– Смотри, как братца раздуло, как бы не улетел, – проворчал Якоб и сплюнул в траву.
– О чем мы договаривались? Никакой ругани в день свадьбы! – Магдалена сурово посмотрела на отца. – Не тебе же выходить за брата, а Катарине. А завтра мы все равно уезжаем домой.
Якоб что-то неразборчиво пробормотал в бороду. Они действительно решили уехать сразу после свадьбы. И отец, и в особенности Симон настаивали на скорейшем возвращении. Слишком долго пустовали в Шонгау купальня и дом палача. В последние дни Симон только и говорил о том, как новый врач переманивает в родном городе его пациентов…
Взглянув в последний раз на церковь, Магдалена примкнула к шествию, которое двинулось по улицам Бамберга в сторону городского рва. Когда викарий перестал представлять угрозу, советники все-таки позволили Бартоломею отпраздновать свадьбу в Банкетном доме. Но Катарина, ко всеобщему удивлению, предпочла скромный праздник в доме палача. После смерти отца она, вероятно, сочла неуместным пышное торжество. Хотя, возможно, просто осознала, что куда важнее праздник в узком кругу настоящих друзей, чем с кучей едва знакомых гостей, которые потом перемывали бы им кости и вообще пришли бы только ради выпивки и вкусной еды.
Они перешли мост возле ратуши и направились к овощному рынку. В это туманное утро народу там было куда меньше, чем в базарный день. Немногочисленные горожане, которые попадались навстречу, смотрели на них с презрением, страхом и почтением. С тех пор как солдаты принесли в город убитого оборотня и поведали первые жуткие истории, слухи разрослись до немыслимых пределов. Странствующий ученый, сведущий в алхимии и колдовстве, выстрелил в монстра серебряной пулей, единственным средством против оборотня! Другие утверждали, будто палач сам сотворил заклинание и сразу придушил зверя. Третьи говорили о сильном чужаке, который приходился братом палачу и сам был вурдалаком и в смертельной схватке одолел своего заклятого врага. О мертвом Иеремии, как и Маркусе Зальтере, почти никто не вспоминал. Адельхайд Ринсвизер тоже хранила молчание, как ни допытывался ее муж и другие любопытные. Магдалена узнала Адельхайд как сильную женщину и была уверена, что она будет верна своему слову – во благо города. Как бы то ни было, с тех пор не схватили ни одного человека. Артистов тоже освободили, когда выяснилось, что среди них не было колдунов. Вероятно, просвещенный курфюрст и на расстоянии оказывал влияние. Хотя Магдалена предполагала, что тут свою роль сыграла определенная сумма на строительство епископского дворца.
Бартоломей сначала выставил убитого оборотня у позорного столба, а после на глазах у орущей толпы повесил на виселице за городскими стенами. При этом палач даже виду не подал, что это его любимец Брут. Магдалена заметила только, как в уголках глаз у него блеснули слезы. Мертвый пес до сих пор висел там, хотя время и погода делали свое дело. Но самый большой вклад внесли люди, которые ночами ходили к висельному холму за клоками шерсти, зубами и когтями…
Они повернули налево к переулку у рва и вскоре подошли к дому палача. Покосившийся, он, несмотря на свои размеры, выглядел несколько потрепанным. Катарина приложила все старания, чтобы украсить его, насколько это было возможно. Вход украшали листья плюща и омелы. Внутри Катарина всюду развесила высушенные ароматные цветы и устлала пол свежим тростником. В воздухе пахло тушеным мясом, луком и клецками. Гости с жадностью набросились на еду; все смеялись, спорили, мальчики с воплями носились по комнате, кто-то разбил стакан. Магдалена разрезала горячий пирог и улыбнулась. Так проходил любой семейный праздник. Сторонний наблюдатель и не понял бы, что находится в гостях у палача.
Магдалена украдкой разглядывала гостей, собравшихся за большим столом. Общество было довольно пестрое. За дальним углом сидел старьевщик Ансвин – по всей видимости, он вымылся специально к празднику. Во всяком случае, Бертольд Лампрехт, трактирщик из «Лешего», который оживленно с ним разговаривал, не производил впечатления, будто принужден к этой беседе. Узнав о смерти Иеремии, Лампрехт оплатил подобающие похороны для старого управляющего. Бывший палач Бамберга покоился теперь на городском кладбище возле церкви Святого Мартина, недалеко от могилы, где лежала его невеста Шарлотта.
По другую сторону сидел помощник палача Алоизий, как всегда молча, и лакомился жарким. Пришел и старый скорняк. Он уже в который раз рассказывал историю о том, как Якоб покупал у него лисью шкуру для свадебного платья Катарины.
– Я советовал ему барсука, поверьте! – говорил он, хотя его, похоже, никто не слушал. – В ней любой будет выглядеть как король! А потом Георг покупает у меня все эти вонючие шкуры… Черт знает, на что они дались парню!
Он покачал головой и с удовольствием зачерпнул приправленных тмином овощей.
Магдалена усмехнулась, глядя, как отец краснеет от злости и стыда. Палач так и не смирился с тем, что переодетый Зальтер ускользнул тогда от него, а сам он, точно неповоротливый увалень, плюхнулся в воду.
Рядом со скорняком сидел Георг, погруженный в разговор с сестрой. Барбара над чем-то громко смеялась. Она неплохо справилась с ужасом, пережитым в охотничьем доме. Напоминанием об этом, вероятно, останутся лишь несколько небольших шрамов. Пышные черные волосы скоро отрастут, а до тех пор она носила нарядный платок. Ожоги на ладонях и ногах тоже заживали хорошо. А вот Георг посуровел, хотя стал при этом старше и мужественнее. Увечье от капкана оказалось серьезнее, чем показалось вначале. Возможно, он будет немного хромать, что придавало ему удивительное сходство с дядей. И все-таки Георг решил после обучения в Бамберге вернуться в Шонгау, чтобы когда-нибудь занять место отца.
Магдалена обсудила бы это с Симоном, но тот беседовал со своим приятелем Самуилом о какой-то новой теории по кровообращению. Магдалену от таких разговоров всегда клонило в сон. Только когда речь зашла о викарии, она вновь прислушалась.
– Харзее по-прежнему лежит неподвижно, как полено, – говорил Самуил. – Только глаза таращит с ненавистью. Это поистине жутко. Он, наверное, уже не соображает. Во всяком случае, я на это надеюсь, иначе его муки просто невообразимы… – Он вздохнул. – Я время от времени вливаю ему в рот немного воды, но он чахнет день ото дня. Епископ уже готовит его похороны. Думаю, еще день или два, и все будет кончено.
Симон сокрушенно покачал головой:
– Просто ужасно, что против бешенства не существует лекарства. Очень надеюсь, что ученые когда-нибудь его отыщут. Быть может, через сотню лет, а возможно, и намного позже.
– Нельзя терять надежду, – возразил Самуил. – Харви тоже понадобилось немало времени, чтобы отстоять свою теорию о кровообращении. Еще старина Гален…
Разговор вновь зашел о венах и артериях. Магдалена повернулась к отцу, который сидел слева от нее и с недовольным видом жевал кусок мяса.
– Сейчас не помешало бы выкурить трубку, – проворчал он с набитым ртом. – Надымить как следует, чтоб не видеть эту болтливую толпу.
– Ты пообещал Катарине не курить сегодня в доме, не забывай, – напомнила Магдалена. – И от твоего табака действительно невозможно дышать. Довольно и того, что дома в Шонгау им все провоняло.
Якоб усмехнулся и поковырял в зубах.
– Ты говоришь в точности как моя Анна, помилуй Господи ее душу. Знала ты об этом?
Магдалена сменила тему.
– Что, кстати, стало с двумя другими собаками? – спросила она. – Бартоломей ведь не может и дальше держать их у себя, после того как люди сочли Брута оборотнем.
– Алоизий сказал, что Барт подыскал покупателя для своих монстров. Какого-то дворянина из Франконии, владельца большой псарни… – Отец пожал плечами: – Бартоломей получит за них кучу денег. Думаю, он сможет купить на них дом еще больше этого. Или сразу приобретет гражданское право, старый бахвал.
Магдалена вздохнула:
– Смирись ты уже. И вообще, вы же хотели вместе выпить пива и поговорить, ты и Бартоломей. Во всяком случае, ты мне так обещал. – Она вопросительно взглянула на отца: – Ну, так что ты решил?
