Эль.
Музыкальная заставка. Эфир. Конец передачи. Без меня.
Заключительные титры.
28
14 июня 2009 года
Когда я наконец пришла в себя, все притворились, что ничего особенного не произошло. Из деликатности они решили, не сговариваясь, предать забвению мою необъяснимую истерику и погружение в ступор. Возможно, игнорируя неприятный инцидент, они так, по-своему, проявляли ко мне сострадание.
Более того, каждый выражал мне свою симпатию за «замечательное выступление», даже Люк, Сэм и Филипп. Возможно, излишне восторженно, ведь они рисковали больше, и мой профессиональный прокол ставил их на грань нищеты. Именно на их плечи была возложена задача превратить сырой материал, каким я, безусловно, являлась, в стойкого солдатика, готового к действиям, эффективного и работоспособного, без капризов и выкрутасов. Глядя в их расстроенные лица, я, как и они, понимала, что гнев Дэвида неминуемо падет именно на них. Мой провал – в первую очередь их вина.
– Альбана, ты не знаешь, где может быть Дэвид?
Я схватила ее за руку, взглянула ей в глаза и заметила в них не только выражение разочарования и сожаления по поводу происшедшего, но и оттенок сострадания ко мне. Альбана бы никогда не позволила себе миндальничать с кем-либо, но она могла оценить по достоинству мой способ выйти из игры. Она молода, мила, а главное, она – профессионал… неужели из-за этого инцидента ее выгонят с работы?
– В своем кабинете. А тебе он зачем?
– Хочу с ним поговорить, – решительно сказала я, выдержав ее прямой взгляд.
– Это невозможно. Он просил, чтобы его не беспокоили.
– Я должна ему объяснить, что все произошедшее…
– Знаю. Я понимаю тебя, но… он подчеркнул, что его «никто не должен беспокоить». Мне кажется, Дэвид и тебя имел в виду. Жаль, конечно.
Сеньор, запершись у себя в замке, наверное, обдумывает, как дать понять своим подчиненным, что он в гневе, какое принять решение, с одной стороны, по отношению к каналу (тут и речи быть не может, чтобы потерять лицо, проявив сострадание и снисходительность), а с другой – по отношению к нашему союзу. Данный инцидент не может не наложить отпечаток на наши дальнейшие отношения, но вопрос в том, как после всего, что случилось, их можно сохранить? Мне следовало бы, конечно, более аккуратно подойти к выбору свадебного подарка… Шикарные часы, например, вполне бы подошли, но мне все больше казалось, что их образ поблек в витрине антикварной лавки «Нативель», и теперь об этом уже и речи быть не может.
Направляясь к нему, я внутренне подготовилась ко всему. Я была полна решимости принять и крайнее презрение, как знак высочайшего великодушия и благородства с его стороны, дающий пристойный повод для того, чтобы освободить себя от принятых обязательств, и вспышку безудержного гнева, который по всей справедливости он имеет право излить на меня. На что Дэвид готов пойти, чтобы сохранить наш союз? Насколько он дорожит своей репутацией безупречного руководителя канала? Одно было точно известно заранее: Дэвид не позволит себе проявить малодушие и не будет со мной более снисходительным, чем с другими подчиненными. Ему слишком часто ставили в упрек то, что он взял меня на работу в обход всех правил. Стоит ему допустить еще одну оплошность, предоставив мне поблажку, он окончательно потеряет доверие как руководитель, ему не простят решение, основанное на любви ко мне.
Короче говоря, в Дюшенуа я вернулась на такси, совсем одна, промчавшись через всю столицу, как мне показалось, не успев и глазом моргнуть. На пороге меня встретил Арман, уставший от своих хлопот и настолько далекий от моих переживаний, что я не решилась спросить, как ему понравилась моя передача. Он атаковал меня, держа в руках какие-то бумаги и документы.
– Могу вам показать окончательную версию меню. Желаете посмотреть, мадемуазель?
Я кивнула с отсутствующим взглядом и вежливо улыбнулась. Вникнуть я не смогла, только пробежала глазами, отметив впечатляющее количество блюд. Однако, несмотря на затуманенное сознание, от моего взгляда не ускользнуло то, что Арман включил в меню мои самые любимые кушанья, отведя значительную часть морепродуктам и отдав предпочтение красным фруктам на десерт.
– Мне кажется, это – замечательно, – выдавила я из себя слова восхищения.
– Вы так думаете? Если хотите, то еще можно внести изменения.
– Нет-нет. Я уверена, что так будет…
Только не произносить такие слова, как «чудесно» или «прекрасно», и никаких восторженных прилагательных, которыми злоупотребляет Дэвид.
– …божественно. Да, именно так: будет божественно!
Он принял мой комплимент с добродушной улыбкой, но потом вдруг его радость рассеялась, уступив место угрюмой морщине, обозначившейся на лбу.
– Мне неловко напоминать об этом: нотариус требует договор с вашей подписью.
– Договор? – удивилась я.
– Брачный договор…
– Ах да… брачный договор.
– Все должно быть оформлено до свадьбы, иначе, выражаясь казенным языком, он будет признан недействительным и потребуется все составлять и переписывать заново.
– Да, разумеется. Я понимаю. Я вам завтра его отдам.
– С вашей подписью? – настаивал он, обеспокоенно приподняв мохнатую бровь.
Мне показалось, его усердие обусловлено не только заботой о том, чтобы довести дело до конца, выполнив поручение хозяина. Усматривалась и личная заинтересованность в том, чтобы я исполнила свой долг.
– Да-да, конечно, – ответила я, как будто он подозревал меня в нехорошем. – Я подпишу.
Вроде бы все уже сказано по поводу того, какую власть над людьми имеют кошки. Их спокойствие, уравновешенность, склонность к ленивому времяпрепровождению настолько заразительны! А как здорово они умеют мурлыкать! Стоит их послушать, как на вас нападает сон. В надежде, что Фелисите сможет смирить страсти, раздирающие мне душу, хоть ненадолго утешить меня, я свернулась калачиком вокруг нее, словно была ее мамой. В детстве я так часто делала, чтобы успокоиться. Несколько раз я порывалась дозвониться до Сони, но она, мерзавка, не брала трубку. В конце концов я заснула, но сон мой был беспокойным, мне приснилось нечто очень абсурдное: Альбану вместо меня назначили вести передачу «Новости культурной жизни», и она решила предстать перед публикой абсолютно голой, однако телезрители и вся техническая команда взирали на это безобразие со странным равнодушием.
Проснувшись, я не обнаружила ни Дэвида, ни каких-либо следов его пребывания ночью рядом с собой. И дома он не появлялся, судя по всему. Ни скомканного полотенца на полу в ванной, ни аромата его туалетной воды. Дэвид не вернулся с работы? Я пыталась достать его по мобильному, но мои звонки звучали в пустоте, и потом он не отзвонился. Наконец, часов в одиннадцать мой телефон подал сигнал.
