую шутку. И даже очень ею гордился. Что еврей-папа начинил меня мозгами, а русская мама эти мозги мне вправила. И получилось, что у меня мозги набекрень.
Но теперь я уже поумнел и категорически с этим не согласен: мозги набекрень совсем не у меня, да и вправляют их совсем по-другому.
А если сорвана резьба, то это стихийное бедствие. И тут уж никакая национальность не поможет.
Примечания
1
Стихотворение В. Лукьянова.
