Мне в бок тычется локоть Джейкоба. Он передает мне чистый лист бумаги.
— Если это правда, — продолжает допрос Хелен, — значит ли это, что человек с синдромом Аспергера не понимает свое место в мире? Не осознает действительность?
— Именно так. Вот поэтому он и подпадает под юридическое определение невменяемости, мисс Шарп.
— Разве это не ваши слова, что зацикленность Джейкоба на криминалистике привела к тому, что он воспользовался смертью Джесс Огилви, чтобы создать собственное место преступления?
— Мои.
— Но разве эта преднамеренность и тонкий расчет не свидетельствуют о том, что в тот момент он прекрасно понимал, что делает?
Доктор Ньюкомб пожимает плечами.
— Это всего лишь предположение.
— Вы также упомянули неспособность к сочувствию. — Хелен подходит к месту для дачи свидетельских показаний. — Вы назвали это одной из характерных черт синдрома Аспергера.
— Верно.
— Это эмоциональная плоскость или когнитивная?
— Эмоциональная.
— Неспособность сопереживать указывает на невменяемость, доктор?
— Нет.
— Верно ли утверждение, что подсудимый признается невменяемым, если в момент совершения деяния он не понимал, что хорошо, а что плохо?
— Да.
— Это эмоциональная плоскость или когнитивная?
— Когнитивная.
— Таким образом, неспособность сопереживать просто говорит о том, что человек холоден, бессердечен, не чувствует сожаления, — делает вывод Хелен, — но из этого не следует, что он не понимал природу и последствия своих действий.
— Обычно эти понятия идут рука об руку, — возражает доктор Ньюкомб.
— Правда? — удивляется Хелен. — Наемный убийца мафии тоже не испытывает сочувствия, когда убивает свои жертвы, но от этого он не признается невменяемым, а просто психопатом.
Джейкоб снова толкает меня локтем, но я уже на ногах.
— Возражение! — заявляю я. — Что за вопрос кроется за высокопарной речью мисс Шарп?
— Позвольте мне, — говорит доктор Ньюкомб, поворачиваясь к судье и испрашивая у него разрешения. — По-видимому, мисс Шарп пытается провести параллель между человеком с синдромом Аспергера и психопатом. Однако аутисты не проявляют внешнее обаяние, как поступают психопаты. Не пытаются манипулировать людьми. У них не хватает для этого социальных навыков, и, откровенно говоря, они чаще становятся жертвами психопатов, чем хищниками.
— И тем не менее, — не сдается Хелен, — за Джейкобом было замечено агрессивное поведение, не так ли?
— Мне об этом ничего неизвестно.
— За два дня до смерти Джесс они ведь повздорили, судя по показаниям свидетелей — сотрудников пиццерии?
— Да, но не было угрозы физического насилия…
— А как насчет того, что в прошлом году его отстранили от занятий за нападение на одноклассницу?
Передо мной громоздилась куча чистых бумажек, но я снова отмахнулся от них.
— Продержись еще чуть-чуть, — сквозь зубы говорю я Джейкобу, потом делаю знак судье. — Возражаю…
— Я перефразирую вопрос. Вам известно, что Джейкоба отстранили от занятий за нападение на одноклассницу?
— Да, я помню, что доктор Мурано упоминала об этом факте. Однако, похоже, мотив был тот же самый — межличностные отношения не совпали с представлениями Джейкоба. Он почувствовал себя униженным и…
— Дал сдачи, — не дает закончить прокурор. — Верно?
— Да.
— Поэтому погибла Джесс Огилви?
— По моему мнению, да.
— Скажите, доктор, — продолжает Хелен, — был ли Джейкоб не в себе, когда расставлял по алфавиту компакт-диски в доме Джесс, после ее смерти?
— Да.
— А когда триста метров тащил ее тело в дренажную штольню за домом?
— Да.
— Был ли он не в себе, когда аккуратно усаживал ее и укрывал своим одеялом, складывал ее руки на коленях?
Доктор Ньюкомб едва заметно дергает подбородком.
— Был ли он не в себе несколько дней спустя, когда наведался к трупу Джесс и позвонил в 911, чтобы тело обнаружила полиция?
— Думаю, что да, — негромко отвечает психиатр.
— В таком случае, скажите мне, доктор, — интересуется Хелен Шарп, — когда же Джейкоб пришел в себя?
ЭММА
— Они лгут! — горячо восклицает Джейкоб, как только мы остаемся одни. — Они все лгут!
Я видела, как с каждой минутой допроса судебного психиатра он все больше и больше взвинчивается. Несмотря на то что Джейкоб передавал бесчисленное количество записок Оливеру, тот не просил объявить перерыв, пока Хелен Шарп не закончила «охоту». Честно признаться, я не знала, что случилось бы, если бы он отказался впустить меня во время перерыва, если бы продолжал злиться после вчерашнего происшествия, но, по-видимому, я оказалась меньшим из двух зол, поэтому мне был разрешен доступ в комнату сенсорной релаксации, а Оливеру — нет.
— Мы же обсуждали это, Джейкоб, — говорю я. — Помнишь? Признание тебя невменяемым ничего не значит, это лишь даст присяжным повод оправдать тебя. Это такой же способ, как сообщить в школе, что у тебя синдром Аспергера. Это ничего в тебе не изменило… просто помогло учителям лучше понять, как тебя учить.
— Мне плевать на защиту! — не слушает Джейкоб. — Я говорю о том, что приписывают мне эти люди.
— Ты же знаешь, как работает судебная система. Бремя доказательств лежит на обвинении. Если Оливер сможет найти свидетеля, который предложит другой сценарий произошедшего, у присяжных возникнут сомнения, и тогда они не смогут вынести приговор. — Я касаюсь руки сына. — Это как дать человеку книгу, дорогой, и сказать, что возможна другая концовка.
— Но я не хотел, чтобы она умирала, мама! Я не виноват. Я знаю, это был несчастный случай. — В глазах Джейкоба стоят слезы. — Мне так ее не хватает.
У меня ком в горле.
— Ох, Джейкоб? — шепчу я. — Что ты наделал?
— Я поступил правильно. Почему нам не рассказать все присяжным?
Я не хочу слышать его слова, потому что моя очередь давать показания, а это означает, что я не смогу солгать, если прокурор спросит меня, что говорил Джейкоб о смерти Джесс. Я хочу убежать, чтобы слышать только биение своего сердца, а не признание сына.
— Потому что иногда самое трудное, — негромко говорю я, — услышать правду.
ОЛИВЕР
Вот что мне известно.
До того как мы попросили сделать последний перерыв, Джейкоб нервничал и не находил себе места.
Теперь, когда мы вернулись в зал суда, нервничает и места себе не находит уже Эмма.
Я провожу процедуру установления личности, устанавливаю, кем она приходится Джейкобу, подхожу к свидетельской трибуне и делаю вид, что роняю ручку. Когда я наклоняюсь, чтобы ее поднять, шепчу Эмме: «Только дыши».
Что, черт побери, могло случиться за те пятнадцать минут, что их не было?
— Назовите свое место работы, миссис Хант.
Она молчит, опустив глаза на колени.
— Миссис Хант?
Она вздрагивает.
— Не могли бы вы повторить вопрос?
«Сосредоточься, милая», — мысленно наставляю я.
— Ваше место работы. Чем вы занимаетесь?
— Раньше я вела колонку «Советы читателям», — тихо произносит она. — После того как Джейкоба арестовали, меня попросили взять больничный.
— Как получилось, что вы начали вести колонку?
— От отчаяния. Я стала матерью-одиночкой с младенцем на руках и трехлетним малышом, у которого неожиданно проявилось аутистическое поведение. — С каждым словом голос ее крепнет и становится громче. — В нашем доме не переводились психотерапевты, которые целыми днями пытались удержать Джейкоба, чтобы он не ускользнул от меня в свой мирок. Я должна была найти работу, но не могла выходить из дому.
— Расскажите, как Джейкобу был поставлен диагноз.
— Он был совершенно здоровым, счастливым ребенком, — говорит Эмма и смотрит на Джейкоба. Секунду она не может вымолвить ни слова, потом качает головой. — Ему сделали прививки, и через неделю я перестала узнавать своего необычайно нежного, общительного и разговорчивого мальчика. Он вдруг начал лежать на боку и крутить колеса игрушечных машинок, вместо того чтобы катать их по гостиной.
