– А что, если я скажу вам, что на нашей стороне его сиятельство епископ Вюрцбурга, Иоганн Филипп фон Шёнборн, иными словами, сам курфюрст? – строго перебил его Симон. – Он еще сегодня заверил меня, что поддержит нас во всех отношениях. Епископ не хочет, чтобы это происшествие переросло в то, что случилось здесь сорок лет назад. Как мы этому воспрепятствуем, целиком и полностью наша забота. Именно так он и сказал. – Цирюльник тонко улыбнулся. – А епископ Ринек не станет противиться его воле. Ведь он не обойдется без денег своего могущественного друга, чтобы завершить строительство дворца. Или вы думаете иначе?
Последовало напряженное молчание. Симону послышалось, как Якоб и Бартоломей от неожиданности втянули воздух сквозь зубы.
– Так вы… заручились поддержкой курфюрста? – Лебрехт с шумом сглотнул. – Что ж, это меняет дело. Мы… можем, по крайней мере, попытаться.
– Чу́дно. – Симон подмигнул ему и решительно хлопнул в ладоши. – Тогда я попрошу вас вот о чем, капитан. Позовите своих людей и покажите им этого ужасного оборотня. Скажите им, что мы одолели монстра в жестокой схватке, хотя не обошлось без погибших и раненых. Потом мы привяжем зверя к жерди, отнесем в Бамберг и завтра же выставим у позорного столба на овощном рынке. Чтобы все посмотрели на оборотня. Чтобы все убедились, что он мертв, – и с этим ужасом будет покончено.
Лебрехт помедлил, потом с задумчивым видом показал на Барбару и Адельхайд, которая, как и остальные, внимательно следила за разговором.
– А что же с ними? Они ведь знают, что все было не так.
Симон перевел напряженный взгляд на женщин. Барбара ничего не скажет, в этом он не сомневался. И неизвестно еще, что ей запомнилось из ночных событий. Но что же насчет Адельхайд?
«Вот он, момент истины, – подумал цирюльник. – Поможет ли она нам? Поймет ли, насколько важен наш замысел для будущего города?»
– Я… я ничего не скажу, – ответила наконец Адельхайд тихим голосом. – Все будет так, как вы сказали. Оборотень меня похитил. Он… он околдовал меня. Я только сегодня очнулась в этом доме и ничего больше не помню.
Симон вздохнул с облегчением. Но капитана, казалось, по-прежнему одолевали сомнения. Он задумчиво покусывал нижнюю губу и смотрел на громадный окровавленный труп.
Тут Якоб шагнул вперед, схватил зверя правой рукой и поднял, словно это был легкий тюк шерсти.
– Черт возьми, хватит выдумывать! – проворчал он. – Я не то чтобы часто хвалю своего зятя, но в этот раз он действительно предложил здравую идею. Вот что, повесьте этого монстра на городской виселице, чтобы всем было видно. Тогда народ наконец успокоится, и я смогу вернуться в Шонгау!
Он бросил пса. Рядом тихо застонал Бартоломей:
– На виселицу, значит? Собаку?
Лицо капитана неожиданно скривилось в ухмылке.
– Черт, это самая безумная идея из всех, что я слышал! – продолжил Лебрехт со смехом. – А что! Раз уж в нашем распоряжении сразу два опытных палача и сам курфюрст нас благословил, почему бы не попытаться? Ребята!..
Капитан подозвал стражников, и вскоре все столпились вокруг убитого Брута и принялись взволнованно переговариваться. Некоторые крестились или бормотали молитвы, другие осторожно наклонялись к огромному псу и выдергивали клок шерсти или обмакивали пальцы в спекшуюся кровь.
– Вот он, наш оборотень! – объявил Лебрехт громким, торжественным голосом. – Охота закончена. И слава Богу! Теперь давайте отнесем монстра в город и расскажем народу, что здесь произошло!
Солдаты заликовали. При этом они то и дело украдкой поглядывали на труп, словно тот мог внезапно ожить и броситься на них.
Пока стражники искали в лесу подходящую жердь, Якоб осторожно поднял Барбару и направился к реке, где их дожидался в лодке Ансвин. Бартоломей между тем помог хромающему Георгу. Было что-то трогательное в том, как палач и его племянник вместе ковыляли во мраке. Когда, попрощавшись, ушла и Адельхайд Ринсвизер, Магдалена с заговорщическим видом наклонилась к Симону.
– Скажи, насчет епископа Шёнборна, – спросила она вполголоса, – это правда? Курфюрст действительно на нашей стороне?
Симон улыбнулся и неопределенно повел рукой.
– Ну, думаю, когда мы обо всем ему расскажем, Шёнборн примет нашу сторону. Во всяком случае, он заверил меня, что поддержит нас, насколько это возможно. Курфюрст весьма рассудительный человек, он не верит ни в ведьм, ни в колдунов, ни в оборотней. Но пока… – Симон подмигнул ей: – Пока он знает не больше, чем остальные жители.
Магдалена рассмеялась и обняла его.
– Симон, Симон, – сказала она. – Ты у меня трусишка, плут и…
– И безжалостный убийца оборотней, – перебил ее цирюльник с нарочитой суровостью. – Не забывай об этом! А теперь пойдем проведаем детей. Думаю, они заслужили сказку-другую на ночь.
– Только не страшную, – попросила Магдалена.
– Не страшную, обещаю. Страшных историй мне на сегодня хватило.
Взявшись за руки, они пошли по темной лесной тропе, а позади догорали останки зловещего дома.
Эпилог
Бамберг, 7 ноября 1668 года от Рождества Христова, у приходской церкви Девы Марии
Над холмом Каульберг разносился мелодичный колокольный звон. В то утро он предназначался исключительно для палача и его невесты. Накрапывал дождь, и по улицам вновь стелился туман, но в такой особенный день это не могло испортить настроения.
Взявшись за руки, Бартоломей с Катариной стояли под каменным балдахином так называемого портала невест, где с давних времен венчались новобрачные. Тот факт, что этого удостоился обыкновенный палач, во многом объяснялся влиянием епископа Шёнборна. Курфюрст уехал два дня назад, но по просьбе Симона замолвил словечко перед священником, и венчание состоялось по всем правилам – пусть и не в воскресенье. Под взорами мудрых и безрассудных дев[28] пастор благословил новобрачных и вручил им кольца.
У подножия лестницы стояли Магдалена с Симоном и остальные гости. Петер и Пауль были в относительно чистых штанах, а Симону друг Самуил одолжил по такому случаю новый наряд. Магдалена с улыбкой смотрела на свою будущую тетю: гордая, та стояла в пышном платье под балдахином, как светловолосая девочка, вступающая во взрослую жизнь. Катарина по-прежнему скорбела по умершему отцу, но в это мгновение радость оказалась сильнее.
Известие о смерти отца стало сильным ударом для Катарины, и она проплакала всю ночь напролет. Но на следующее утро, бледная и заплаканная, она явилась к Бартоломею и твердым голосом выразила свое согласие. С тех пор прошло четыре дня.
– Отцу хотелось бы этого, – сказала тогда Катарина и с любовью взглянула на будущего мужа. – Жизнь продолжается, а отец никогда не хотел, чтобы я влачила свое существование сварливой старой девой. Уверена, он радуется за нас на небесах.
Бартоломей благоразумно не стал рассказывать Катарине, как в действительности умер Иероним Хаузер. Умолчал он и о том, что почти все их состояние нажито на крови семейства Хаан. На ее долю и без того выпало достаточно горя.
– По-моему, Бартоломею крупно повезло, – проворчал отец, стоявший рядом с Магдаленой на нижних ступенях.
Ради брата Якоб надел чистую рубашку и даже отказался от своей трубки.
– Катарина, может, и полновата, зато сердце у нее в положенном месте, – продолжал он, разглядывая невестку, точно корову на рынке. – Если не считать вечных уборок и перестановок – от этого Барту следует ее отучить. От такого ведь спятить можно.
Магдалена усмехнулась:
– Думаю, тебе тоже не помешала бы в доме женщина. – Она подмигнула отцу: – Как знать, может, в Шонгау еще найдется такая, которая тебя вытерпит…
Якоб сухо рассмеялся.
– Боже упаси, мне тебя с Барбарой хватает! На что мне еще одна баба, которая болтает без умолку? Против такого на дыбу лечь удовольствием покажется.
Магдалена собралась уже с отповедью, но в это мгновение новобрачные стали спускаться по широкой лестнице, и немногочисленные гости зааплодировали. Бартоломей коротко кивал в ответ. Он явно был горд. До него еще ни один палач в Бамберге не проходил через портал невест.
